Свет на теневую сторону

…Предупредительный звоночек, какой-то странный. Как на поплавке звонок, – осторожно вытягивал из переулка, из мглистой сырости листьев влажный товарняк. Что там, звёзды? Уголь! Товарняк, как жизнь назначенная, длинный, длинный и пустой. Раскрыты жадно все засовы, и неотвратимо ползет косой голодный свет от фонарей по дощатому настилу вагонов. Доски высвечены в ощерившихся, как пасть, воротах, – все прощупаны, проверены наперечет.

Всосался темнотой в мокрую листву Кащей товарняка. Умчались по желтушной улице заждавшиеся машины, перемигиваясь красными сигналами. А звон остался в ушах, в снующих живыми щупальцами листьях…

Отдохну, – решила Ветлова, – съезжу завтра в Москву.

Электричка была почти пустой.

Из окна в окно гулял свободно ветер.

Состав раскачивался, проминая шпалы,

Был ощутим до самого последнего вагона

Своей инерционной тяжестью и силой,

Устраняя горечь на душе.

Портьерой с кистями провисла бахрома на ели.

И ветки мягко развела, – утешила вдогонку.

Закрутились, закружились кутерьмой по ходу поезда

Нежные стволы берез, перебегая друг за друга.

Их много, масса бестолковая, легкая, вся в пачках – кипит, бушует.

И меняются кулисы, остывает пыл хоровода, уходящий в рощу.

В глубину той чистой, как классический танец, рощи,

Землей, цветами, травами идёт из электрички к ним.

В фосфорически-зелёной глубине кружение всё тише, тише.

Удержи слезу – в Малоярославце сейчас сядут люди.

И повезет её состав по длинной жизни дальше…

Мама встретила Веру в знакомом платье из поплина, на груди всегда её родонитовая брошка. …Опять ведь мама, недоучившийся искусствовед, начнет толковать своё: «Люди стремятся…» Мама теперь молчит.

На другой день Ветлова пошла в Третьяковку. Андрей Рублёв. Отец, Сын и Дух святой любовно склоняются над чашей Святых даров и в тишине сердечной находят между собой согласие. «Троица». …Мне бы так.

Возвращалась домой, встретила Колю Сергучёва. В переулках у метро была его мастерская.

– Слышь, мне кто-то говорил, ты из Москвы уехала? Это липа?

– Береза.

– Березовым веником значит шпарили? Ну и как, заработки и все прочее? …Усек. Давай теперь в нашу шарашку! Люди стремятся, люди стараются! Но без знакомств сюда не сунешься. Боцман меня сюда устроил. Без него я бы пропал. А таких, как ты, шебутных, жизнь в два счета облапошит.

– А что за шарашка? – вспомнив прежнего «слона».

– Оформительский комбинат!

– Архитектурой занимаешься?

– Она теперь и даром не нужна – много чертиловки.

– Фанерные стенды с рекламой делаешь?

– Коля Сургучев высокими понятиями не спекулирует. У меня дело точное и чистое! Технические проспекты разных марок станков, автомобилей.

– Ты же на защите горой стоял за архитектуру!

– Волки архитектуру съели. Она дама капризная, благородное уважение к себе предпочитает, хорошие туалеты. Такие заказы у нас иногда бывают, но их надо брать, как рака за усы. Боцман это дело разучил основательно.

– Он защитил диплом?

– И без диплома башковитый. Кого хочешь, наколоть может, хоть заказчика, хоть исполнителя, а своего не упустит. Помнишь Грету Козлову? Козочка теперь у нас! Большим успехом пользуется. Вся в мехах, и заказы хорошие ей перепадают. Найдешь себе покровителя, будешь, как она – на пару. А без «этого самого» работать у нас трудно. Запиши телефон мастерской.

Оценив строгий вид Ветловой, Коля признался:

– Знаешь что… – почесал висок, – собираюсь в Бога уверовать. Давай на пару.

– Я подумаю. – И они расстались.

Дома заводила пластинку «Stabat Mater» Перголези. Мама слушала о муках Богоматери сквозь закрытые двери, не приставая к дочери с вопросами. Когда Вера появилась на кухне, предложила взять внука к себе в Москву.

– Я подумаю. Прости, я должна ехать, – и отправилась в незабвенный Энск.

33. Ничего общего – таково решение.

Было воскресенье. Юра пришёл домой рано. Кошка гуляла на улице, не успев своим изящным появлением оттянуть домашний конфликт. Юра набросился на жену, грубо оттолкнув за плечо от раковины:

– Спиной-то не стой! Слышь! Подними лицо, – держал её за подбородок. – Сам вымою, смотри в глаза. Прихожу к твоей Раечке в новую квартиру, а там и без меня уже клиенты… «Заходи, – говорит, – новоселье отпразднуем, мой в отпуске. К мамочке уехал». Сидят, вороты распахнуты: «Мы, – говорят, – медбратья из прозекторской. Ты третий будешь»… – Юра пригнулся, будто хотел поймать у Веры в глазах птичку. – Нехорошо там у них, – и покачнулся довольно рискованно.

– А сам?

– Был хороший! – заверил с готовностью, схватив стакан, как поручень.

– Кто ей вещи таскал?

– Что, я мебель должен ей таскать?! …Пи-ить дай! – оттолкнул от раковины, пустил с шипением и брызгами воду. Чувствовал себя теперь героем, так как очередная бредовая идея Ветловой не удалась. – …У-ух, всех бы вас автоматной очередью! – стукнул стаканом по краю раковины. И тут начался такой дебош с битьем посуды, которого в доме Жилкиных ещё не бывало.

Вера не заметила, как на пороге появилась Серафима Яковлевна с мужем.

На Симе было цветастое платье, в руках цветы. Для дружных пожилых супругов прогулка с дачного участка это, что идти из театра. Однако лицо у Симы было усталое, шея обгорела, на носу выступил пот.

Фрукты и овощи, часть их приходилось через два-три дня выбрасывать. На помощь Ветловой надежда бесполезная. Да и в кладовке у Серафимы было ещё полно законсервированного нечто с прошлого года.

Вера не была пристрастной дачницей. Но всё же вскапывала весной вместе с Жилкиными огород, осенью обирала ягоды.

Серафима Яковлевна сняла туфли, положив в них сырые подследники, надела тапочки, которые припасла в квартире сына, прошла в кухню.

– Опять у вас скандалы? – потемневшие глаза недобро пропечатались на сыровато-мучнистом лице. Из корзины, которую Иван Аристархович тихо поставил сзади жены на скамейку, невинно благоухала клубника.

– Приехала тут свои порядки наводить, – сказала Сима. – От твоих порядков любой, кто хочет, сопьётся.

– Чё ты, ма, мы о Раечке мирно беседуем. Жена сватать за неё хочет.

На этот счёт у Серафимы Яковлевны имелись свои соображения.

– Где был с утра? Обещал на дачу с нами идти. Всё отец да мать за тебя делают.

– Работу заканчивал. Потом в гости к одной мадам наведался.

– Вы ещё вчера к обеду хотели закончить, – напомнила мать.

– Вчера не успели. Севка подвёл. «Вставай, – говорит, – закуривай, снизу поглядел, подправить хочу маленько! Ты от эскиза отошёл!» – забрал колера и давай переписывать. Мука с ним, будто эти плафоны кто разглядывать снизу будет.