Стоп дуть! Легкомысленные воспоминания
Шрифт:
Конечно, мне приходилось видеть и других замов. Разных. Жестоких и почти пластилиновых, подлых и, напротив, добрых и чистосердечных, наивных романтиков и прожженных авантюристов, словом, разных, какими и бывают не только военные. Но только вот все они были багажом на кораблях, и не потому, что были не нужны, а потому, что ничего не умели и не хотели уметь, хотя при царе-батюшке даже корабельные священники занимали в бою места по боевому расписанию и не с Евангелием в руках.
Шоколадный замполит
Чтобы сесть на коня — нужна жопа, чтобы им управлять — голова!
Иногда, читая книги о войне, ловлю себя на мысли, что с большим уважением думаю о политработниках. Правда, не о нынешних «воспитателях», или как их там еще называют ныне, а о тех, времен Великой Отечественной, кто с пехотой прошел от Москвы до Берлина. Ну не верю я в то, что можно было промесить сапогами грязь всей Европы, ежедневно соседствуя со смертью, и не знать, к примеру, как стрелять из автомата. Или быть политруком в танковом полку, и не знать, как попасть внутрь боевого Т-34, а уж тем паче быть замполитом на дизелюхе в Балтике в 1943 году, и не знать своего места по боевому расписанию.
Все началось где-то в 1994 году. Бывшие хлебосольные братьяукраинцы, к этому времени
Первый черноморский замполит в звании капитана 3 ранга прибыл на наш корабль, правда, в первый экипаж, где-то в 93 году, как раз тогда, когда я был прикомандирован к ним на боевое дежурство. Был он сравнительно молод, розовощек, улыбчив и несколько застенчив, что, как выяснилось потом, оказалось просто хорошо замаскированным дикими страхом перед самим атомоходом и тем, что у него внутри. Замполит сначала жутко развеселил всех — от командира до матроса — тем, что на второй день пребывания на корабле, припомнив свое строевое прошлое на родном БПК, стал настойчиво требовать вестового, чтобы ему постирали и погладили рубашки, а туфли выставил на ночь в коридор у двери в каюту, по всей видимости, для того, чтобы тот же мифический вестовой ему их почистил. Обнаружив утром нетронутую никем обувь, он умудрился поднять вопрос о своих нестиранных рубашках и носках на утреннем докладе в центральном посту. Там под массовый хохот командиров боевых частей он был довольно жестко и цинично поставлен командиром перед необходимостью заботится о себе самому и научиться крепко держать мыло в руках, чтобы мылить белье, а не собственную задницу. Ответить командиру замполит не посмел, памятуя, что руководящей и направляющей уже не существует, а сам он уже как бы и не заместитель командира по политчасти, а просто помощник по работе с личным составом, да и на подводной лодке всего третий день, мало ли что. Надо отдать должное застенчивому замполиту, который пронес свой страх перед матчастью так уверенно и твердо, что даже, будучи в море, дальше 6-го отсека не ходил принципиально, мотивируя это незнанием устройства реакторного отсека и норм радиационного контроля, чем безмерно радовал всю корму, избавившуюся от одного из ночных проверяющих. Что получалось у замполита, так это проведение телесных осмотров военнослужащих на предмет побоев и прочих повреждений кожных покровов. Здесь он проявлял практически терапевтические знания, находя синяки и ссадины у матросов в местах, для зрения обычного человека недоступных. После первых же морей в составе экипажа замполит четко уяснил, что Баренцево море ему противопоказано, как и действующий подводный корабль, а потому напряг всех, кого мог в своей политслужбе, и перевелся на отстойный экипаж, где добросовестно получил через несколько лет своего капитана 2 ранга и не потерял юношеский румянец.
Потом уже замполит нашего экипажа, катапультировался в дивизию, в политотдел, на повышение, а нам прислали нового зама. Тоже с Черноморского флота. И был он, скорее, не новый, а старый. Для подводника сильно старый. Целых 44 года. Еще с артиллерийских крейсеров проекта 68-бис. И оставалось ему до пенсии совсем ничего, поэтому приехал он дослуживать в наш гарнизон совсем один, без семейства, с двумя чемоданами, как лейтенант, и сразу поселился на корабле. Вот тут-то и начались хохмочки.
Будучи замполитом опытным, наш новый политотец сразу сообразил, что крейсерские замашки тут не прокатят, да и время другое, а поэтому чуть ли не в приказном порядке велел называть себя в обиходе просто Николай Иванычем и запросто заходить к нему в каюту на чай, чем мгновенно воспользовался вечно голодный комдив два Тараканов, носивший само за себя говорящее прозвище Солитер. После первого же доклада он ввалился в каюту замполита, где минут за двадцать умудрился умять два пакета пряников и пару стаканов чая, а к вечеру, периодически заглядывая к заму, уничтожил все его припасы, сделанные из расчета на неделю. Замполит морщился, но терпел эту стадию единения с офицерским составом, ежевечерне закупая пряники, печенье и прочую чайную снедь. К концу первой недели у него в каюте обосновалась прочная компания халявщиков, возглавляемая Солитером с примкнувшими к нему командиром БЧ-1 Хариком. Они добросовестно объедали зама, попутно накачивая его невероятными рассказами о боевых буднях ядерного исполина, тяготах и лишениях воинской службы, особенно в подводном положении в автономном плавании. Опытный зам понимал, что во многом они явно перебирают, а может, и просто издеваются над ним, но по незнанию матчасти и прочих аспектов службы подводника молча глотал сведения и тихонько мотал на ус одному ему понятное. Попутно Николай Иванович выписал у секретчика несколько учебников по устройству корабля и по ночам, чтобы никто не видел, начал обходы отсеков с целью ознакомления с кораблем. Само по себе это, конечно, было правильно и даже внушало определенное уважение к немолодому замполиту, но далеко дело не пошло, и осмотрев все 11 отсеков корабля, Николай Иванович решил, что этого достаточно, и изучение корабля прекратил и даже стал изредка, когда в центральном посту никого не было, покрикивать по «Каштану» на вахтенного по корме просто так, для отработки.
Следующей особо важной ступенью познания корабля для зама стал камбуз. Так как все это время Николай Иванович жил на корабле, то пункт питания с первого дня стал основной сферой его жизненных интересов. На его счастье, в то время мы питались на корабле, камбуз работал по полной программе, и голодать заму не пришлось, а морполитовская закалка не позволяла Николай Ивановичу стоять в стороне от такого важного мероприятия, как снятие пробы. Постепенно это вошло у него в обязательный ритуал с поеданием салата, первого, второго и третьего сначала на камбузе среди коков, а потом, через полчасика, уже в кремовой рубашке в кают-компании. Что уже через несколько недель заметно отразилось на лице и фигуре замполита, прибывшего на Северный флот с отпечатком физической и моральной изжоги на лице, а также нервного и телесного истощения. Он заметно округлился, морщины
на лбу разгладились, и в движениях Николая Ивановича появилась некая барская вальяжность. И хотя вскоре ему выделили квартиру, на берег замполит сходил редко, предпочитая пустоватой и холодной квартире теплую каюту корабля с продуктами питания в самой непосредственной близости. Командира постоянное присутствие зама на борту радовало и устраивало, так как само проживание пускай и немного блаженного капитана 2 ранга в прочном корпусе волей-неволей заставляло личный состав держаться настороженно, а если и нарушать воинскую дисциплину, так уже в более скрытном варианте. Офицеров зам сильно не трогал и даже делал вид, что не замечает периодического якорно-бытового пьянства невооруженной дежурно-вахтенной службы корабля. В общем, все были довольны, пока на горизонте не замаячили моря.Как любил говорить наш командир, море — это вечное напряжение. Так вот, напряжение это приходит задолго до морей, а уж если это сдача курсовой задачи, так вообще за месяца полтора. Начавшаяся напряженка вначале как-то обходила зама стороной, благо все береговые проверки замполит проходил на «ура». Длительный опыт службы позволял ему поддерживать полный набор всех своих документов практически в образцово-показательном состоянии, а большего с него никто и не требовал, зная о его недавнем надводном прошлом. Зам, постоянно перепоясанный ПДУ, с фонариком в руке и с папкой под мышкой, добросовестно присутствовал в центральном посту на всех подведениях итогов проверок, учений по борьбе за живучесть и всего прочего, благоразумно скрываясь за спинами командиров боевых частей. Во время учений он тихо, как мышка, сидел со своими политотдельскими проверяющими в своей каюте, осторожно похрустывая сухарями за чаем, благо их никто не трогал по причине абсолютной ненужности во время неукротимой борьбы за живучесть корабля. Так тихой сапой, замполит и дотянул до морей.
На контрольный выход в море к нам на борт загрузился походный штаб дивизии во главе с заместителем командира дивизии капитаном 1 ранга Исаевым Юрием Максимовичем, личностью одиозной и нагло-грубоватой, что в будущем предвещало ему неплохую карьеру. Сам каперанг в свою бытность простым офицером немало наморячил на «азах», но карьеры как-то особо не сделал, и назначился командиром только под закат этой славной серии кораблей. Сделав одну самостоятельную автономку в ранге командира, он больше в море не ходил. Его корабль сначала затащили в Полярный на ремонт, за два года ратного труда сделали из него игрушку, и, как водится у нас на Руси, через несколько месяцев после выхода из завода отправили на иголки к полному недоумению всех простых моряков, непричастных к высокой политике. Исаева, чтобы тому не было обидно, отправили в Военно-морскую академию, откуда он и вернулся в родную базу, а точнее, к нам в дивизию, заместителем комдива… учить других командиров, ну, менее опытных, в море ходить. А неуверенность и недостаток морского опыта, как правило, очень хорошо компенсируется громким командным голосом, хамством и просто дубовым упрямством. А потому на выходе с Исаевым можно было в любой момент нарваться на отборную матерщину в свой адрес, причем по самому безобидному поводу. А еще Исаев как-то не очень любил замполитов, что, наверное, неудивительно, после их многолетнего партийного шефства. Как ни странно, никто из походного штаба не попал на постой в двухместную каюту зама, куда во все времена засовывали кого-то из флагманских спецов, чем заместители всегда были очень недовольны. Николай Иванович этим обстоятельством остался очень доволен, а учитывая то, что пока вся эта боевая суета мало его трогала, начал постепенно приходить к выводу, что служба подводника и в море не так уж плоха. А если принять во внимание то, что корабль после ввода ГЭУ в действие перешел на морской рацион питания, так вообще удивительно приятна и необременительна.
Сам выход корабля из базы, выпавший на утро, замполит провел в 5-бис отсеке, с большим душевным подъемом дегустируя на пару с доктором предстоящий обед. Судя по тому, что после отбоя тревоги оба обнаружились в курилке за неторопливым дружеским разговором, обед удался. Следующие пару дней общекорабельной «войны» заму удавалось вести образ жизни, более или менее сопоставимый с береговым. Ему вполне удавалось, не рисуясь лишний раз в центральном посту, проскальзывать в кают-компанию после Исаева и походя расписываться в журнале ЦП о проверке несения вахты на корабле в ночное время, не утруждая себя фактическим обходом всех отсеков. Но неожиданно случилась накладочка. Николай Иванович, окончательно уверившись, что в море он фигура не столько важная, сколько формальная и что никаких особых обязанностей, а уж тем более вахт ему никто, естественно, не доверит, расслабился окончательно и попросил раскочегарить себе сауну ночью, после нолей. Вахтенные 5-бис отсека, которым хоть и безобидный, но вечно отирающийся по всем палубам заместитель осточертел по самое некуда, сразу согласились, правда, забыв предупредить, что как раз на это же время в сауну собрался Исаев. И вот когда хозяйственный замполит, уже в неглиже, мылил штатным земляничным мылом свои носки с трусами в душевой, в сауну, сверкая залысиной, ввалился Исаев. Париться ЗКД любил основательно, с веником, мятой и прочими травами, с чаем и разговорами с доктором, которого всегда брал с собой и считал кем-то вроде личного банщика. Узрев перед собой чье-то голое тело, да еще и с намыленными трусами в руках, Исаев сначала от наглости немного опешил, а потом как-то сразу озверел.
— Это что за голый х… тут прачечную устроил, когда целый замкомдива париться пришел?!
Николай Иванович за долгие крейсерские годы привыкнувший к немногочисленности старшего офицерского состава на надводном корабле, а оттого и более кастового отношения друг к другу в быту, на тон Исаева внимания не обратил и дружелюбно ответил:
— Добрый вечер, Юрий Максимович! А я тут постирушку затеял. Вы проходите, я сейчас носки сполосну, и парьтесь на здоровье!
Исаев, узнав в неизвестном голом теле замполита, озверел окончательно:
— А-а-а. А что, товарищ капитан 2 ранга, какие вы тут воспитательные вопросы решаете, бл., в ночное время?! А вы-то сами, знамя политпросвета, ёбтыть, знаете, какова норма расхода пресной воды в море на человека? Да вы хоть знаете, бл., откуда она на корабле берется, вода-то пресная?! А кто вам сауну разрешил запитать? Я что-то не слышал в центральном, чтобы кому-то разрешили! Я вас… твою мать.
И понеслось. Доктор, нагруженный маслами и шампунями, сунулся было в предбанник, но, узрев голого намыленного замполита с трусами в руках, и орущего на него голого замкомдива, смекнул, что столь неформальные отношения старших офицеров его не касаются, и посчитал за лучшее временно ретироваться в свою богадельню. Весь 5-бис отсек, а точнее — вся средняя офицерская палуба, в течение минут десяти пополняла свои знания русского матерного из поистине неисчерпаемого запаса Исаева, после чего фонтан красноречия замкомдива внезапно иссяк, а из сауны вылетел полуодетый замполит с ворохом шмоток в руках и скрылся в своей каюте. Исаев в «обесчещенной» сауне париться не стал, а просто принял душ и в разгневанном состоянии убыл в командирскую каюту, где квартировал. Попутно командир отсека и вся вахта получили личный приказ Исаева выдраить к завтрашнему дню сауну до состояния операционной и сдать ключи от нее старпому. Уже из каюты донельзя расстроенный Исаев заказал себе цыпленка табака в постель, что было незамедлительно исполнено, и затих до следующего утра.