Стратегия обмана. Трилогия

– Христианину ничто не может помешать в единении с Богом, кроме его собственных грехов и страстей.

И с этим тоже не поспоришь.

– Значит, - Ник попытался в третий раз докопаться до истины, - вы бескорыстно согласились на моё предложение?

– Вы же не предлагали мне денег, так что, очевидно, да.

– Конечно, Фортвудс будет вам платить ежемесячное пособие, - поспешил заверить его Ник, - небольшое, но регулярное. А когда вы устроитесь на постоянную работу в Ватикан, думаю, финансовых проблем у вас не будет.

– Деньги меня мало интересуют, - холодно ответил отец Матео.

– Правда?
– с лёгкой ноткой недоверия произнёс Ник.

– Обет нестяжательства, мистер Пэлем.

– Ну да, - закивал тот, - конечно. А какие ещё обеты дают монахи?

Матео Мурсиа, видимо, такому вопросу даже не удивился и тут же ответил, не сводя с собеседника немигающих черных глаз, словно гипнотизировал его.

– Обет целомудрия и обет послушания. Иезуиты дают ещё и обет послушания папе. Но я не иезуит.

– Помню. Вы говорили, что недолюбливаете их. А почему?

– Ещё сто лет назад их не любила вся прогрессивная общественность Европы, не только я.

– Так почему?

– В былые годы говорили, что иезуиты убивали королей, посредством интриг и подкупа назначали министров, шпионили за всем и каждым, и учредили масонские ложи, чтобы поработить мир.

– Вот это да, - только и смог произнесли Ник.

– Разумеется, всё это фантазии, - тут же произнёс священник.
– После революции в среде французских антиклерикалов их возникало немало. Сначала заговор иезуитов, потом евреев, потом масонов - и всё по одному сценарию. Так что если когда-нибудь услышите, что иезуиты управляют жизнью целых государств, не верьте, Церкви тяжело даже мечтать о таком.

Обдумав услышанное, Ник возразил:

– Но не на пустом же месте берутся всякие сплетни. Вот вы тоже недолюбливаете иезуитов, значит, есть за что.

Немного помолчав и посверлив Пэлема тяжелым взглядом, Мурсиа всё же ответил:

– Мое мнение об иезуитах сложилось ещё в пору, когда я познакомился с основателем их ордена Игнатием Лойолой, ныне святым Игнатием.

– Правда?
– по-детски наивно удивился Ник, - а расскажите.

И Мурсиа поведал:

– Когда Лойола учился в университете Алькалы, по моему письменному заключению инквизитор приговорил его к сорока двум дням тюрьмы и покаянию.

Ник пораженно захлопал глазами. Видимо, эта его реакция весьма позабавила Мурсиа, ибо на лице альвара появилась лёгкая тень улыбки.

– Так вы его засудили? А как же так? А за что?

– За то, что проповедовал среди горожан, не имея священнического сана.

– И за это тогда давали сорок два дня тюрьмы?
– Ник невольно поёжился, представив в красках все прелести казематов испанской Инквизиции. Ещё больше ему стало не по себе от понимания, что современник тех людоедских времен сидит напротив и как-то хищно на него смотрит.

– Как вы считаете, мистер Пэлем, что будет, если студент, окончивший лишь один курс обучения в медицинском институте, возьмётся делать сложную хирургическую операцию? Чем она, по-вашему, кончится?

Ник неуверенно ответил:

– Нормальный студент бы побоялся лезть во внутренности пациента, если он не знает толком, что с ними делать.

– А если он ничего не боится и искренне верит, что знает всё и даже больше своих наставников?

– Если не случится чуда, он просто-напросто зарежет человека.

– Вот именно, мистер Пэлем. Так почему же вы считаете, что людские души менее хрупки, нежели тела?

И Ник призадумался. Он не был особо подкован в вопросах веры, чтобы устроить диспут на равных. Да даже если бы и был, с семисот семидесятилетним альваром этого бы и так не получилось. Однако Ник тут же вспомнил о своей тётушке Джесс Сессил, обладающей отменным здоровьем, но всё время расстраивающейся по всяким пустякам. "Оно нарушило мое душевное равновесие" - постоянно говорила тётя Джесс, когда на неё наваливалась чёрная меланхолия. А случалось это по нескольку раз в месяц. Тут-то невольно задумаешься, что легче вылечить - депрессию или аппендицит. Последний хотя бы можно вырезать, а депрессию из головы не вынешь.

– То есть, формально Игнатий Лойола был еретиком?
– решил уточнить Ник.
– А как же тогда он стал святым?

– А вы верите, что действительно стал?
– задал ему встречный вопрос отец Матео.

Ник даже растерялся, не зная, что и ответить монаху. Из них двоих только Мурсиа был католиком.

– А вы, значит, не верите?
– чуть ли не с укором вопросил Ник.

– Я уже давно не молод, мистер Пэлем, вся моя жизнь наполнена верой, но верой в Единого Бога, а не в Лойолу. А ещё я знаю, что собой представляет созданная им чёрная гвардия Ватикана и для чего она была создана.

– И для чего же?

– Для такой обыденной вещи как политика, мистер Пэлем. Тогда шел 1540 год, самый разгар Реформации, а орден иезуитов стал для папы инструментом теологической борьбы с ересью протестантизма. С тех пор прошло уже 427 лет и сейчас в мире живет около семисот миллионов человек, кто называет себя протестантами. Так что судите сами, насколько успешно иезуиты отрабатывали свой хлеб. Хотя, как христианин я не вправе никого осуждать.

– Как же вы тогда работали в Инквизиции?
– решил поймать его на слове Ник.

– Я был всего лишь квалификатором, а не инквизитором.

– И что это значит?

– Выражаясь современным языком, я был экспертом в области права, а не прокурором, и, тем более, не был судьей.

– И скольких после вашего экспертного заключения отправили на костер?
– Ник тут же пожалел, что спросил это, ибо вслух вопрос прозвучал очень грубо.

– За десять лет службы только одного, - без тени обиды ответил Мурсиа.

– Всего?

– Вам мало?
– поддел он Ника.

– Да нет, - растеряно произнёс тот, - просто думал, что вы скажете про пятьдесят или сто человек.

– Стольких заподозренных в ереси я опрашивал в год.

– И что с ними было потом, после вас?

– Они каялись и отрекались от ереси.

– А потом?

– Потом возвращались домой и жили как раньше. Вам дико это слышать, мистер Пэлем, или вы думаете, я вас обманываю?

– Нет, что вы, - поспешил заверить его Ник, - просто это не совсем то, что мне приходилось читать и слышать об Инквизиции.