Свет проклятых звёзд

— Я думал, — медленно произнёс он, — если я сильнее и умнее, то должен поддерживать… Слабых. И глупых. Но я больше не хочу этого делать. Мне абсолютно… безразлично… если Моргот сотрёт с лица Арды всё живое.

Уверенный, что брат его специально провоцирует, Финдекано сжал кулаки. Хотелось подобрать слова поддержки, сказать, что лекари поставят на ноги даже безногого, что можно полноценно жить и с одной рукой, и что от боли есть эликсиры, что, если Нельяфинвэ, сын Феанаро, сдастся, никто и никогда не сможет победить врага. К тому же, всегда есть, ради кого жить! Не все ведь… трусливые предатели.

— А как же Клятва? — неожиданно для самого себя задал вопрос сын Нолофинвэ.

Майтимо открыл глаза, направленный в никуда взгляд застыл.

Ни один мускул на лице Феаноринга не шевелился, но что-то незримо менялось, и Финдекано вдруг почувствовал себя маленьким и беспомощным рядом с неподвижно лежащим, замученным до полусмерти под пытками калекой.

— Именем Создателя Эру Илуватара, — едва заметно зашевелились бесцветные, исполосованные тонкими белыми шрамами, губы, — приношу я Клятву и призываю в свидетели моего Слова Владыку Манвэ Сулимо, супругу его Варду Элентари и саму священную твердь горы Таникветиль, — глаза постепенно открывались шире, оставаясь неподвижными и страшными. — Клянусь вечно преследовать огнём и мечом, своим гневом любого, будь то Вала, Майя, эльф или иное творение Эру, что уже живёт или родится позже, великое или малое, доброе или злое, — наверное, Майтимо было тяжело говорить, но слова произносились чётко, на одном дыхании. Медленно. Ясно. — Кое завладеет или попытается завладеть Сильмарилем, будет хранить у себя или станет препятствовать отвоевать святыню рода Феанаро Куруфинвэ. Да падёт на меня вечная тьма, если отступлюсь от своего Слова. Клянусь. Клянусь. Клянусь.

Феаноринг замолчал, и вместе с ним в тишину погрузилась чёрная звёздная ночь.

Король вражеского народа

— Почему ты спас меня? — после долгого молчания спросил Майтимо, и Финдекано, до этого момента уверенный, что Феаноринг спит, растерянно поднял глаза от книги.

Стоящая на столе свеча задрожала.

— А как иначе?

Лёжа с закрытыми глазами, Нельяфинвэ улыбнулся шире.

— Ты знаешь, как. Скажи, Финьо, почему ты не сделал этого сразу? Почему ушёл вместе со всеми, а вернулся позже и один?

Финдекано задумался. Со всеми? Вернулся?

Знахарки, вошедшие в шатёр немногим ранее и занимавшиеся приготовлением снадобий, делали вид, что ничего не замечают. Митриэль сидела в стороне, молча наблюдая.

— Май… — начав говорить имя, принц осёкся и замолчал. Нельяфинвэ улыбнулся.

— Меня теперь и Руссандол не назвать, да?

— Нельо, — выдохнул Финдекано, — я шёл через Хэлкараксэ со своими верными далеко впереди отца. В Альквалондэ, когда мы ждали корабли, случилось многое. И когда вы сожгли флот, я ушёл, никого не дожидаясь. Путь был сложным, продвигались медленно. А здесь, в Эндорэ, меня нашёл Кано. И попросил о помощи.

Майтимо не ответил, не шевельнулся, но дыхание участилось, из носа к губам побежала багровая капля.

— Мы условились, что я привезу тебя к нему, а потом — к твоим братьям, — монотонно говорил Нолофинвион, смотря, как знахарка, приложив ладони к вискам Феаноринга, делает круговые движения руками, что-то втирая в кожу. Запахло пряностями и жиром.

— Почему ты этого не сделал? — еле слышно прошептал Майтимо.

— Слишком далеко, — в голосе Финдекано прозвучала злость, которую не удалось вовремя скрыть.

— Кано… — Феаноринг снова захрипел, попытавшись говорить, а не шептать, — он уехал от остальных? Кого оставил наместником?

Сын Нолофинвэ не знал. Не дождавшись ответа, Феаноринг, чувствуя, как засыпает из-за мази, нанесённой на правую руку для безболезненной смены бинтов, задал последний вопрос:

— Ты сообщил, что я жив?

И Финдекано понял, что обещал, но забыл это сделать.

***

Сталь заблистала в свете Итиль, отразив белые лучи небесного цветка. На лезвии, остром, словно бритва, были лишь едва заметные царапины у краёв, золотая рукоять с рубинами и дивной резьбой играла переливами отражённого сияния звёзд, притягивая восхищённый взгляд.

Резко вогнав меч в ножны, Глорфиндел пошёл к высокому костру, около которого Эктелион пересчитывал перекованное заново для войска короля оружие, сломавшееся при переходе через Хэлкараксэ, и явно был чем-то недоволен.

— Серебро не горит, — сказал воин, оторвавшись от списков и посмотрев на друга. — Оно плавится, и способно снова стать смертоносным кинжалом, как только остынет. Знаешь, чьи это слова, Лаурэфиндэ?

— Нет, конечно.

— Даже не догадываешься?

— Эктелион, это мне совершенно не интересно. На рассвете я ухожу на юг, чтобы догнать Финдарато, потому что вдруг выяснилось, что договориться о встрече с местным лордом удалось только ему. И я должен попробовать сойти за своего среди Третьего Дома, чтобы узнать… Неважно. Эктелион, возьми, — откинув плащ, сказал Нолдо, протягивая меч другу, — хозяину он не нужен, а мне… Мне тоже не нужен. Он слишком вычурный, чтобы им сражаться, а лишить боевую сталь возможности проливать кровь, украсив ею стену залы, жестоко. И нечестно.

Эктелион широко раскрыл глаза.

— Бери. Сыну отдашь.

Сунув в руки друга меч, Глорфиндел собрался уходить, но воин окликнул его:

— Слова о серебре принадлежат тому, к кому ты едешь. Новэ Корабелу.

***

— У одного всё получается гладко, у другого путь лежит через ледяную пустыню, — отрешённо произнёс Нолофинвэ, смотря на светлеющее небо, заметив, что знахарка рядом. — А кто-то будет счастливчиком и везунчиком, где бы ни находился. Что бы ни делал. Как бы его не предавали. Увы, счастливчиком я не был никогда. Тебе есть, что сказать мне, Митриэль?

Эльфийка кивнула. Да, сказать есть что. Но… как? И стоит ли говорить всё?

Король и целительница стояли на небольшом холме у шатра в центре огороженного частоколом лагеря, вокруг кипела жизнь, кто-то шёл спать, кто-то только проснулся, а кто-то и не думал отдыхать. Солнце поднималось выше.

«От моих слов, сказанных сейчас, — почему-то вдруг испугалась знахарка, — будет зависеть… всё!»

Именно в это мгновение пришло понимание, что можно повлиять на ход истории, лишь правильно рассказав то, что ждёт король. Можно отыграться или проявить милосердие, разжечь огонь вражды, подлив в него свежую порцию масла, или, наоборот, охладить горячие угли.

— Твой сын, — негромко проговорила Митриэль, — собирается послать гонца к Канафинвэ Феанариону. Наместнику. Короля. Он где-то вне своих владений, и кто наместник вместо него, неизвестно. Ты позволишь гонцу уехать из лагеря?

Нолофинвэ внимательно посмотрел в глаза эльфийки. Какой же необычный цвет!

— Конечно, позволю. Но гонец поедет не один.

— А будет думать, что один? — спросила Митриэль.

Владыка не ответил. Переведя взгляд на небо, Нолдо залюбовался глубоким синим цветом.

— Как состояние Феанариона? — небрежно, словно о чём-то неважном, спросил он знахарку.

— Лучше, чем когда привезли, — в голосе Митриэль прозвучала неприязнь, — его жизни уже ничто не угрожает, но мышцы ослабли настолько, что он даже дышит с трудом. Спина изогнута дугой, и выпрямить нет возможности, плечи на разной высоте, голова не поворачивается, одна нога существенно короче другой, потому что тазовые кости смещены. К голове приливает кровь, от этого носовые кровотечения, резкие боли. Тошнит от еды, снадобий и даже простой воды! Улучшения есть, но слишком незначительные. Рана затягивается. Постепенно.