Стихотворения

VI.

Оранжевым вином был залит город, стекла Малиновой затеплились слюдой… Крыло пролетки от росы намокло, И обод колеса был ярок… И водой Пропитан был прозрачный, свежий воздух. Коровы по дворам мычали. Пел петух, И ворошились галки в черных гнездах. Дрожал по воздуху на солнце столбик мух. С осунутым лицом, с усталыми глазами, В которых мука заплелась мечтами, Спешила Кадя между схватками сказать, Как рада, что так скоро будет мать.

VII.

Пол, только вымытый, блестел; блестели стены, Блестели белые носилки; на крыльце Половичок валялся. Клочья сена Валялись у прясла. Звенело в колесе У круглой вытяжки на раме. Няня Ушла куда-то с Кадей и потом Вдруг вынесла, скатав жгутом, как в бане, Одежду Кади, щелкнула замком И за стеклянной дверью щеткой снова Затыкала по потолку сурово… А Петр, не двигаясь над сереньким крыльцом, Стоял один с унылым узелком.

VIII.

Как было странно разбираться дома В ее вещах, как будто умерла, Как будто бросила… Вокруг все так знакомо, Все так попрежнему: открытки, зеркала И эти маленькие бедные фигурки. И время страшно много! Петька встал И по двору слонялся, котик Мурка За ним, отряхивая лапочки, шагал. Лег на кровать, увидел на корзине Матрасик маленький, задумался о сыне, Встал, положил матрасик на кровать И неумело стал его стегать.

IX.

И вспомнил прошлое, когда родился Миша, Ее отец. Он — дед — сидел один На антресолях, раздраженно слышал Возню внизу. Какой-то господин, Должно быть, доктор влез к нему, «Verzeihen» Пробормотал и поскорей исчез… Петр стукнул казачка. К крыльцу был подан Каин, И он уже в седло угрюмо влез, Когда вдруг ключница, прозваньем Балаболка, Лицом осклабленным в двери открыла щелку И закричала: «Барыне сейчас Бог сына дал — весьма похож на Вас».

X.

И вспомнил, как прехал из Замостья С двумя лосями на подводе, пьян И весел… Перепробовал все кости Соседу Зоркину, загнав его в капкан За то, что в лес к нему попал нечайно, Травя волков. Привез его домой, Успевши помириться. Чрезвычайно Был удивлен, что в доме маленький. Хромой Семеныч послан был за баснословным Вином, прапрадеда, хранившимся в церковном Подвале. Петр младенца разбудил И в рот ему вина собственноручно влил.

XI.

День знойный выдался, безоблачный и тяжкий, Как будто выкован был бледный небосвод Из раскаленной стали. Медом кашки, Как медью, пахнул воздух. Жаркий рот Раскрыли галки. Петухи зловеще Пророчили далекую грозу, И чуялось — невидимая блещет И роет молния кривую борозду, И туча крыльями касается далеких Холмов и ждет неотвратимых и жестоких Порывов ветра, и недаром рожь На поле городском уже тревожит дрожь.

XII.

Петр подходил к больнице и, казалось, Как будто был не нынче утром, а давно Когда-то здесь. У прясел дожидалась Телег унылых биржа, и темно Рассказывал худой старик в тулупе Болезнь невестки: «Бес в нее вошел…» Сидели на дровах, обмахивали крупы У лошадей от оводов. Дымок обвел Их от собачьих ножек флером мирным. И по траве, общипанной и жирной, Под чахлые ольховые кусты Ушли широкие тяжелые следы.

XIII.

Петр сел на низкие, знакомые ступени. Из форточек завешенных окон Срывался стон безумный от мучений, Нечеловеческий, звериный, страшный стон. И было слышно — были сжаты зубы, Казалось, был последним каждый крик, И искривясь сейчас застынут губы,- Так ужас был в страдании велик. И так странна была спокойного кого-то Чуть уловимая, не спешная забота Там, в этой комнате, за рамою слепой, И этот кто-то был самой судьбой.

XIV.

Страшна была рука, зашевеливши стору И зазвенев флаконом о флакон… И вдруг — молчанье, только скоро-скоро Вертятся с лязгом вытяжки окон. Молчанье долгое, как будто все далеко Ушли, а кто кричал, тот умер, тот забыт… И кажется — так нужно, хоть жестоко, Что в этом смысл великой тайны скрыт. Как будто там произошло впервые Рожденье человека, и простые, Привычные приемы и слова Вдруг потеряли и значенье и права.

XV.

И кто-то зашептал: «Как больно, больно…» Петр голос Кади в шопоте узнал, И этих слов казалось так довольно! И Петр в ответ бессильно застонал… Он все забыл, он слышал только крики… Когда их не было, он напряженно ждал… И снова — вот они, мучительны и дики! И он сжимал виски и поникал. Жгло солнце слабые, застывшие колени, И в медленных часах передвигались тени, И не заметил Петр, как кто-то прибежал, И блок дверей на петлях завизжал.

XVI.

И только после вспомнил, смутно понял, Что это доктор был, и что, споткнувшись, он Схватился за его плечо и затрезвонил, И няньку выругал… Он слышал только стон, Ужасный стон. Болело в пояснице, Кололо грудь, туманило глаза, И было, точно вечно у больницы, И вечен этот визг из вытяжки окна. Так был неотвратим и вечен куст кропивы И щель в доске, и желоба извивы, И ящерицы умные глаза, Глядевшие из щели на Петра.