Суровое испытание. Семилетняя война и судьба империи в Британской Северной Америке, 1754-1766 гг.

Конечно, конвенция стоила Англии союза с Австрией. Или, правильнее сказать, она устранила все препятствия на пути к окончательному расторжению союза и позволила произвести формальный разворот союзных отношений, известный как дипломатическая революция. Теперь переговоры между дворами Марии Терезии и Людовика XV, которые до этого велись с такой осторожностью и секретностью, быстро и открыто продвигались к завершению. Когда в начале февраля в Версаль пришло известие о заключении конвенции, Государственный совет Франции отказался от союза с Пруссией, расчистив путь для официального сближения с Австрией. 1 мая 1756 года австрийские и французские дипломаты подписали Версальскую конвенцию, пакт о взаимной обороне, который повторял Вестминстерскую конвенцию. По этому соглашению французы обязывались прийти на помощь Австрии, если та подвергнется нападению, а австрийцы, согласно специальной статье, освобождались от взаимных обязательств по поддержке французов в их нынешнем споре с Великобританией.

Сочетание этих двух конвенций должно было, по здравому размышлению, обезопасить Европу от войны, распространяющейся из Северной Америки. Ганновер был настолько безопасен, насколько может быть безопасна любая плоская и практически беззащитная страна; тревоги Австрии по поводу перспективы нападения Пруссии были сняты настолько полно, насколько их мог снять оборонительный союз с величайшей сухопутной державой Европы. Теперь Франция и Британия могли по своему усмотрению нападать на колонии и морские суда друг друга, но нарушить мир в Европе мог только поистине странный — почти немыслимый — акт. Единственное, что могло нарушить новое равновесие, — это нападение короля Пруссии на Австрию, и это был бы поступок безумца. У Фридриха была большая и боеспособная армия, это правда, но она не могла сравниться с армией Франции, не говоря уже об армии Франции и Австрии вместе взятых. Кроме того, страна Фридриха была бедной, ее население составляло менее четырех миллионов человек, в то время как население Франции и Австрии вместе взятых было в десять раз больше^[156]. Никто не сомневался в смелости Фридриха, но все понимали, что он не настолько глуп, чтобы начать нападение, которое даст Марии Терезии все основания для того, чтобы вернуть, наконец, свою любимую Силезию.

Таким образом, в первые месяц-два 1756 года герцог Ньюкасл мог смотреть вокруг себя на дела, которые, казалось, стабилизировались; более того, будущее выглядело почти радужным. Хотя это был не тот результат, на который он рассчитывал, предпринимая свое дипломатическое наступление, и хотя Георг II был недоволен тем, что австрийский союз, которому была предана его семья, распался, новое объединение Британии с Пруссией, казалось, обещало безопасность Ганноверу и ограничение военных действий с Францией. Питт, нейтрализованный в парламенте, вместе со своими оставшимися немногочисленными сторонниками был оттеснен в шумную, неэффективную оппозицию. Оставалось разобраться с беспорядком в Америке, а союз, который он был вынужден заключить с Фоксом и Камберлендом, обещал сделать решение этих проблем лично для него неприятным. Тем не менее, у Ньюкасла было больше оснований чувствовать себя уверенно и даже оптимистично, чем когда-либо в предыдущем году^[157].

Расплата за Америку наступила в январе. Седьмого числа кабинет министров рассмотрел мольбы колоний о дальнейшей военной помощи и изучил разработанный Галифаксом план централизации, координации и расширения военных усилий. Получив отчеты от Уильяма Джонсона и Томаса Поуналла, в которых Ширли осуждался как человек, вмешивающийся в дела индейцев, и как плохой командир, Галифакс рекомендовал прислать из Англии нового главнокомандующего с расширенными полномочиями, а Джонсону — получить новое поручение непосредственно от короля, назначив его полковником Шести Народов. Министры в целом согласились с этими предложениями, хотя и отвергли как чрезмерно дорогостоящую остальную часть программы Галифакса, которая предусматривала создание финансируемого королем центрального склада провизии, усиление регулярных войск в колониях и привлечение большого количества провинциальных войск^[158].

Две недели спустя, собрав министров в Ньюкасл-Хаусе, Камберленд и Фокс предложили свою собственную программу, приняв предложения Галифакса о замене Ширли и новом поручении для Джонсона, но в остальном подтвердив план, по которому Брэддок был отправлен в предыдущем году. Камберленду не понравилась идея Галифакса использовать провинциальные войска — он считал их слишком дорогими, неэффективными и недисциплинированными — и поэтому призвал отправить два новых полка рыцарей из Британии и создать четыре новых батальона регулярных войск численностью в тысячу человек в колониях. Помимо Джонсона, Камберленд и Фокс предложили назначить индейского суперинтенданта и для южных колоний — торговца из Южной Каролины Эдмунда Аткина. Наконец, в качестве замены Ширли они предложили отправить Джона Кэмпбелла, четвертого графа Лаудуна, опытного военного администратора. Остальные присутствующие министры, включая Ньюкасла, согласились со всем этим.

Хотя Ньюкасл на протяжении многих лет был покровителем Ширли, решение отказаться от него, вероятно, далось ему нелегко. За эти годы они отдалились друг от друга, а Фокс и Камберленд, от которых Ньюкасл теперь зависел в своей политической жизни, объединились против него. Более того, Томас Поунэлл, организовав большую кампанию по написанию писем против Ширли, вернулся в Лондон, чтобы лично руководить последними фазами наступления. Ему повезло: примерно во время его прибытия были перехвачены четыре вызывающих глубокую тревогу письма, написанные в Америке и адресованные герцогу де Мирепуа: письма, которые, казалось, обещали измену в обмен на французские деньги. Письма, написанные анонимным автором, называвшим себя Filius Gallicae (Сын Галлии), содержали достаточно точную информацию о военных делах Северной Америки, чтобы заставить Галифакса, Камберленда, Фокса и других опасаться, что высокопоставленный армейский офицер вот-вот свернет свой плащ. Пауналл предположил, что, поскольку Ширли провел несколько лет в Париже и имел жену-француженку, Filius Gallicae вполне может быть самим главнокомандующим. На самом деле письма, скорее всего, были мистификацией, призванной дискредитировать Джорджа Крогана или даже Джона Генри Лидиуса, но это вряд ли имело значение. В руках оппортуниста Поуналла они должны были дискредитировать Ширли и обеспечить его немедленный отзыв. Если раньше предполагалось освободить его от командования войсками, а в качестве компенсации за долгую и верную службу дать ему губернаторство на Ямайке, то теперь Камберленд требовал отправить его домой в кандалах. Более холодные головы возобладали, но карьера Ширли была фактически завершена. 31 марта Фокс написал ему грубое письмо, в котором подтвердил, что он смещен с поста командующего войсками Его Величества, и что по получении письма он должен «отправиться в Англию со всей возможной поспешностью»^[159].

Позаботившись о Ширли, Пауналл сметал все на своем пути. Прежде всего он позаботился о том, чтобы ведущий политический союзник Ширли, Роберт Хантер Моррис, был отстранен от должности губернатора Пенсильвании. Контракты на снабжение армии в Нью-Йорке, которые Ширли предоставил партнерству Ливингстона и Морриса, были переданы влиятельной, политически подкованной лондонской фирме «Бейкер и Килби», нью-йоркским корреспондентом которой оказался Оливер де Лэнси, младший брат вице-губернатора Джеймса де Лэнси. Документы Ливингстона и Морриса по их сделкам с Ширли были изъяты и переданы на проверку в Казначейство, на что ушли годы.

Уильям Джонсон, известный теперь как сэр Уильям, поскольку в ноябре король пожаловал ему баронетство, вряд ли нуждался в помощи Поуннала; он был политически обеспечен, а его должности суперинтенданта северных индейцев и полковника Шести наций приносили ему ежегодное жалованье в шестьсот фунтов стерлингов. Тем не менее Пауналл продолжал энергично рекламировать его как человека, который (в отличие от Ширли) пожертвовал собственным имуществом ради защиты колоний и проявил себя героем в битве при озере Джордж. В феврале парламент выразил свою признательность, назначив сэру Уильяму награду в пять тысяч фунтов стерлингов за его заслуги перед нацией.

Оставалось только одно дело. После отстранения Ширли от должности губернатора короне требовался человек, обладающий рассудительностью и политической хваткой, чтобы возглавить важнейшую провинцию Массачусетский залив. Скромно и только после приличного перерыва Томас Пауналл согласился принять это бремя на себя^[160].

Карьера Уильяма Ширли пошла прахом задолго до того, как он об этом узнал. Само по себе это вряд ли удивило бы его, ведь тактика, которую использовал Пауналл, чтобы уничтожить его, была классической, которую применяют люди, желающие стать королевскими губернаторами. К тому же они не отличались от тех, которые использовал сам Ширли, чтобы свалить своего предшественника на посту губернатора Массачусетса четырнадцатью годами ранее^[161]. Важнее всего в коротком и сорванном пребывании Ширли на посту главнокомандующего было не его почти предсказуемое уничтожение, а то, что с момента, когда министры решили заменить его, до приезда преемника прошло шесть месяцев. За это время, пока правительственные чиновники бездействовали, а громоздкий механизм армейской бюрократии медленно продвигался вперед, готовясь к смене командования, Ширли уже привел в движение кампанию 1756 года.

Что еще более зловеще для Британии, в то же самое время французское министерство более эффективно планировало свои собственные военные операции на 1756 год. Еще до того, как лорду Лаудуну было дано поручение стать генерал-лейтенантом и главнокомандующим в Америке, новый французский командующий, заменивший Дизкау, уже отплыл в Канаду с подкреплением^[162]. В течение шести недель после того, как Лаудун принял командование своей армией, две великие французские победы — одна в Америке, другая в Средиземноморье — поставят под вопрос все военные усилия Великобритании и повергнут британское правительство в хаос.

И это будет только начало.

ЧАСТЬ III

НАДИР

1756–1757 гг.

Ширли начинает операции в 1756 году, затем передает командование лорду Лаудуну и подвергается публичному позору. Сорванная кампания и победа французов свидетельствуют о важности межкультурных отношений для определения исхода войны. Колониальная политика и военные действия; сопротивление главнокомандующему. Война разгорается в Европе. Британии не удается достичь политической стабильности, и она терпит два заметных военных поражения. С началом 1757 года лорд Лаудун оказывается более искусным в борьбе с колонистами, чем с французами. Англо-американцы теряют важный форт в Нью-Йорке и видят слабый проблеск надежды в Пенсильвании. Когда противостояние колонистов с лордом Лаудуном заходит в тупик, а Британия сталкивается с европейской катастрофой, Уильям Питт берет руководство войной на себя.