Страна Незаходящего Солнца. Том I

Танки уже приближались к угору. Командир «Чи-Ха» снова опустился внутрь боевой машины и закрыл за собой люк, очевидно, готовясь к бою. Не сбавляя скорости, танки въехали на крутой угор, сотрясаясь изнутри, а через пару секунд вылетели дальше, вниз, буквально пролетая это расстояние, как с трамплина. Подвеска каждого из них сильно сотряслась при ударе об землю, но, благо, у всех обошлось без поломок.

Теперь каждый командир мог увидеть, куда они попали. Меньше, чем в километре от них, уже стояли советские позиции. В ряд была выставлена батарея ракетных установок — БМ-31-12, более продвинутых версий БМ-13, на базе американских «Студебеккеров». Они были уже приведены в боевую готовность, и каждый мог в любую секунду начать залп двенадцатью снарядами с почти 30 килограммами взрывчатки. Конечно, они не стояли без охраны в голой степи, рядом были советские танки, пехота и легкие противотанковые орудия, к тому же, еще и ПВО. Эта миссия действительно была полностью самоубийственной для японцев. Но, честно говоря, была ли хоть одна операция, начиная с 1943 года, не откровенным самоубийством? Все танкисты подумали об этом почти одновременно, и так же одновременно поняли — нет. Самоубийство стало основной доктриной вооруженных сил Империи, у кого-то, как у камикадзе, официально; а у всех остальных неофициально, но сознательно. Потери начались сразу.

Пятый «Ха-Го», в правом ряду, в ту же секунду взорвался, его башня, охваченная пламенем, отлетела высоко вверх, а во все стороны разлетелись горящие детали. Корпус весь горел и дымился, но даже так можно было понять, что танк сильно «раскинуло» изнутри — случился взрыв боекомплекта, ни у кого из членов экипажа не было ни малейших шансов на выживание. Это было результатом работы советской пушки ЗИС-2, 57-мм. Надо сказать, что орудия были выставлены почти по всему периметру, формируя тем самым круговую оборону реактивного дивизиона, что изначально исключало принятый японцам план прорваться в брешь, но был недостаток и у противника — на такой дистанции, артиллерийские орудия были не менее самоубийственным оружием для их расчетов, которые легко мог раздавить или уничтожить фугасом японский танк. Но ни русские, ни японцы не собирались разбегаться с позиций. Воевали народы сверхповышенной храбрости. Непоколебимые фанатики по обе стороны, они не боялись умереть за свои страны. Так происходил ближний бой танков и артиллеристов посреди расположения реактивных батарей.

Один из «Ха-Го» спустя несколько секунд врезался в ЗИС-2, расчет которого успел спастись, буквально за мгновение до столкновения произведя последний выстрел и отбежав от орудия. Легкий танк с трудом давил орудие, напоровшись на него так, что, похоже, застрял, имея возможность выбраться лишь задним ходом. Пушка уже смялась под ним, и ствол оказался выгнут строго вертикально вверх, но расположенная боком относительно танка пушка практически не двигалась, сошники впились в землю, а уцелевшее колесо постепенно подминалось. «Ха-Го» оказался в очень уязвимом положении, приподнятый довольно высокой пушкой, без возможности быстро сменить позицию и даже как-то сопротивляться, поскольку орудие и пулеметы теперь смотрели слишком высоко, чтобы навредить противнику. Об броню разбилась бутылка с зажигательной смесью, пламя охватило корму и заднюю часть башни. Загорелся двигатель. Дым пошел даже из закрытого башенного люка. Лобовой люк открылся, и вместе с дымом и огнем оттуда попытался вылезть горящий танкист, но его встретила очередь из ППШ, и тот повис, высунувшись из танка, а вскоре и вовсе выпал, поджав ноги — это было следствием сокращения мышц, вызванных непосредственно горением. Когда он упал, его голова оказалась расположена так, что его взгляд пересекся со взглядом советского рядового, который поспешил отвернуться. Русскому не доставляло никакого удовольствия смотреть в искаженное сгоревшее лицо, «глазами» которого были два отверстия, глазные яблоки в которых давно лопнули и запеклись. В горячем воздухе витал противный запах горелой плоти.

Командирский «Чи-Ха» выстрелил по первой и наиболее ближней реактивной установке. 47-мм осколочно-фугасный снаряд пушки Тип 1 прилетел прямо по пусковой установке, на которой уже были загружены реактивные снаряды. Раздался оглушительный взрыв, волна огня и дыма накрыла все вокруг, и прямо в нее ворвался еще один «Ха-Го», судя по звукам, протаранивший следующую установку. Мехвод в «Чи-Ха» дернул на себя левый рычаг, быстро повернув влево и отправившись ему на помощь с другой стороны. Как только он сам выехал из пламени, он услышал, как об лобовую броню что-то разбилось. Затем раздались выстрелы, но он не остановился ни на секунду, пытаясь разглядеть что-то в триплексе. Танк наехал на что-то, какую-то неровность, а затем движение сильно затруднилось из-за того, что он во что-то врезался. Наконец-то рассмотрев в триплексе хоть какие-то детали, мехвод понял, что он только что начал толкать БМ-13. Машина довольно быстро поддалась, и, немного помявшись под натиском, накренилась на бок, поскольку мехвод постоянно менял вектор движения, переводя в нейтраль то левый, то правый рычаг. Когда крен стал однозначно «смертельным», он двинулся вперед, используя всю мощь двигателя, всего 170 лошадиных сил, и опрокинул русскую установку на бок. Некоторые из машин уже покинули их расчеты, другие начали уезжать, стараясь уйти от прямого контакта с японскими танкистами-камикадзе. Одна из таких проезжала прямо на пути «Чи-Ха», и командир «поприветствовал» ее очередью из курсового пулемета. Неаккуратная очередь повредила колесо, многие пули застряли в двигателе, а несколько залетели в кабину, чудом не ранив шофера, но БМ-13 продолжала движение. Повреждения в двигателе оказались не столь серьезны, кучность попаданий была слишком мала для того, чтобы гарантированно повредить важные составляющие. Пока командир отвлекся, контролируя отход его танка от перевернутой «Катюши», та установка уже скрылась за другими, и эффективно достать ее теперь можно было только при прямом попадании из орудия. Прогремел еще один громкий взрыв — еще один «Ха-Го» стал жертвой противотанковых орудий. «ЗиС» выстрелил довольно низко, и снаряд вошел в ведущее колесо, без проблем прорывая расположенную под прямым углом тонкую бортовую броню легкого танка. Мехвод и стрелок погибли сразу, разорванные примерно по середине тела прилетевшим с огромной скоростью и кинетической энергией снарядом. Танк остановился, из его люков медленно шел дым от загоревшихся кожаных покрытий сидений. Командир, явно контуженный, качаясь, резким движением откинул башенный люк и медленно вылез, с трудом опираясь на борта башни. Попытавшись слезть с них, он скатился на лобовую броню и упал на землю, после чего уполз под свой дымящийся танк, прячась там от боя, где ему, полуживому человеку с пистолетом, не было места среди стальных машин.

Японцев оставалось все меньше и меньше, но это же можно было сказать и про их противников. Участок голой степи был идеальным местом для танкового сражения, хоть в этот раз танки и были лишь у атакующей стороны. Через недолгое время движения и «жизнь» в этом месте вновь утихли, в небо поднимались огромные столбы дыма, исходящие от горящей техники обеих сторон, орудия были раздавлены, все «Ха-Го», кроме одного, уничтожены, да и один из двух «Чи-Ха» стоял с покореженной башней, вогнутой внутрь корпуса от силы удара прилетевшего снаряда. Два из четырнадцати танков пережили эту битву. Теперь они возвращались в ущелье. Низина, дым из которой был виден за километры в этой бескрайней степи, уже привлекла много внимания, и, очевидно, туда спешили другие советские подразделения. У двух экипажей не было задания «пойти и умереть», в условиях дефицита всего, а уж тем более бронетехники, среди сил, обороняющих Калган, истинно самурайское желание умереть прямо сейчас, следуя пути смерти, пришлось отложить в пользу рациональности действий. В конце концов, двенадцать других экипажей уже прошли до конца по пути смерти.

Генерал Дзюн Усироку наблюдал за дымом в бинокль. Понимание, где именно случился бой, а, значит, где была расставлена вражеская артиллерия, дало ему много важной информации о расстановке сил на поле боя. Он то смотрел в бинокль, то отходил к столу с картой, поправляя карточки. Наконец, актуализировав обстановку на карте, он стал просто наблюдать за дымом. Постепенно туда стекались грузовики и пехота, вывозились орудия, потом повезли трупы. Прошло меньше трех месяцев с момента, как японская делегация наблюдала за Парадом Победы в Москве, и теперь уже вся страна бросает последние силы на то, чтобы остановить наступающую РККА. Генерал даже не был удивлен — он всю жизнь знал, что когда-то весь мир попытается уничтожить нацию Ямато и ее дух. А еще он всю жизнь знал, что это ни у кого никогда не удастся. Сейчас он сам был на острие борьбы, от правильности его действий и решений зависела судьба континентальной части Империи. Он уже не испытывал страха ошибки или чего-то подобного, он действовал так, словно решения от его имени принимают мудрые ками, которые не могут ошибиться в принципе. Он верил, что красные безбожники не смогут одолеть силу японских мистических существ и духов. Это был сам собой разумеющийся факт.

***

Битва за Калган шла уже несколько дней. Некрупный город, где почти все постройки были из подручных материалов и, казалось, могли быть легко уничтожены достаточно сильным ветром, держался. Войти в город оказалось непосильной задачей, выполнение которой на определенном этапе загнало советские войска в огневой мешок, откуда пришлось спешно отступить. В Калгане проявился самый настоящий тактический тупик, когда атакующая сторона не имела возможностей прорваться, а обороняющиеся вообще не собирались контрнаступать, находясь в глухой обороне и активизируясь лишь при попытке атаки на них. Отсутствие полноценной артподготовки и невозможность провести полную разведку позиций привели к тому, что у РККА не удалось взять город «с наскока», а в узких перешейках и ущельях преимущество было, ожидаемо, у обороняющихся. Попытки использовать танки ни к чему хорошему не привели, солдаты-тэйсинтай оказались крайне эффективны в условиях, когда они могли использовать множество укрытий и долго оставаться незамеченными. Подобно тому, как монгольская конница не смогла в полной мере проявить себя в узких пространствах городов Европы, так и советские танковые кулаки оказались лишь неповоротливыми грудами металла в узких ущельях Калгана.

С каждым днем положение на фронте становилось все более сюрреалистичным для наблюдающего за Маньчжурской операцией мира. Было еще слишком рано для того, чтобы начинать высмеивать бессилие Красной Армии в американских газетёнках, да и хвалить Японию в обществе было абсолютно неприемлемо, но у далекого от тактики и стратегии обывателя ситуация, когда армия, взявшая Берлин, не может сходу взять какую-то степную деревню с ополченцами, вызывала именно такие эмоции. В кухонных разговорах особо антикоммунистически настроенных правоконсервативных американцев все чаще упоминалось, что безбожные большевики такие же варвары, как и язычники-японцы, и, соревнуясь в дикости, не могут ничего сделать друг другу, кроме как продолжать бросать своих людей в топку фронта. На следующие друг за другом провалы американской армии эти люди предпочитали не обращать внимания, в лучшем случаи уповая на великие грядущие операции, о которых узнавали из желтой прессы — операция «Даунфол» и ее детали еще не были достоянием общественности, и, чтобы понять, что следующим ходом американской армии станет десант в метрополию, нужно было проанализировать карту Тихоокеанского ТВД и немного подумать. Хаято Канеширо умел думать, а вот большинство людей как из его временной линии (1990-ые), так и из текущей (1945 год), таким навыком не владели и развивать его в себе не хотели, яростно отстаивая свое право никогда не думать.

Канеширо со своими товарищами из еще более далекого будущего находился у себя дома, в пригороде Токио. Они сидели на стульях возле длинной стены, на которой висела огромная карта Японии и прилегающего региона, и, собственно, кроме этого, на стене не было ничего. Карта была довольно подробной, она содержала не только названия населенных пунктов и дороги, а так же высоты, некоторые секретные объекты, и особые пометки от самого Канеширо — например, некоторые города Маньчжурии были обозначены воткнутыми в сплетения ниток тонкими иголками с маленькими красными флажками с серпом и молотом. У пожилого генерала было достаточно свободного времени, чтобы вырезать и раскрашивать мелкие флажки для карты, которую кроме него никто и не использовал, но лишь до поры — с недавних пор ей активно занимались и его вспомогательная группа из 2022 года, люди, которые уже успели немножко освоиться в имперской Японии, обществе, крайне чуждом для выходцев из либерального 21 столетия. Это была уже не кучка неизвестных, которых везли из гауптвахты в токийскую тюрьму в марте, они вместе с Канеширо гордо называли себя «патриотами» и собирались привести Империю к победе в этой временной линии. Надо сказать, какой-то эффект их действия точно возымели — сегодня, 2 сентября 1945 года, Япония из «реального» мира подписала акт безоговорочной капитуляции, а здесь и не планировала сдаваться, продолжая отражать американские воздушные налеты и сдерживать Красную Армию в Калгане, о чем провластные газеты (а такими сейчас были все разрешенные) безустанно писали длинные статьи, уже сейчас подготавливая почву для героизации защитников Калгана, которые готовились встать в один ряд с героями столь значимых сражений, как Цусима, Сингапур и Сайпан, причем явно не в формате последнего — они должны были победить.

Хаято Канеширо встал и подошел к карте, встав перед ней так, что все остальные смотрели на него. Окинув попаданцев взглядом, генерал наконец заговорил.

— Итак, если кто-то еще не в курсе, сегодня 2 сентября. Это день окончания Второй Мировой войны, ну, в нашем мире, а здесь нет. Понимаете, что это значит? С этого дня мы никогда больше не сможем ориентироваться на наши познания в истории так, чтобы эффективно менять ее здесь с помощью нашего предзнания. Мы уже очень сильно исказили ход истории, хотя любое малейшее вмешательство могло и так до неузнаваемости изменить события. До недавнего времени даты плюс-минус совпадали с историческими, мы даже смогли точно предсказать день начала Маньчжурской войны Красной Армии, потому что наше невмешательство в европейскую войну позволило сохранить будущее в, так сказать, первозданном виде. С сегодняшнего дня нам больше попросту не на что ориентироваться, примите это. У нас было полгода на то, чтобы освоится здесь и научиться применять все ресурсы своего разума и знания из будущего, не только исторические, на пользу Родины. Это в первую очередь касается вас, потому что я и так провел в этой временной линии почти полвека. Надеюсь, вы смогли сделать это?

Люди за стульями, одетые в офицерские мундиры Императорской Армии, и вовсе не похожие на пришельцев из будущего, задумались. Каждый сам оценивал свою готовность действовать дальше и объем знаний, которые он мог предоставить для победы. Единственное, в чем их мнения полностью сходились — никто не собирался сдаваться и проигрывать. Прервав повисшее молчание, Канеширо указал пальцем на офицера, лет двадцати пяти и довольно субтильного телосложения, задав тому вопрос.

— Вот ты, Куросаки, перед тем, как переместился в это время, какую книгу ты прочитал последней?