Столпник и летучие мыши

Многие беды могут ополчиться против человеков — войны, неурожаи, поветрия, смерти. Если на Руси стрясётся небывалое: реки потекут вспять, хлебы оборотятся камнями, птицы заговорят на древнекитайском, — то и тогда божественный свет не погаснет в сердцах. Никогда! Никогда русичи не породнятся с гадами!

Вдруг жуткая догадка с маху врезалась в сознание. Душа захлебнулась болью. Новгородцев почувствовал себя четвертованным и разбросанным по кускам на съедение зверью. На сердце был ад кромешный. Господь милосердный! Это что же? Ныне живущие люди наполовину змеи?!

Волосы спасителя встали бы дыбом, не пади они намедни в душевой дурдома. Сдерживая расходившуюся грудь, он продолжал сидеть недвижимо. Страшно спокойное лицо притягивало взгляды, точно посмертная маска под музейным стеклом. И тишина в комнате была мёртвой.

Семён не вскочил, не опрокинул табурет, не закричал бешено, тряся кулаком: «Не бывать тому вовек!» Он медленно поднялся и побрёл в жёлтую комнату, проронив на ходу: «Живота не пожалею, а Марфу вызволю. Голыми руками гада задушу».

Проводив братца пристальными взглядами, сёстры рассредоточились и завели разговор. Лили, усевшись с ногами на подоконник, как всегда сдержанно и твёрдо выставила деловое замечание.

— Фру, не следует к противнику применять методы критического воздействия. И не нужно лезть на рожон. Я не устану повторять, что очень важно по пути к цели не наследить. Если ты всех встречных и поперечных будешь вырубать волновым ударом, то когда-нибудь обязательно за это поплатишься. Ответка может прилететь в самый неподходящий момент. Хорошо, что в этот раз карма настигла тебя мгновенно. Наш метод — это русский стиль, уход от преследования и… щекотка. Последнее обеспечивают боевые летучие мыши.

Фру даже глазом не моргнула. Она привыкла выслушивать наставления и приказы беспрекословно, поэтому никто из прямоходящих никогда не знал её истинных мыслей и намерений. Кроме того, в школе исполнителей научили защищать подсознание от манипуляций. Чувство вины, долга и даже страха она концентрировала в пределах своей совести. Всё выходящее за рамки попросту выметалось ею, как мусор.

— Итак, коллеги, подведём промежуточные итоги, — продолжила Лили в своей привычно-покровительственной манере. — Четвёртый день на исходе, а у нас ещё и конь не валялся. И хотя некоторые результаты имеются, всё же нам нужно осмотрительнее аккумулировать внутренние резервы, чтобы не допускать ошибок впредь. Короче говоря, думать нужно… и почаще.

Мими сидела как на гвоздях. Умостившись на столе, она набычилась, засунула руки в карманы и принялась нервно болтать ногами. Она изнывала от ничегонеделания, не знала куда себя деть и вот, наконец, перед ней обнаружилась та отдушина, куда можно было выпустить пар.

— Это и не мудрено! Сёстры, пора назвать вещи своими именами. Вместо того, чтобы дело делать, мы возимся с ягнёнком, опекаем его, как девицу, вытаскиваем из халэпы*. Это только цветочки. Скоро сами увидите всю бесперспективность счастливого будущего с этаким, с позволения сказать, «богатырём». Дорогуши мои, если вы ищете повод для полного провала, то поздравляю, вы его нашли…

Лили вступилась за Новгородцева.

— Семён Филиппович постепенно входит в курс дела. Не всё сразу. Это нужно понять и принять.

— А не лучше ли прямо сейчас взять и заменить этого задрипанного деревенского обалдуя? Думаю, Фру — отличная кандидатура. Скажу больше. Это немыслимая дурость — переть к чёрту на кулички, чтобы там обнаружить какую-нибудь клячу вкупе с допотопной железякой. А вдруг нас там ничего не ждёт? Не проще ли всё необходимое приобрести прямо здесь? За наши-то деньги. Хи-хи-хи!

Мими вытянула перед собою руку, и прямо с потолка посыпались и тут же как сквозь землю провалились стодолларовые купюры.

Лили грустно вздохнула, точно сиделка у кровати безнадёжного больного, и пустилась в сдержанные объяснения.

— Нет, не лучше. Каждый выполняет свою работу. Уничтожить нага должен Семён Филиппович. А мы — его охрана, исполнители, безотказные солдаты. Наша функция важна не менее.

Мими ещё ожесточённее задёргала ногами, заёрзала.

— Он как кость в горле. С этим огрызком мы никогда не доберёмся ни до Тридевятого царства, ни до Тридесятого государства, со всеми вытекающими последствиями. А кто из нас не мечтает получить обещанное господином куратором? Жизнь на Земле в нынешних аватарах — вот истинная цель. Разве не на это все мы рассчитывали, когда шли на соглашение? Ну, неужели вы, дражайшие сестрёнки, до сих пор надеетесь, что нам с вами что-нибудь обломится? Как бы не так! Операция будет провалена ко всем чертям! И всё из-за него — криворукого выкреста… И прекрати, в конце концов, называть его Семёном Филипповичем! Это мерзко!

Лили посмотрела в окно. Она несколько раз сделала глубокий вдох-выдох. Приём отвлечённого внимания помогал сдерживать внутреннего зверя. За окном было всё то же, что и вчера: земля не разверзлась, небо не упало. Фонари в надвигающейся темноте привычно чахли; урны по-прежнему чернели пустыми глотками; улица, как и третьего дня, представала урбанистической пустошью. Но кое-что настораживало. Ни обязательного громкоговорителя с привычным «граждане, во избежание угрозы», ни бронетранспортёра с ёлочными огнями, ни свиты чёрных человечков со стрелялками за целый день не появилось ни разу. Затаённая тревога ползла по артериям города исподволь, как червь аскариды по венам прямо в мозг.

— Дело идеально спланировано и разложено по полочкам, и, заметь, инициировано Демиургом. Против Него-то уж ты, надеюсь, не станешь переть буром, — привела убедительный аргумент старшая. — И, да-а-а… Ты права, Семёну Филипповичу требуется позывной. Отныне он Столпник.

Фру надоело слушать спор. Она раскинула руки и прижалась к двери жёлтой комнаты с такой нежностью, точно это была не замызганная, с отпечатками чьих-то грязных пальцев мёртвая деревяшка, а её безгранично любимый, горячий и порывистый, как гейзер, Сёмушка. Ещё недавно он покорно сидел на каменном уступе, отправляя в небеса молитвенную цидулку и заглушая голод жареными крысятами. Ещё три дня назад он дрожал перед пещерной дырой, а сегодня… А сегодня готов задушить нагиню голыми руками!

Девушка гордилась столпником так, точно он уже расправился со страшным зверем, и каждый россиянин мог прийти и посмотреть на остывающую драконью тушу, наглядно выставленную на главной площади города. Она беззастенчиво подслушивала. Глядя на её взволнованное дыхание можно было бы подумать, что в жёлтой комнате звучит Второй концерт Чайковского в исполнении фортепиано и Большого симфонического оркестра. Повернув к сёстрам сияющее лицо, она прочирикала млеющим голоском:

— Ц-ц-ц… Тихо, сёстры… Он молится.

Мими, сердито замахав руками, разошлась ещё пуще. Её понесло, как необъезженную кобылицу.

— Полдня наша прелестница обучала этого олуха русскому стилю. Но практикум он так и не освоил, потому что его клешни умеют только сжиматься и только для кулачного боя. Я же с самого утра, — как будто мне больше делать нечего! — пыталась ему втемяшить правильное обращение с ушанами. Результат, как и следовало ожидать, — ноль!

Мими остервенело ткнула пальцем в вещмешок, что лежал на краю стола. В нём брыкались летучие мыши, предварительно извлечённые из ближайшей подворотни.