Странные сближения

— Хватит, — сказал Пушкин, поднимаясь. — Понял. Пойду трудиться.

Подходила к концу вторая неделя пребывания в Юрзуфе, и, когда надежды на сколько-нибудь ценную информацию почти не оставалось, принёс добрые вести Николя.

Во время очередного визита к новоиспечённому секретному агенту Аркаше-башмачнику удалось выяснить:

Некий штабс-капитан едва не стал участником драки на рынке. Вступился за цыганку, на которую нападал какой-то горожанин; она-де украла его перстень. Штабс-капитан, сопровождаемый адъютантом, прибежал на крики пойманной цыганки и чуть не избил горожанина, поднявшего руку на женщину. Несколько дней спустя того же штабс-капитана видели в компании пьяной девки, и он, ничуть не таясь, говорил, что зовут его Дорин Рыул, и в нём течёт пламенная валашская кровь. Но и это было ещё не всё.

Дороги в Крыму были для сапожников чрезвычайно выгодны: на них мгновенно портилась любая, даже самая крепкая обувь. Штабс-капитан Рыул много ходил пешком и тоже пал жертвою Крымской земли — у него стала отрываться подметка. Так он попал в лавку Аркадия Стеклова. Стеклов бы не догадался ни о чём, но его удивил странный мягкий акцент в речи заказчика.

— Откуда пожаловали, вашбл…дь? — ласково спросил Аркадий, чтобы клиент не скучал.

— Все желают знать, откуда, — последовал ответ. — Молдавия, парень, вот я откуда пожаловал.

Аркадий редко думал, но тут что-то в его голове сместилось, и в глазах засверкали двадцать (двадцать пять?!) рублей — сумма фантастическая, какую не заработать за всю осень. На эти деньги Стеклов планировал жить с Дашей, как цари живут.

И голова заработала.

Когда молдаванин вышел, Аркадий быстро закрыл лавочку и побежал вслед за ним. Вспомнилось, что могут убить. Этого Аркадий не хотел, посему, поймав какого-то мальчишку, сунул ему копеечку и велел идти за военным, а после доложить, где тот живёт.

Мальчик далеко не ушёл: военного остановили через четыре дома. Остановил, судя по всему, адъютант («дядя военный, но не такой главный, двух лошадей держал»). Сказал примерно такое:

— Ваше высокоблагородие, выезжаем немедленно. Аргиропуло будет ждать в Ялте.

(- Кто таков Аргиропуло, я не понял, — сказал Николя.

— Это влиятельная фигура среди местных греков, — пояснил Александр, думая, насколько проще было бы сразу обратиться к этому Аргиропуло; но грек мог быть под наблюдением Зюдена).

…И военный с адъютантом тут же ускакали.

— Врёт, — сказал Пушкин.

— Кто?

— Аркадий врёт. Слишком всё гладко. Он просто хочет двадцать пять рублей.

— А откуда узнал про Аргиропуло?

— Кто ж его не знает.

— Да… — Николя задумался. — Боюсь, ты прав.

* * *

— Не вру! — крестился Аркадий, прижатый Французом к стенке лавки. — Истинный крест, господин Сверчок, господин Тюльпан, не вру.

— Что, запомнил ты Рыула?

Аркадий кивнул.

— Описать сможешь?

— В мундире, в сапогах со шпорами.

— Да лицо же, дурья твоя голова.

— Обыкновенное лицо. В усах.

— Опиши так, чтоб я узнал.

И Аркадий сдался. Он не умел описывать внешность. Ему не хватало слов.

— Рисовать умеешь?

— Чегось?

— Рисовать! — Пушкин выхватил из рукава нож (Аркадий и Николя отшатнулись) и наскоро вырезал на створке ставен портрет Аркадия. — Вот так. Сможешь?

Сапожник замотал головой так, что казалось, она сейчас оторвется и улетит через окно — в страну, где живут люди, не имеющие таланта в живописи.

Пушкин протянул Аркадию нож, и Стеклов дрожащею рукою выцарапал кружок с большими глазами и точкой посередине. Подумав, дорисовал под точкою усы; рот же счёл деталью пренебрежимой).

— Bordel de merde… поедешь с нами.

— Это почемусь, господин Сверчок?

— Потому что, если ты врёшь, признайся лучше сейчас. Потом хуже будет. А если не врёшь и хочешь получить свои деньги, — как мы без тебя узнаем Рыула? Портретист из тебя не очень.

Стеклов опустил голову и вздохнул:

— Будь по-вашему. Только и вы не обманите.

— Что с тобою делать. На, держи, — Француз выдал Аркадию ещё пять рублей, и сапожник повеселел.

* * *

Выезжать в Ялту следовало в тот же день, но это необходимо было как-то объяснить Раевским; к тому же неизвестно было, надолго ли придётся задержаться. Не было рядом Александра Николаевича; тот бы мигом всё уладил. Но некоторые навыки Пушкин успел у Раевского перенять.

Генералу было предложено совершить длительную прогулку до Ялты, возможно, чуточку дальше. Идею горячо поддержал Николя, и старый Раевский согласился.

Ехать собирались на два-три дня, но ясно было, что обстоятельства могли повернуться неожиданно, поэтому и решили: планировать точный маршрут не будем, после Ялты направимся в Бахчисарай или ещё куда; дамы же, однозначно, останутся в Юрзуфе, чтобы после морем добраться до Симферополя, где семейство Раевских вновь воссоединится.

* * *

Прощался с Марией.

— Саша, — сказала она. — Спасибо тебе. Прости, но я думаю.

Пушкин знал, что она думает.

— …Что нашу связь стоит прекратить, пока она не стала известной.

— Tu regrettes?

Мария обняла его.

— Je ne regrette rien. Но ведь нам не быть семьёю, а всё, что мы искали друг в друге, мы уже нашли.

(Как она жарко дышала, пока корабль раскачивался под ними; как оборачивалась к Александру, когда шнуровка корсета была побеждена, и ничто, вообще ничто больше не покрывало её тонкое, юное тело).

— Мы встретимся ещё не раз.

— Именно поэтому я хочу объясниться сегодня, чтобы мы не ждали напрасного будущего, то есть, я хотела сказать, напрасно не ждали будущего, я имею в виду… — она пыталась говорить с ним по-русски и путалась.

(Как она одевалась в гроте, вся окружённая сиянием, как смотрела на него тёмными, почти чёрными глазами: «мы ведь придём сюда ещё?»)

Две недели, подумал Пушкин. Слишком быстро, слишком мало, но она права.

— Вы ведь не поняли меня, — сказала Мария; Александр не сразу заметил, что она снова говорит «вы». — Как и я не поняла вас. Вы полюбили меня, прежде чем узнали, а я была слишком увлечена новым. Вы не знаете моей души, и вряд ли мы оставили друг другу шансы познакомиться снова. Лучше проститься теперь, покуда мы не связаны слишком сильно.