супермаркет

– Спрашиваешь, чего я хочу? Быстрей накопить денег на первый взнос, расписаться с тобой и родить троих детей. Маша, а давай родим сейчас?

Сказано было вроде бы в шутку, да Маша и отшутилась, но разговор этот стал повторяться с завидной регулярностью.

– Иван, ну какие сейчас дети? Мы только начали жить. Успокойся...

– Родишь, тогда успокоюсь, - угрюмо прерывал он ее.

И Маше пришлось пообещать, что, как только найдется нормальная постоянная работа, они вернутся к этому разговору.

На другой день она начала уборку вовремя. Еще с вечера решила навести порядок быстрее и уйти до возвращения хозяина кабинета. Егоров, конечно же, ответил на ее приветствие лишь кивком головы и вышел. Глаз даже не поднял и казался еще мрачнее, чем раньше. Маша могла бы поклясться, что чувствовала исходящий от него жар, когда он прошел мимо. Прямо чертовщина какая-то!

Наказана за своеволие она была уже на следующий день: он вернулся со своего обхода минут на пятнадцать раньше, буркнул, что подождет, и простоял это время у стены, молча наблюдая за ее работой. Маша не помнила, как закончила уборку, как попрощалась. Уже в коридоре, остановившись у окна и прижавшись лбом к прохладному стеклу, немного успокоилась. Да что же это такое? Он ведь не делает ничего особенного, но, кажется, в его присутствии все наполняется каким-то доселе ей неизвестным смыслом.

Урок, который преподал Егоров, Маша усвоила с первого раза. Всего-то и надо было прийти вовремя, поздороваться, удостоиться кивка головы, заняться уборкой, а потом дождаться его, попрощаться и выйти. Хорошо! Так и будет!

Все так и было, но спокойствия от этого не прибавилось. Она до дрожи волновалась, заходя в кабинет, хотя Егоров по-прежнему не обращал на нее никакого внимания, а выходя, радовалась, что может вздохнуть полной грудью. Она думала о Егорове постоянно и ничего не могла с этим поделать. Было стыдно, лежа в постели с одним мужчиной, мечтать о другом.

В детстве у Маши был будильник, который нужно было заводить каждый вечер. Чувствуя, как натягивается пружина, она делала это очень осторожно, потому что ее легко можно было сломать. Сейчас девушка ощущала себя той самой пружиной. Закрученной до предела.

Однако, время шло, и постепенно Маша стала воспринимать Егорова иначе. На место страха, раздражения и непонимания пришли иные чувства и желания: хотелось положить ему руку на голову, провести по волосам, а потом заглянуть в глаза и понять, что же произошло в его жизни, почему он стал таким, каким теперь его знали все. А еще хотелось увидеть, как он улыбается. Какими же счастливыми были женщины, которым было позволено все это!

От таких мыслей можно было сойти с ума. Пора было остановиться. Нечто подобное у Маши уже было: несбыточные желания и ожидание счастья. И чем это закончилось? Ничего мало-мальски схожего она больше не допустит. Надо было что-то менять. И срочно. Немного подумав, она сделала то единственное, что могла: попросила перевести на другой участок. Согласие было получено. Требовалось только доработать на прежнем месте до конца недели.

Вот и настал этот последний день! Больше с Егоровым сталкиваться не придется, и все забудется, как забываются страшные сны в детстве. Маша вошла в кабинет. Егоров сидел за столом, лицо его было бледным. На приветствие он не ответил, только потер виски руками, скривившись от боли.

– Голова болит?

– Да, и сильно.

Голос был тих, совсем не похож на тот, который она слышала раньше. Все напряжение последних дней схлынуло, будто его и не было, осталась только жалость к нему, такому большому и беспомощному.

– Я могу помочь, хотите?

Кажется, он что-то сказал, но Маше было некогда слушать: она спешила вымыть руки. Могла ли она даже предположить, что на самом деле сможет стоять так близко и касаться его? А теперь вот ее руки помогли пересесть Егорову из кресла на стул, снять пиджак, ослабить узел галстука, расстегнуть рубашку, обнажая грудь и плечи, снять обувь. Он молча подчинялся.

Пальцы девушки все помнили и двигались автоматически, хотя от запаха его волос, кожи и парфюма, а так же от волнения, вызванного близостью и прикосновениями к так давно и безнадежно желаемому мужчине, кружилась голова, и было трудно дышать. Но вот пальцы от лица спустились по шее к плечам и на минутку замерли.

Наверно, боль уходила, потому что Маша почувствовала, как он стал расслабляться. Ее пальцы легли на руки Егорова. Какие они красивые, большие, настоящие мужские руки! Интересно, знает ли он, как привлекателен? Наверно, знает. Маша на миг подняла глаза. Егоров по-прежнему сидел, не поднимая век, но страдальческое выражение уже исчезло с его лица. Нажимая на пальцы ног, она сожалела, что время массажа заканчивается и ей уже никогда не быть так близко от него.

– Ну, вот и все. Как Вы себя чувствуете?

Девушка снова близко наклонилась к нему, пытаясь заглянуть в глаза. На этот раз они были открыты, но теперь в них не было ни мрачности, ни безразличия. В них были изумление и желание. Потом руки Егорова обняли ее и привлекли к себе. Он ее целовал, и все было именно так, как она хотела. Она тоже целовала его, а ее пальцы, лежащие на его плечах, дрожали.

– Стар я для тебя, милая, - с сожалением произнес он, с трудом отрываясь от ее губ.

Ну, зачем он говорит о возрасте? Какое это имеет значение? Главное, что он рядом, что целует ее, что сердце замирает от любви и нежности. Маша хотела обо всем этом сказать, но оказалось, что не так просто подобрать слова, поэтому она лишь попросила:

– Никогда так не говори.

Он ничего не ответил, только объятия стали крепче, а поцелуи еще ненасытнее. Она чувствовала, как тяжело и неровно бьется его сердце.

– Едем ко мне?

– Да, - ответила она, одним махом отметая прошлое, потому что все, происходившее до встречи с ним, перестало иметь хоть какое-то значение. Важно было лишь то, что происходило между двумя здесь и сейчас.

Счастье, что их не остановили. Он гнал машину и ругался вполголоса, если приходилось притормаживать. Она не обращала на это внимания, главное, что он был рядом, а ее рука успокаивающе лежала на его колене. Ехать было совсем близко. Он держал ее за руку, когда они поднимались на лифте, и не отпустил потом, когда, не включая света, провел в спальню. Ночник слабо освещал комнату, а они стояли и вглядывались в лица друг друга, словно стараясь найти подтверждение серьезности и значимости происходящего. Наконец она подняла руку и положила ее туда, где сильно и взволнованно билось его сердце.

– Никогда никуда не отпущу, - медленно и раздельно произнес он, и это было самое лучшее из того, что Маша когда-либо слышала.

Интересно, чему она собиралась научиться и к чему привыкнуть? Ее руки, ее губы знали, что делать. Она только сейчас поняла, что тело само решает, кого желать и любить, и никакими доводами этого не изменить. Все, что она раньше испытывала, не шло ни в какое сравнение с тем, что она чувствовала сейчас. Такой она себя не знала. И это ей безумно нравилось.

– Не пожалеешь?