Сумерки Эдинбурга
Шрифт:
— Что вы хотите сказать, сэр?
— Найдите себе маленькую толстенькую женушку, Гамильтон, заведите сопливых ребятишек и идите себе вечером домой, как любой нормальный человек в здравом уме. Хватит ночи напролет бродить темными улицами по наводкам какого-то бездомного крысеныша! — Тут Крауфорд подался к Иэну, так что его выпуклый живот уперся в дубовый стол. — Ваш отец тоже ведь был горец. — Горцами было большинство состоявших в Эдинбургской городской полиции с момента ее основания полицейских — и тот же Крауфорд не составлял исключения. Главный инспектор был родом из Питлохри. Он сплел пальцы, будто собираясь вознести
— А про резню в Гленко вы не забыли?
— Окстись, человече, — это было невесть когда! Да и то во всем были виноваты проклятые англичане!
На это Гамильтон выразительно приподнял бровь, но главный инспектор лишь раздраженно отмахнулся. И все же Крауфорд сбавил обороты, хотя помимо него и Гамильтона единственной живой душой в участке был отделенный от них несколькими комнатами дежурный сержант:
— Это место… город этот — тут все иначе. Темный, тесный, скользкий как угорь. В каждой стене по секрету замуровано. Он всегда был таким, Гамильтон, и ни вы, ни я, ни кто-то другой ничего никогда здесь не изменит.
Пока он говорил, в окно со всего размаху ударил порыв ветра с дождем, и переплет задребезжал, будто кто-то пытался выломать окно, чтобы ворваться в участок.
— «Не озаряй, высокий пламень звездный, моих желаний сумрачные бездны» [21] , — пробормотал Иэн.
— Коли решили снова ткнуть в меня своей ученостью, Гамильтон, — зарычал Крауфорд, — извольте хотя бы выбрать для этого достойного шотландского поэта!
— Да, сэр. «Стойкость в трудах и испытаниях есть качество, которым я всегда мечтал владеть. С рождения я презирал…»
21
Уильям Шекспир. Макбет. Акт 1, сцена 4 (пер. М. Л. Лозинского).
— «…Жалобный скулеж малодушной нерешительности», — закончил фразу Крауфорд. — Я знаю эту цитату.
— Значит, вам известно, что это Роберт Бёрнс.
— Пижонов никто не любит, Гамильтон.
— Но вы же сказали…
— Господь милосердный! — Крауфорд тяжело откинулся на спинку кресла, а его взгляд был исполнен такой тоски, что Иэн невольно опустил глаза. Главный инспектор повернулся в кресле, глядя на осаждающие город батальоны дождя. — Идите домой, — наконец сказал он. — Возвращайтесь в свою пустую квартиру к своему холодному ужину.
— Она не совсем пустая, сэр.
— У вас есть женщина?
— Нет, сэр.
— Животное? Собака или кошка?
— Не совсем.
— Так кто же?
— Мышь.
— Мышь?.. У вас?.. Впрочем я, пожалуй, не удивлен. Ну тогда идите домой к своей мыши, Гамильтон.
— Спасибо за виски, сэр. — Иэн козырнул, что Крауфорд видел в его исполнении впервые.
— В следующий раз постарайтесь не проглатывать его в один присест. — Крауфорду показалось, что уголки губ молодого инспектора дрогнули в улыбке.
— Да, сэр.
Он развернулся на пятках и пошел через пустой участок к выходу, гулко стуча каблуками. Крауфорд еще некоторое время сидел в кресле, глядя в окно,
а потом неловко поднялся и натянул пальто. Сняв с вешалки свою зеленую твидовую шляпу, он нахлобучил ее на лысеющую макушку. Шляпа была подарком жены — отнюдь не маленькой и совсем не толстой, благослови ее Господь. Длинные руки Мойры были сухими и прохладными, и сейчас Крауфорду очень не хватало их прикосновения ко лбу. Но даже руки жены, подумалось Крауфорду, когда он выходил из участка, кивнув дежурному сержанту, не в силах успокоить ураган, бушующий внутри, — как и все дожди, что только могут низвергнуть небеса, не в силах смыть вонь греха с улиц Эдинбурга.ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ВОСЬМАЯ
Вернувшись домой, Иэн обнаружил, что квартира ярко освещена. Когда он снимал пальто, из гостиной раздался голос брата:
— А ты поздно.
Дональд сидел перед камином, закинув ноги на решетку и с книгой на коленях. На нем был багровый халат Иэна, слегка разошедшийся на животе Дональда в силу известной разницы в габаритах братьев.
— Да заглянул в участок, а главный инспектор Крауфорд налил скотча, — сказал Иэн.
— Хорошего? — осведомился брат.
— Сам он, похоже, был уверен, что отличного.
— Везет, пить можешь. Да, пока не забыл — тут какой-то бродяжка весьма сомнительного вида забегал, велел тебе кое-что передать.
— О! — Усталость Иэна сняло как рукой. — Что именно?
— Сказал, что пытался забрать что-то у квартирной хозяйки Стивена Вайчерли, но она настояла на том, что передаст тебе это лично.
— Она не сказала ему, что именно?
— Боюсь, что нет.
— Черт! Вполне возможно, что это упрямство стоило ей жизни.
— Откуда у тебя вообще такие знакомые?
— Это мой халат, — сказал Иэн, проигнорировав вопрос брата.
— Когда увидел, как он мне идет, то решил, что ты его вообще мне отдать захочешь.
— Он принадлежал дяде Альфреду. Лиллиан отдала.
— Ей точно не понравилось бы, что ты жадничаешь, — объявил Дональд, запахивая халат на своем большом теле.
— Разреши напомнить, что сейчас ты сидишь перед моим камином и читаешь мою книгу…
— Любопытная, кстати, книжонка, — сказал Дональд и прочитал с обложки: — «Гийом де ла Робер. „Разум преступника изнутри“». Где ты ее раздобыл?
— Один странный тип дал, в библиотеке познакомились.
— Так ты теперь по библиотекам друзей ищешь? Звучит печально.
— Надо было кое-что выяснить, а он библиограф.
— Ну тогда он не зря жалованье получает. От этой книги мне почти криминологом стать захотелось. Да не волнуйся ты, — воскликнул Дональд на выразительный взгляд брата, — у меня и так с возвращением в медицинский дел по горло.
— Ты по-прежнему можешь вспомнить все, что когда-либо читал?
Дональд разгладил пальцами воротник халата, и Иэн заметил, что руки его дрожат:
— Я ж почему еще бутылку забросить решил — память стала подводить. А ты как — до сих пор все вспомнить можешь, что приходилось услышать?
— Хотел бы я научиться кое-что из этого забывать.
— Дар и проклятье разом. — Дональд потянулся. — Кстати, можно у тебя пока пожить? Негоже ведь второй спальне пустовать.
Иэн глянул на брата, изо всех сил старавшегося казаться беспечным острословом. Он чувствовал гигантское внутреннее напряжение Дональда.
— Да. Но халат останется здесь.