Сумерки Эдинбурга

— Насколько я понял, вы занимались целой серией убийств, очень напоминающих те, что произошли недавно здесь у нас.

Жерар стащил с рук перчатки и старательно пригладил свои безупречно уложенные волосы, обдав Иэна с Дикерсоном ароматом мятной помады для волос.

— Судя по сообщениям ваших газет, которые я изучил внимательнейшим образом, все детали убийств действительно совпадают. И должен заметить, что местные журналисты предпочитают весьма вычурные выражения.

— Как вы считаете, в Париже и Эдинбурге действовал один и тот же убийца?

— Се посибль [30] . Или двое мужчин. Может, женщина.

— Вы всерьез? — не сдержался Дикерсон. — Женщина неспособна на…

— Старайтесь избегать преждевременных выводов, — отозвался, не глядя на него, Жерар и вытащил из жилетного кармана маленькую записную книжку. — Здесь у меня детали всех убийств — их было три, совершены прошлой осенью на протяжении двух месяцев.

— А потом они прекратились? — спросил Иэн.

— Комплетма [31] . Мы надеялись, что преступник погиб или был арестован за что-то. Алёр [32] , он всего лишь перебрался через Канал.

30

Возможно (фр.).

31

Полностью (фр.).

32

Здесь: Выходит (фр.).

— Можно взглянуть? — спросил Дикерсон, протягивая руку.

Жерар недоуменно вздернул бровь, но записную книжку сержанту дал. Увидев, что все записи в ней, естественно, сделаны на французском, тот в смятении протянул ее Иэну.

— Можете перевести, сэр? — спросил сержант и оглушительно чихнул, вновь не сумев сдержаться.

— Возможно, вам стоит пересмотреть свое решение касательно собаки, сержант, — заметил Гамильтон, внимательно изучая записную книжку. — Так, вижу, одно из преступлений было совершено в районе Пигаль — это парижский квартал красных фонарей?

Жерар кивнул:

— Любой порок и разврат, на который только способен человек за деньги.

— И не только женщины, но и мужчины?

— Бьен сюр [33] , — ответил Жерар с выражением явного отвращения. — Но жертвы были солидными мужчинами, один — банкир, отец троих детей, другой — известный доктор.

— А вот об оставленных на месте преступления игральных картах во французских газетах ничего не говорилось, — заметил Иэн, продолжая изучать записную книжку.

33

Конечно (фр.).

Жерар улыбнулся:

— Ах да, кое-какую информацию лучше попридержать от газет, согласны?

— Несомненно.

— Так там тоже были карты? — Казалось, Дикерсон вот-вот лопнет от разбирающего его любопытства.

Французский гость таинственно улыбнулся и, запустив пальцы в нагрудный карман, вытащил оттуда и положил на стол две карты — туз и двойку треф. На обеих был точно тот же рисунок, что и на картах, лежавших в комнате вещдоков участка, — те же ухмыляющиеся скелеты в соответствующем достоинству карты количестве.

— Э ву? [34] — спросил Жерар. — Что у вас?

Иэн серьезно взглянул ему в глаза:

— Тройка и четверка треф.

— Рисунок?

— Аналогичный.

Главный инспектор Луи Вале Жерар вскинул руки:

— О-ля-ля! Это один и тот же убийца!

— Но вы сказали, что жертв было три, а карт только две?

— На первом теле ничего не было. Но все остальные детали полностью совпадают.

— Полагаю, что вы не ошиблись, главный инспектор, — это один и тот же убийца.

34

А вы? (фр.)

— Но почему он не оставил карту на теле первой жертвы?

— Возможно, спешил. Боялся, что его обнаружат. А может быть, просто еще не додумался оставлять свои «визитки».

Беседа следователей продолжилась, но сержант Дикерсон уже ничего не слышал. Он не отрываясь смотрел на лежащие прямо перед ним карты с пляшущими скелетами и отчаянно пытался понять, что за чудовище может испытывать удовольствие от убийства ни в чем не повинных молодых людей.

ГЛАВА СОРОК ПЕРВАЯ

На улицах Эдинбурга существовало тайное племя мужчин и женщин, вершащих свои дела под покровом ночи и выходящих на промысел после заката. Они скользили по городу в тусклом свете газовых фонарей, всегда на грани тьмы, зыбкие и едва заметные глазу законопослушных горожан, словно порождения ночного сна. У них были свои обычаи, законы и ритуалы, тайна была их неизменным спутником, молчание — девизом.

Фонарщики и сторожа, воры и грабители, карманники и проститутки, они жили в таинственном зазоре между сном и явью, и жизнь их была столь же безмолвной и напряженной, как затаенное в груди дыхание.

Джейми Макензи был одним из равноправных членов этого племени и знал большинство своих соплеменников хотя бы в лицо, на уровне приветственного кивка при встрече. Джейми был одним из огромного войска эдинбургских лири — фонарщиков, покидавших свои дома на последнем издыхании дня, бредущих улицами по сгущающимся в темноту сумеркам от одного кованого столба к другому с воздетым над собой шестом.

Солнце уже скрылось за Замковой скалой, когда Джейми вышел из своего дома в проулке Крейг-клоуз, оставив позади «Островитянина» — таверну, где некогда поэт Роберт Фергюсон заседал плечо к плечу со знаменитым Диконом Броуди и членами прославленного Кейп-клуба. Левая часть лица Джейми была изуродована, так что он старался не поднимать взгляд на встречных. Шестилетним мальчишкой он слишком близко подошел к коню, которого подковывал отец. Жеребец был норовистым и не упустил возможности лягнуть ребенка, смяв тому скулу и выбив глаз. Со временем отчаянно стеснявшийся своей внешности Джейми стал предпочитать ночь дню, так что профессии лучшей, чем фонарщик, было и не сыскать.

Вместе с тем его хорошо знали в городе, и горожане наперебой приветствовали Джейми, еще издали приметив знакомый силуэт. Вид долговязой паучьей фигуры, неспешно ковыляющей по узким виндам и клоузам города с колыхающимся сверху шестом, странным образом успокаивал горожан — их даритель огня, верный изуродованный Прометей, вновь вышел на свой ежевечерний обход. Его прозвали Долговязым Джейми за здоровенный рост, больше ста восьмидесяти, и худобу, как у приходской коровы. Иногда за ним увязывались дети, на ходу придумывая про него стишки и песни. Порой их выкрики становились жестокими — дети есть дети, но чаще малыши вслух фантазировали о ночных похождениях Джейми, которые казались им таинственными и увлекательными.

Однако этим вечером, несмотря на то что дождь притих, детей видно не было. Порывы пронизывающего ветра со свистом проносились по Кокбёрн-стрит. Джейми был этому только рад — он любил одиночество, и коль скоро погода вынудила жителей Эдинбурга остаться за плотно задернутыми шторами — тем лучше.

Под свесом крыши «Зайца и гончей» он увидел Салли Макграт. Хотя дорогостоящие барышни из Нового города называли ее не иначе, как «падшая женщина», на самом деле Салли была женщиной очень милой и доброй. Она нередко делилась своей прибылью с менее удачливыми жителями ночи и не раз угощала Джейми миской супа, тарелкой жаркого или тушеной брюквы с картофелем в местных забегаловках.