Свет проклятых звёзд

— Разумеется. — Макалаурэ повернулся к остальным. — Прежде чем мы простимся с Тэлери Дориата, — загадочно улыбнулся менестрель, — нам всем надо отдохнуть. Разжигайте костёр жарче! Твари тьмы боятся пламени!

Достав из сумки арфу, Макалаурэ поймал восхищённый взгляд Даэрона. Казалось, эльф сейчас лишится чувств от восторга. Феаноринг взглянул на свой инструмент: витые серебряные струны, сплав белого золота с красным, отлитый в форме лозы. Ни камней, ни звёзд… Обычная арфа, с такой на праздник не пойдёшь…

«Видимо, — понял Макалаурэ, — здесь иные представления о роскоши».

— В давние времена, — загадочно произнёс менестрель, — когда Моргот ещё не осквернил Валинор, у Нолдор была королева. Прекрасная, мудрая и светлая. Король Финвэ любил её всем сердцем. Но враг эльфов, притворяясь другом, втайне завидовал их любви, их счастью, и погасил пламя души Териндэ. Королева заснула, словно мёртвая, но надежда на её пробуждение никогда не покинет нас. Териндэ — наша единственная королева на все Эпохи!

Струны большой арфы из белого и красного золота заиграли сами собой, Макалаурэ взял ещё одну — маленькую, кварцевую. Пальцы коснулись тонких прозрачных нитей.

Руки Териндэ, как забытая песня под упорной иглой.

Звуки ленивы и кружат, как пылинки, над её головой.

Сонные глаза ждут того, кто войдет и зажгёт в них свет.

Утро Териндэ продолжается сто миллиардов лет.

Я знаю тех, кто дождется, и тех, кто, не дождавшись, умрёт.

Но и с теми и с другими одинаково скучно идти.

Я люблю тебя за то, что твоё ожидание ждёт

Того, что никогда не сможет произойти.

Пальцы Териндэ, словно свечи в канделябрах ночей,

Слёзы Териндэ превратились в бесконечный ручей.

Утро Териндэ продолжается сто миллиардов лет.

И все эти годы я слышу, как колышется грудь.

И от её дыханья в окнах запотело стекло.

И мне не жалко того, что так бесконечен мой путь.

В её хрустальной спальне постоянно, постоянно светло.

— Это… Это потрясающе! — выдохнул Даэрон. Макалаурэ даже не пришлось применять чары, чтобы шокировать и заставить плакать эльфов Дориата.

Саэрос опомнился первым.

— Нам тоже есть, что рассказать вам, чужеземцы, — хмыкнул он. — Ой, простите, кажется, я неправильно подобрал слово. Не чужеземцы, а… Пришлые? Нет, тоже не то. Посланники, ведь так?

Маблунг, насвистывая и смотря вверх, достал кинжал.

— Я плохо говорю на их наречии, — пояснил советник, — оно нелогичное, то есть… Непоэтичное… Ах, непривычное!

— Господин советник…

— Что, Маблунг? Я лишь хотел сказать, что Даэрон тоже должен что-то спеть из наших легенд. А неправильно выразился? Так это с каждым может случиться.

***

Даэрон, краснея и бледнея, стал развязывать дрожащими руками узлы на походной сумке, в которой возил свои инструменты, веревки не поддавались, путались и выскальзывали, менестрель занервничал, собратья начали посмеиваться.

— У меня обычная лира, — вдруг стал оправдываться Даэрон, — просто… Деревянная. И флейта. Тоже.

Макалаурэ совершенно искренне не понял, что плохого в деревянной лире, за исключением вероятности получить по шее от Пастырей Йаванны. Или в Эндорэ древесина ценится меньше металла?

Видя, что несчастный певец сейчас расплачется, Макалаурэ подошёл и протянул свой инструмент. Из золота.

Даэрон покачнулся, но всё же взял себя в руки. И арфу тоже. Изящные ладони осторожно погладили тончайшей работы золотые листья, сплетённые в причудливые узоры, бледное лицо озарила счастливая улыбка, по щекам побежали слёзы.

— Я прикоснулся к прекрасному, — прошептал эльф, — и… Что бы ни случилось сегодня… Это лучший день моей жизни!

Саэрос закрыл ладонью глаза, но всё же сдержался и промолчал.

Нолдор тоже молчали. С серьёзными лицами.

— Когда озеро Куивиэнэн было юным и прозрачным, — дрожащим голосом заговорил наконец Даэрон, — у нашего короля Тин… Элу… Эльве… Так его звали тогда, были братья. И родные и названные. Эол, Ольве, Денетор и Финве. Но… Они ушли. Король печалился, и захотел, чтобы о братьях ему пели песню.

Со священным трепетом трогая струны, менестрель запел:

Брат мой, брат — огонь поднебесный, мне ответь — где ты отныне?

Молний ряд был тебе тесным, а теперь — не тесно в камине?

Я ушел и теперь не жди. Отсвет молний впереди —

Это все, что тебе дадим. Ты теперь один. 

Брат мой, брат — душа водопада, мне ответь — где твоя радость?

Как же так? Наполнилось ядом то, что пело, то, что смеялось.

Я ушел и теперь не жди, снег размоют весной дожди. 

Средь воды и звенящих льдин, ты теперь один. 

Брат мой, брат — молчание камня, мне ответь —где твоя сила?

Горных врат нет больше. А мне лишь остались скорбь да могила.

Я ушел и теперь не жди, камнем сердце стучит в груди. 

Скорбной памяти господин, ты теперь один. 

Брат мой, брат — холодное сердце, что мне скажешь вместо ответа?

Как мешал боль с медом и перцем, как устал летать против ветра?

Я ушел и теперь не жди, перья крыльев моих найди.

В облаках и среди вершин, ты теперь один.

Ты смешал на углях горелых явь со снами, веру с любовью.

Ты не черный, ты и не белый, ты не с нами, мы не с тобою.

Брат мой, брат — огонь поднебесный, ты не с нами, мы не с тобою.

Брат мой, брат — душа водопада, ты не с нами, мы не с тобою.

Брат мой, брат — молчание камня, ты не с нами, мы не с тобою.

Брат мой, брат — холодное сердце…

***

— Какие же дивные лошади! — не уставал восхищаться Белег, помогая отряду Асталиона с повозками.

— Белый Ветер отправится с вами, — улыбнулся друг Майтимо, — повезёт раненых.

— Его подарят королю, — грустно произнёс Белег, — я не смогу часто видеться с ним. Я бы остался с вами и пошёл в бой, лишь бы чаще смотреть на этих прекрасных лошадей.