Столпник и летучие мыши

— Точнее сказать, результат — пятьдесят процентов боевых единиц… фьють! — из девичьих губ вылетел мужичий свист. — Своими лапищами он только всё портит. Куда теперь инвалидов девать?

— Незачем из мухи делать слона. Калек отдадим котам или собакам, они нам спасибо скажут. Это во-первых…

Мими слетела со стола и, яростно грохнув ботфортами, встала перед старшей как вкопанная. Электрический свет отзеркалил в чёрных глазах белыми пятнами, и две страшные дыры засквозили на Лили.

— Что?! Ветеранов котам?!

— Ну-ну… Спокойнее… Что же, прикажешь определить их в госпиталь? Не стоит так драматизировать, это всего лишь животные из отряда рукокрылых, расходный материал, дополнительный резерв на всякий случай. Всё под контролем. Мы целы, здоровы, неплохо подготовлены и вооружены. Идёт только четвёртый день операции. Так что…

Лили пристально всмотрелась в обстановку за окном. Там, в сгущающемся сумраке, что-то происходило. Стремительно нарастал ураган. Ещё пятнадцать минут назад ветерок был весьма ко двору. Он прополаскивал разбухший от дождя город лёгким апрельским сквознячком. Теперь этот ласковый котёнок на мягких лапках на глазах перерождался в дикого зверя, рвущего когтями всё что ни попадя. Двери подъездов ходили ходуном, точно жабры выброшенной на берег рыбы. Провода плясали. Сорванное с балконов бельё летело в небеса оголтелыми птицами. Скомканные баннеры мчали по дороге клубами курая*. Сухостой, с осени застрявший на клумбах, был выдран весь подчистую, точно граблями поработали. Ветви деревьев тряслись.

— Только четвёртый день?! Да я и часа не могу высидеть на одном месте! Это плохо кончится! — Мими по-армейски зашагала туда-сюда, вбивая каблуки в истёртые половицы. Казалось, выпущенный ею пар заполнил всю квартиру. — Я — человек творческий, свободолюбивого нрава, вольный художник! Я не обучен сутками напролёт торчать в каком-то облезлом клоповнике, дожидаясь счастливого момента, когда «наш герой-и-и» достигнет соверш-ш-ш-энства, — в этом месте творческая личность вся изогнулась креветкой, сморщила нос, скривилась, затрясла головой, как паяц, и покрутила растопыренными пальцами.

— Мими, прекрати истерику! Паника на корабле — худшая из бед.

— Заметь, на тонущем корабле!

— Замолчи! Ты — просто капризная, избалованная Мельпоменой женщина.

— Что? Это я женщина? Единственная женщина среди нас — это она.

Мими в экзальтации расставила все свои конечности, точно складной нож лезвия, и дёрнула головой в сторону Фру.

— Да! В этом двенадцатилетнем ребёнке, захваченном вместе с семьёй в плен красными кхмерами, мужества хватит на две жизни. А у тебя его не достанет даже на два десятка дней.

— Ха! Ни фига себе ребёночек! Головорез с калашом и мешком лимонок — всего лишь дитя, ведь ему только двенадцать лет. Не так ли? Устанавливать растяжки, рыть ловушки, поливать из автомата и вспарывать животы вьетнамцам — это, несомненно, дело рук сущих несмышлёнышей!

— Девочка никого не убила! За это её и взяли в класс исполнителей. Да, она прошла обучение в спецгруппе полпотовцев, которые, между прочим, замучили её родителей. А старших братьев и сестёр загребли в свою армию. Но когда на передовой начался бой, она сбежала в джунгли и случайно подорвалась на собственной мине. А, может быть… и не случайно…

— Ужас как интересно! Благородный ребёнок, филантроп-учёный и в компании с ними не пойми кто — гедонист, прожигатель жизни, так и не понявший себя.

В глазах мятежницы блеснула то ли слеза, то ли искра. Она отошла в дальний угол, плюхнулась на пол, обхватила себя руками и уткнулась лбом в колени.

Лили подбежала к сестре, присела рядом и положила руку ей на плечо.

— Нет, нет… Серё… Мими, из нас всех ты лучшая, то есть, лучший. Да!.. Ты раскрыл своё золотое сечение. Ты не ограничивал себя, не иссыхал, как выброшенный волною краб, на скальном выступе; не чах над смертоносными пробирками в синтетическом свете лаборатории. Ты начинал одно дело за другим, точно насаждал деревья на иудейском суходоле. Снова и снова. В то время, когда одни жирели на тучных пастбищах, оскотинившись и растеряв все смыслы, а другие едва протискивались в лабиринте жизни, сдавленные со всех сторон нормативами, ты растил крылья и летал к солнцу, не боясь сгореть заживо. Многие под гипнозом религиозных адептов облачились в железные вериги праведности, точно глупые дамочки в корсеты. Но, не научившись достойно их носить, изуродовали и душу, и тело. Ты же не боялся обанкротиться и рисковал. Ты возделывал свободный высокий дух и не перекраивал его по лекалам фальшивого благочестия. Поэтому ты здесь. Отпусти сомнения, пусть убираются вон. Нынешнее испытание — это самое главное дерево в твоём саду.

Старшая говорила ласково и убедительно. Так отец, обучающий ездить на велосипеде сына-школьника, утирает ему слёзы, дует на ссадины, даёт нужные наставления и убеждает мальца, что у него всё получится.

— Через каких-нибудь пару недель наша миссия закончится. Мы получим счастливую жизнь в новой действительности — с чистым воздухом и водой. Никаких болезней не будет. Природа снова станет девственной. Люди получат высшие откровения. Только представь! Миром будет править братство, взаимопонимание и вечная любовь Агапе.

— Это у них — любовь, — строптивица оторвала голову от коленей и кивнула в сторону младшей сестры, которая, приклеившись ухом к двери, ловила каждый звук и, казалось, отсутствовала. — А мне любовь не нужна. Слишком больно.

Лили прошагала на середину комнаты и объявила:

— Ну, что же, товарищи исполнители, довожу до вашего сведенья, что сегодня до полуночи мы должны покинуть двадцать первый век. Иначе… Короче говоря, через полчаса мы отправимся под покровом темноты добывать код телепортации. Если всё пройдёт гладко, то сегодня же попадём к месту назначения. Надеюсь на это.

— Ну, славатебегосподи! Аминь.

Время, стоявшее до сих пор, как стреноженный конь, побежало. Секунды замелькали и быстро пошли на убыль, вторя ударам сердец.

Вдруг Фру метнулась от двери к подоконнику и, запрыгнув на него, замерла как ни в чём не бывало с лучезарной миной на лице.

Дверь со стуком отлетела, и в проёме вырос силуэт Столпника.

— Я готов. Рушим!* Но допрежь желаю поглядеть, что деется в Тридевятом царстве, Тридесятом государстве.

Миссионеры скучились вокруг стола, и Лили вызвала к жизни голограмму, в которой ничегошеньки не обнаружилось. Вместо прекрасных дворцов и садов глазам оторопевшей четвёрки предстало бурое непроницаемое облако. С минуту все пришибленно молчали, раскрыв рты и глупо моргая.

Семёна сбивали с панталыку раздвоенные думы. Одна ехидно наушничала, мол, это всё сказочка для недорослей. Нету никакого царства-государства, девки нагло врут. Вторая упрямо твердила: «Чего не поищешь, того не сыщешь. Вперёд гляди да смело гряди». Не в натуре молодца было сдаваться. Не мог воин света хоть, ты его режь, поворотить на полпути назад. Его кровь вскипала, как вар*, стоило лишь помыслить о бедах разумихинцев.

Мими истерично взвилась и заметалась из угла в угол.

— А?! Что я говорила?!

— Разговор-р-рчики! — заорала дурным голосом Лили и хватила кулаком по столу так, точно это была не девичья нежная ручка, а кувалда.

Гранёный стакан, недочитанная книга и торба с ушанами подскочили и разлетелись. Мими прекратила беготню, Новгородцев вытянулся в струнку, Фру приготовилась для марш-броска. Старшая подхватила баул, быстро нацепила его на плечи Семёну и, залихватски раскачивая звериную «эр», скомандовала:

— Мар-р-рш на выход! Столпник, впер-р-рёд! Двое — на шаг сзади! Фр-р-ру — замыкающая! Пер-р-рвый!.. пшёл!