Сверхдержава

– Я сам и поставил, – сообщил Петя. – Площадь большая, чего ей пустовать-то? Сперва тут какой-то коммунистический деятель стоял – я из него писающего мальчика сделал. Помнишь, как Микеланджело говорил: "Главное – отсечь все лишнее". Лишнее я отсек, то, чего не хватало, приделал. Неплохо вышло? Правда, зимой воду приходится отключать – струя замерзает. А потом, получив общенародное признание, решил я поставить памятник самому себе. Я и жене своей памятник поставлю. Он уже почти готов – в виде Статуи Свободы. Только вместо факела в руке – швейная машинка. Женушка у меня портниха, а людей труда надо прославлять.

– Так тот мужик на лестнице… Он, вроде, на тебя не похож?

– Как не похож? – Петя попытался втянуть живот, нависающий над ремнем. – Очень даже похож! Как профессионал тебе говорю.

– Так ты выходит, скульптор?

– Заслуженный скульптор Российской Федерации Стороженко Петр Александрыч. – Толстячок приложил руку к груди и церемонно поклонился. – У меня три памятника стоят в Саратове, два – в Нижнем, два – в Омске, целых четыре – в Петрозаводске. Даже в Москве один есть, правда, маленький. Памятник Апельсинову-Сухрадзе. Может, видел?

– Нет…

– Будешь в Москве, посмотри. Улица Веденяпина. Херовенький памятник, честно говоря. Да в Москве-то разве разгуляешься? Нет, подумай, до чего жизнь – штука дурная! При коммунистах только Лениных ваяли, по три штуки за год, авангард был в полном загоне. Потом коммунистов скинули, свободу творческой мысли объявили, так денег не стало! Теперь и денег хоть отбавляй, и мозги еще не засохли, так нет – сижу в чумной зоне, наружу ни шагу. Я, брат, между прочим, до чумы все заграницы объездил! Даже в Аргентине был. А теперь жарю пончики и делаю памятники самому себе. Судьба-злодейка. Что тут скажешь?..

– А площадь кто в честь тебя назвал?

– Я и назвал. У тебя что, возражения имеются?

– Нет… Красивое название.

– Слушай! – Петя воодушевился. – Тут в городе еще три площади ничейные есть! Хочешь, одну в честь тебя назовем? Тебя как зовут?

– Сергей Перевозов.

– Вот! Я и памятник тебе сварганю! Только они это… неблагоустроенные площади. Там поработать надо будет как следует. Ну, это мы сделаем! Сашка нам бульдозером все разгребет. Плиты на складе выпишем, там еще тонн сто осталось. Крановщик у нас, правда, умер два месяца назад от чумы… Ну да ладно! Я сам за кран сяду! Я умею малость. Кранов у нас штук пять бесхозных стоит. Короче, будет у тебя своя площадь! Ты подумай, а? Площадь имени Сергея Перевозова!

"Этого еще только не хватало. Изваять меня в виде троицы… Триамурти: Краев, Шрайнер и Перевозов. Три источника, три составные части расстройства личности".

– Нет, – сказал Краев. – Ни к чему это, обойдусь без площади. Извини, Петя.

– Вот, все вы так! – Стороженко удрученно развел руками. – Деградирует чумной народ. Вспомни, что пять лет назад было! Сообща город своими руками поднимали. Конфетку ведь сделали, а не город, получше, чем в любой Швейцарии. У меня заказов на скульптуры на год вперед было. А сейчас что? Раньше шести вечера ни одна собака не просыпается! Зажрались! Только до бара доползти, мескалина тяпнуть, чтобы потом слюни пускать да в потолке свои глюки выглядывать. Слушай, мне кажется, что бараны этого и хотят – чтобы у чумников поскорее крыша съехала.

– Слушай, Петя, – сказал Краев доверительно, вполголоса. – Вот ты "правильных" сейчас ругаешь… Баранов, так сказать. Не боишься, что за хибон тебя возьмут когда-нибудь? Кто-нибудь настучит…

– Настучит?!! – Петя загрохотал раскатистым басом. – Да я пойду сейчас и приварганю к моему писающему мальчику голову нашего президента! И лозунг напишу: "Да здравствует агрессия!" Никто и пальцем не поведет!

– Почему?

– А потому что бараны не могут применять к нам силовые методы! Мораль им не позволяет! – Петя шарахнул мягким кулачком по стойке. – Ты! Ты кто такой? Ты иностранец, да? Ты как в зону-то попал?

– С чего ты взял? – смутился Краев. – Какой я иностранец, типун тебе на язык.

– Ты не баран! На барана не похож. Но и про чумников ни черта не знаешь. Сразу видно, что ты в первый раз в чумную зону попал. Значит, ты иностранец!

– Я русский.

– Я не спорю, что ты русский. Только последние восемь лет ты жил где-нибудь за бугром. А потом вернулся на родину – ностальгия замучила. Тебе сделали прививку, провели тесты, выяснили, что ты неиммунный, и отправили в чумную зону. Ты что, думаешь, один ты такой олух нашелся? Мы таких иностранцами и называем! Ну, угадал я?

Николай съежился, по спине его побежали не то что мурашки – черные муравьи-убийцы. Он попался. Никак он не ожидал, что его раскроют так быстро. Болван. На что надеялся, гений конспирации? Первый же попавшийся скульптор по пончикам раскусил его, как мальчишку…

– Он не иностранец, – раздался голос за спиной Краева. – Он чумник. Из четвертого Врекара.

– Из четвертого?! – взвизгнул Петя. – Сукины дети! Я так и знал, что они додумаются до этого! Сами не могут с нами справиться, так подсунули сюда убийцу-полумеха! А я еще памятник ему хотел поставить! Я на твою могилу памятник сделаю! Руки вверх, падла! Тебе говорю!

Стороженко выхватил из-за стойки огромный черный ствол и направил его на Краева. Не милицейский электрошокер – скорее, крупнокалиберный пулемет – из тех, что оставляют в теле дырки шириной в полладони. Краев медленно поднял руки. В голове его было идеально пусто, только громкие удары сердца дрожью отдавались в коленках.

– Спокойно… – голос сзади определенно казался знакомым. – Не гони, Петя. Дай-ка я его потрогаю. Если начнет метаморфироваться – стреляй.

Краев почувствовал вдруг легкие удары по ногам, по ягодицам, по спине, по поднятым рукам. Его простукивали деревянной палкой, как простукивают мраморную статую в поисках пустот. Пустот, в которых могут быть спрятаны какие-нибудь сокровища. И не только сокровища. Кажется, тот, кто "трогал" Краева сзади, боялся ничуть не меньше, чем сам Краев.

– Я не полумех, – сказал Краев. – Я даже не знаю, что такое "полумех". Я надеялся, что вы мне это объясните, ребятки. А вы обращаетесь со мной, как с заминированным камикадзе. Не бойтесь, я не взорвусь. Максимум, на что я способен – испортить воздух.

– Ни черта не понимаю, – сказал человек сзади. – На полумеха ты действительно не тянешь – ни железа, ни пластика. Ты действительно из Инкубатора? Из четвертого Врекара?

– Да.

– Почему же ты ничего не знаешь? Почему так дико себя ведешь? Почему от нас не прячешься?

– Потому что мне затерли память, – произнес Краев. – Я понятия не имею о том, что это такое – четвертый Врекар. Возможно, я и был каким-нибудь полумехом, или долгоногом, или еще кем-нибудь. Но я не помню ничего за последние восемь лет – ни одного дня. Из моей жизни стерли восемь лет и отправили сюда, в седьмой карантин. На отдых, может быть?

– Сейчас посмотрим, на какой отдых тебя отправили. Раздевайся.

– Как? Совсем?

– Совсем.

Краев обреченно стягивал с себя одежду. Чувствовал он себя совсем униженно. Но куда было деваться? С таким пулеметом не поспоришь.