Столичный доктор. Том VIII

Силуэт катера приближался, обрастая деталями. Он уже был совсем близко, когда я увидел, как какая-то женщина в одежде католической монахини склонилась над чем-то на палубе. Это могли быть только носилки, скрытые от меня фальшбортом. Я бросился вперед, к причалу, оттолкнув кого-то, пытаясь угадать, куда пристанет суденышко, пока портовый офицер не показал на очевидное — пару китайцев, стоящих у пала и готовых принять швартовый конец.

Вот осталось десять метров. Да что же так медленно? Катер приближался к причалу по чайной ложке, будто на борту не могли никак определиться, что им делать. Я сжал кулаки так сильно, что коротко остриженные ногти впились в ладонь.

— Сейчас, Евгений Александрович, вот уже, — тихо сказал у меня за плечом Жиган.

Наконец! С борта сбросили швартовы, матрос торопливо спустил трап. Я бросился туда, снова кого-то отталкивая, в несколько шагов преодолев расстояние до стоящих на палубе носилок. Вот она! Бледная, с заострившимися чертами лица. Увидев меня, Агнесс слабо улыбнулась.

— Здравствуй, — сказал я, опускаясь возле нее на колени. — Наконец-то мы вместе.

* * *

Уже в экипаже, когда первый шквал эмоций схлынул, я начал внимательнее оценивать состояние Агнесс — и оно мне решительно не нравилось. Одышка явно больше тридцати, жар, пульс под сто двадцать, очевидная анемия — откуда еще взяться такой бледности и темным кругам под глазами? Явно она получила минимум того, что надо бы сделать. Никто ей кровь не переливал, внутривенно растворы не вводил. Может, правильнее было бы оставить ее в Циндао и попытаться сначала стабилизировать состояние? А если там нет специалистов необходимого уровня?

— Как ты, милая?

— С тобой, — выдохнула она.

— Потерпи немного, скоро будем на месте.

В любом случае мы здесь. Надо исходить не из предположений, а оценивать факты. Сейчас приедем в госпиталь, там начнем инфузии и обследование. Главное, панацеум со мной, и его хватит на любую инфекцию. Лишь бы у организма Агнесс хватило ресурсов перенести все усилия по спасению.

Уитмен встречал экипаж в приемном. Взглянул только на носилки и тут же сказал:

— Консилиум после получения снимков.

Медсестры раздели Агнесс, обтерли влажными полотенцами и сменили бельё — быстро, привычными движениями.

Осмотр не затянулся. Всё очевидно: входное отверстие на уровне третьего межреберья по левой среднеключичной линии, кривовато зашитое. Давление, пульс, температура, частота дыханий, звук, исходящий из легких, сердцебиение. Цифры сами складывались в голове, дополняя картину увиденного. И как итог: хреново всё. Не ужасно пока, но на пути к этому. И всё время Агнесс смотрела на меня, не отрываясь, и держалась за руку, будто боялась, что ее оторвут и снова куда-то увезут.

После рентгена ее повезли в процедурную. Пора начинать медикаментозное лечение. И пока готовили растворы, выкладывали на столик тарелку для определения группы крови (третья положительная, но проверять надо каждый раз), Агнесс зашептала — тяжело, сквозь одышку:

— Женя, ты же сделаешь всё, да? Не бросишь меня?

— Да. Обещаю.

Я наклонился и поцеловал ее в сухие горячие губы, будто подкрепил обещание печатью.

В коридоре крикнули, что снимки готовы. И я пошел на консилиум.

Аспен держал мокрую рентгенограмму перед включенным негатоскопом, не прикрепляя — так эмульсия могла стереться, за что-то задев.

— Что же, господин Аспен, расскажите нам, что вы видите, — привычным тоном модератора врачебных совещаний сказал Уитмен.

— На снимке наблюдаю неправильной формы тень в проекции средостения, смещение органов вправо, ограниченный очаг воспаления с тенью металлического тела в центре…

Старший хирург Аспен сообщал очевидное, но таковы уж правила консилиума: его участники должны получить полную информацию перед тем, как высказывать суждения.

— Ваше мнение? — спросил Уитмен.

— Инкапсулированное инородное тело с формированием абсцесса и подострого медиастинита. На это указывают не только данные исследования в рентгеновских лучах, но и состояние пациентки: истощение, высокая лихорадка, в настоящий момент тридцать девять и две десятых, одышка, достигающая тридцати четырех в минуту, артериальное давление…

Дальше я слушать не стал: понятно, что ситуация почти безвыходная. Оперировать сформировавшийся абсцесс в области средостения — хождение по минному полю. Достаточно даже не слишком резкого движения, а просто дуновения ветерка, чтобы тонкая стенка лопнула и гноем залило всё вокруг, приводя к катастрофе.

Аспен продолжал рассказывать об операционных рисках и прогнозе.

Я покашлял, привлекая внимание, старший хирург замолчал и посмотрел на меня. Остальные тоже.

— Господа, я настаиваю на экстренной операции. С вашего позволения, проведу её я. Мне нужны двое помощников.

Уитмен встал, кивнул.

— Ваш выбор, коллега, и мы принимаем его с уважением. Я дам необходимые распоряжения.

Дальше пошла рутина: ожидание подготовки операционной, переодевание, мытьё рук. Когда я вошел, Агнесс уже дали наркоз.

* * *

Она лежала с валиком под левой лопаткой, чтобы улучшить доступ. Аспен и Бирч обкладывали пеленками операционное поле — передне-боковая поверхность груди. Я посмотрел в пустой угол, где у нас всегда висела иконка Святого Пантелеймона, перекрестился, и сказал по-русски:

— Приступим, помолясь.

Ассистенты, наблюдавшие этот ритуал буквально накануне, даже не дернулись. У каждого хирурга свои предрассудки, и остальных это не беспокоит, лишь бы не мешало работать.

— Скальпель.

Я протянул руку, не поворачивая голову, и инструмент лег мне в руку. Начали.

Поначалу всё шло довольно рутинно — разрез, лигатуры, разведение рёбер расширителем. Когда вскрыли плевру, я услышал тихое шипение воздуха — ожидаемый пневмотракс. Легкое спалось и в нос ударил запах гноя. Под плеврой скопился мутный выпот. Ну да, медиастинит в полной красе.

Между перикардом и задней стенкой грудины почти сразу нашлось плотное образование. Вот и источник всех бед. Фиброзная капсула. С одной стороны, хорошо, что так, пойди воспаление во все стороны, а с другой… Нет, о таком лучше не думать.

— Вскрываем. Подготовить салфетки и отсос.

— Готово, — через секунду ответил Бирч.

— Начали.

Я осторожно вскрыл капсулу, и оттуда хлынул гной — густой, желтовато-серый. Тут же включился отсос, откачивая жидкость. На салфетку почти ничего не попало. Пара капель разве.

Пока рассекал капсулу, скальпель уткнулся во что-то твердое. Пуля. Сейчас мы её… И тут я понял, что не помню как по-английски сказать «пулевые щипцы». Вылетело из головы, хотя я точно знаю — специально учил названия всех инструментов.