Столб словесного огня. Стихотворения и поэмы. Том 1

ЗОЛОТАЯ КАРЕТА

Мы мчимся в золотой карете На белых солнечных конях При томных звезд неясном свете И плачем в вечности сенях. Капризные мы только дети, И карусель уже на днях Нам надоела, словно сети, И бьемся в вечности петлях Мы, как степные перепелки. Из терниев у нас венец, И жаждем у Христа на Елке Мы все собраться наконец. В крови коней каретных челки, Но непреклонен наш Отец.

НЕВОЗВРАТИМОЕ

Сквозь каретные гляжу я спицы На сплетенье диких трав проселка. Кое­где гнездо пугливой птицы, Уж чешуйчатый, мохнатка­пчелка. На подушках бледной голубицы Мамочки в капотике из шелка Профиль жалкий, молодой вдовицы, И шепчу я что­то ей без толка… Где? Когда? Я смутно вспоминаю… Много, много лет с тех пор прошло, По пути то, верно, было к раю, Но повсюду царствовало зло... Это я былое воскрешаю, Что давно травою поросло.

АКВАРЕЛЬ

В черной раме синий полог. Белые медведи туч. Запах пиниевых иголок. Солнца пламенный сургуч. В дроке рой жужжащих пчелок. Ящерицы в щелях круч. Брызги пены – бури пролог. Преломленный в волнах луч. За кустами тамарикса Я гляжу с душою фавна На сирен из аметиста И свищу на флейте славно, Улыбаясь на Франциска, Пляшущего в такт забавно.

ПУСТЫНЯ

Моя душа – песчаная пустыня, Зыбящийся червонный океан, Где лишь поэзия, моя богиня, Поет победный творчества пеан. И небо надо мной бессменно сине, И пенится амврозии стакан, И никакой уж нет другой святыни, Засыпан даже Сфинкса истукан. Нет пальмовой нигде уже метелки С шатром кочевника из древней бронзы, Нет ни одной трудолюбивой пчелки. Я сам с собой лишь, уцелевший бонза, Да гибли раскаленные иголки, Да лик неугасающего солнца.

НОВЫЙ МИФ

Душа моя – муранское стекло, И все мои остекленели вены, Но я держу еще в руках весло – Как лебедь, меж морской плыву я пены. Над скалами угрюмыми светло, Хоть и поют про ураган сирены, Но не боится встречи с ним крыло, И я пишу последние квартены, Хоть знаю, что на этот черный риф Меня швырнет порывом трамонтаны, И вдребезги, как хрупкие стаканы, Мой разлетится жизненный лекиф. И пропоют сирены мне пеаны, Чертя на скалах несуразный миф.

ВСПЯТЬ

Из чрева матери иду я крошки Во чрево Матери моей большой: Когда закроются души окошки, Сольюсь я снова с Вечностью душой. Мать­крошку потерял я на дорожке, Когда я был еще всему чужой, Когда искал я, как улиток рожки, След Боженькин меж звездной порошой. Теперь, устав, ползу как раки вспять, Чтобы вернуться в крошечный мирок, Где всё как будто бы я мог понять, Где не свирепствовал холодный рок, Где верил я еще в Природу­Мать, Где был ее малюсенький пророк.

СТЕНА

Слева джунгла, справа райский сад. Посредине белая стена. На стене гледичий палисад. Песнь змеиная из них слышна, Скрежетанье, вопли, – сущий ад. Ты идешь по ней совсем одна И срубаешь тернии подряд. Змеи сыпятся, как из рядна. Долго так идешь ты, день и ночь. Нет меня, но чувствую я жуть. И хотел бы чем­нибудь помочь… Но стене пришел конец. Как ртуть, Звезды блещут... Дольше жить невмочь… Ангелы тебя в Эдем несут.

СЕСТРА

Сегодня ночью вдруг вошла сестра, В небытия исчезнувшая сад. Стройней лебяжьего она пера, Небесно­голубой на ней наряд. Шифр на груди. Вечерняя заря В глазах, что так задумчиво глядят. – Нам лодку нашу оснастить пора, На море тысячи поют наяд… Я так устала попусту лежать, И скоро кости выбросят мои… Сними свинцовую с меня печать, Комочки глины мокрые сними! Я ни отца там не нашла, ни мать... Скорее парус белый подними! –

ПОДНОЖНЫЙ МИР

Люблю я неба крышку гробовую, Алмазною усеянную пылью, Люблю кладбищенскую в мраке тую, Напоминающую мне Севилью, Люблю крылатых Ангелов статуи, Стоящие над пролетевшей былью, Но страшно мне в туманность золотую Глядеть через метелочку ковылью. И поневоле смотришь в лабиринт Подножный, где трудятся муравьи, Иль на вьюнка зеленый, цепкий винт, Иль на жучка, сосущего цветы, И вместе с ним пьешь вечности абсинт И ювелирные прядешь мечты.

СМЕРТЬ ФАВНА

Я постарел совсем недавно: С полгода лишь тому назад, Когда убил седого фавна, Испрыгавшего райский сад. Я позабыл, что в жизни главно: Козлиный обрести наряд, И рожки вырастить забавно, И прыгать через палисад. Когда же я присел, как идол, Скрестивши руки на груди, Себя я с головою выдал, И жизнь исчезла впереди. Осталась смертная обида И глаз сурового Судьи.

ПАРЫ

В мозгу моем космический туман, Сияют звезды, мечутся кометы, И я злорадствую, как Ариман, И бесполезные даю советы Своей душе, увидевшей обман И жаждущей найти себе просветы. Но всюду из воды торчит кайман, В кромешной тьме жонглируют поэты Давным­давно увядшими словами, Не выражающими ничего. И я лежу, окутанный парами, И всё вокруг меня мертвым­мертво. И чайки бьются в паруса крылами, И распято на мачте божество.