Судьба

— Сейчас ехать? — упавшим голосом спросил Васька Барсуков.

— Нет, переночуете. Надо дать лошадям отдохнуть.

Утром хозяин спросил:

— Который из вас поедет в Техтюр?

— Езжай ты, Васька, — шлепая губами, сказал Федорка. — Я не хочу попадаться на глаза этому комиссаришке — знает меня как облупленного.

— Владимиров, что ли?

— Он самый, чертово отродье!

— Меня он тоже знает, — криво и недобро усмехнулся Барсуков.

Кочка вышел и вскоре вернулся в сопровождении невзрачного мужичка с обмороженной щекой, одетого в потертый зипун, торбаса и мятую заячью шапку. Глаза у него слезились.

— Попутчика тебе привел, — коротко объяснил хозяин Барсукову. — Передашь ему в Техтюре все, что нужно, на словах и отошлешь обратно в Покровск.

— Не продаст? — спросил Васька, когда человек с обмороженной щекой вышел.

— Нет. Мы с ним одной веревочкой связаны — это мой кладовщик. Вместе коммерцию ведем. — Кочка подмигнул.

Хозяин помог запрячь лошадей и проводил гостей до самой развилки.

Здесь Федорка Яковлев и Васька Барсуков разъехались в разные стороны. В санях у Барсукова, с головой накрывшись тулупом, лежал человек. И только когда отъехали подальше от деревни, он сел, повернувшись спиной к ветру.

III

Спустя два месяца после начала похода отряд Каландарашвили прибыл к вечеру на станцию Булгунняхтах. До Якутска оставалось сто сорок верст.

Каландарашвили и Асатиани решили дать отряду передохнуть одни сутки, а в Якутск отправить эскадрон Строда.

Командующий вспомнил, что Строд беспартийный.

— Комиссар, — обратился он к Киселеву. — Непорядок у нас в войсках. Самый боевой комэскадрона вне партии.

Комиссар развел руками:

— Отказывается он вступать в партию, Нестор Александрович.

— Отказывается? Почему? — удивился Каландарашвили. — Это невероятно!

— Невероятно, но факт. У него четыре Георгиевских креста. Последним награжден Временным правительством за храбрость на фронте. А когда в Октябре его попытались мобилизовать в Красную гвардию, он наотрез отказался: «Я русский офицер. Прапорщик».

— Подумаешь, шишка! Он, кстати, не русский.

— Уроженец Латвии. Мать у него латышка, а отец не то украинец, не то белорус…

— Не в этом, конечно, дело…

— В восемнадцатом он демобилизовался, вернулся в Люцин, свой родной город. А потом немцы оккупировали Латвию. Он бежал в Советскую Россию, вступил в Красную Армию. Говорю ему: «Иван Яковлевич, ты уже доказал свою верность и преданность». — «Нет, — отвечает, — еще не доказал. Вот когда заслужу не менее четырех орденов Красного Знамени, сам приду к вам и скажу: „Достоин. Примите меня в партию“».

— Да, сейчас у него только один орден… Ты бы, комиссар, объяснил ему, что один этот орден стоит четырех Георгиевских крестов.

— Не берусь, Нестор Александрович, пробовал, недостаточно ему моей аргументации!

— О, кацо, какой же ты после этого комиссар! Ладно, я сам с ним потолкую. Придем в Якутск, там и потолкую. Да, комиссар, подпиши приказ о назначении к нему в эскадрон военкомом Владимирова Семена Федоровича, нашего Семенчика.

— Уже подписал, — ответил Киселев, — все в порядке.

На рассвете из ямского станка Булгунняхтах Строд послал группу бойцов разведать дорогу. Удостоверившись, что путь впереди открыт, Строд поднял эскадрон, к вечеру привел его в Покровск.

Здесь Строду донесли, что между Техтюром и Якутском срублены телеграфные столбы — телеграф и телефон не работают. Чтобы не нарваться на засаду, Строд то и дело отправлял на разведку разъезды.

Остановив своих конников на ночлег на ямском станке Улах-Ан, Строд с помощью переводчика, своего комиссара, стал расспрашивать местных жителей, не появлялись ли поблизости бандиты.

Оказалось, только позавчера через станок прошел небольшой отряд — человек тридцать. Судя по всему, банда двигалась в Октем. Рассказывали также, что бандиты появляются изредка в Техтюре и Хахсыте.

Поутру, выслав вперед усиленную разведку, эскадрон двинулся дальше, в Техтюр. После непродолжительной передышки, получив из Табаги донесение, что дорога открыта, эскадрон совершил новый бросок.

Ог Табаги до Якутска всего тридцать верст. И здесь красноармейская разведка не обнаружила присутствия врага. К вечеру красные кавалеристы были в Якутске.

Город ликовал. Строда якутяне знали хорошо, среди горожан у него было много друзей. По обочинам улиц, по которым проезжал эскадрон, стояли толпы. Все горожане пошли потом на площадь, где был проведен митинг. Населению объявили: завтра или послезавтра в город прибывает Второй северный отряд, а с ним и главнокомандующий всеми вооруженными силами Якутии Нестор Александрович Каландарашвили.

В ответ на слова Слепцова, сообщившего об этом, над площадью раздались крики «ура».

Ямщицкий станок Техтюр. Здесь, как и везде по Лене, живут потомки «государевых ямщиков». Места тут пойменные, плодородные и привольные, не то что верхние станки, где совсем нет пойменных лугов. Отсюда до Якутска рукой подать. Перевалишь через Мыран и попадешь на Табагинский станок. А зимой нет нужды переваливать через Мыран — езжай по льду узкой Табагинской протоки, и она выведет тебя к долине Туймада. В этой долине и раскинулся Якутск.

В нынешнем году тревожно в этих местах, совсем распоясались «братья». Дня три назад попросили у содержателя Техтюрского станка три лошади, якобы затем, чтобы съездить на тот берег реки, и не вернули. А кому пожалуешься?

Едва эскадрон Строда отбыл со станка, во двор въехал путник. Хозяин, глядя в окно, подумал, что это ямская упряжка. Пригляделся, а это — Федорка Яковлев. Видно, куда-то торопится, лошадь взмыленная.

— Красные проехали? — поздоровавшись, спросил он, едва войдя в дом.

— Только что попили чай и уехали, — ответил содержатель станка. — Я боялся, что заберут лошадей. Нет, пронесло, слава богу.

— Говорил, когда остальные поедут?

— Не слышал такого разговора. А что, еще едут? — В голосе хозяина Федорка уловил тревогу.

— Да уйма!.. Прячь подальше своих лошадей, иначе отберут. Будет тебе тогда гоньба на своих двоих! Хи-хи!..

Почтарь побледнел:

— Но ведь я гоняю только почту. И в документе у меня так написано. Они не имеют права!