Свежий ветер

Спустя два дня после нападения – пока еще не все передатчики в Солнечной системе были уничтожены – мама сумела отправить мне сообщение. Родителям удалось покинуть Ванкувер и добраться до безопасного места невредимыми. А затем отец ушел, присоединившись к войскам сопротивления. Он был немолод - черт, ему стукнуло шестьдесят – но он служил всю свою жизнь и до сих пор помнил, как держать оружие. Мне следовало бы знать, что папа не станет прятаться. Это определенно не пришлось бы мне по душе. С тех пор я не видел его и не получал от него известий.

В то время я находился в больнице в коме и получил сообщение уже только на «Нормандии». Я не знал, жива ли мама, а по мере того, как с каждым днем обстановка на Земле ухудшалась, я стал привыкать к мысли, что больше никогда не увижу отца.

Застав меня в зале для совещаний смотрящим на сообщение так, будто я не понимал написанных в нем слов, Шепард в своей обычной резкой манере спросила, что случилось. Я рассказал ей. Ее лицо мгновенно утратило равнодушное выражение, и я практически видел, как она лихорадочно пытается найти способ помочь, организовать спасательную операцию, с кем-то связаться. Однако в конце концов она осознала, что даже коммандер Шепард не в состоянии решить эту проблему.

«Я… мне так жаль, - проговорила она с искренним сожалением от того, что ничем не может помочь. – Не знаю, что еще сказать. Мне жаль. Надеюсь, что… надеюсь, с ними обоими все в порядке».

Такие разговоры в последнее время стали нередки: каждый на «Нормандии» потерял кого-то близкого.

Я вспомнил первый раз, когда мы с Дженой обсуждали родителей, и она призналась, что ей все равно, жива ли ее мать. Всего несколько дней назад я видел на ее лице растерянное выражение, когда она беспомощно смотрела на меня, ощущая вину за то, что не имеет семьи, за которую можно было бы волноваться, тогда как все остальные оплакивают погибших родных; за то, что не знает, как вести себя в подобной ситуации. Джена сообщила, что вся команда «Нормандии» отлично работает, что мы являемся единственной надеждой галактики. Она повторила то, что я говорил ей, когда мы покинули Землю: мы занимались тем, что должны были делать.

Ее неуклюжая, но искренняя попытка утешить действительно несколько облегчила груз, лежащий на моем сердце. То, что Шепард проявляла сочувствие в подобной ситуации, означало, что твоя беда на самом деле значима. Она потеряла так много друзей. Впрочем, как и я. Несомненно, мы потеряем еще больше.

По крайней мере, просматривая приходящие с Земли списки погибших, я не находил имен своих родителей, что давало хотя бы призрачную надежду на то, что они живы. Разумеется, само по себе это ничего не значило: списки насчитывали миллионы фамилий, но… В Канаде до сих пор осталось множество диких уголков, в которых можно было спрятаться. Жнецы еще не добрались туда. Шанс еще существовал, как и надежда. Мы сумеем воссоздать то, что потеряли.

Цитадель подверглась атаке, едва не пала, но прошла всего неделя, и практически все свидетельства творившегося на ней кошмара уже исчезли. Сильнее всего пострадали районы вокруг Президиума, но все, что напоминало об ожесточенных перестрелках в районе Закера, через который мы сейчас шли – это следы от выстрелов на стенах.

Шепард заметила, что не может поверить в то, что жизнь здесь продолжала идти своим чередом так, словно галактику не раздирала на части кровопролитная война, и предположила, что дело в самой станции. Я вынужден был с ней согласиться. Цитадель располагалась достаточно далеко от планет и колоний, на которых нам довелось побывать с тех пор, как я вернулся на «Нормандию». Создавалось впечатление, что кто-то распылял в воздухе какой-то наркотик, делая жителей станции спокойными и в достаточной мере счастливыми, чтобы они тратили деньги и вели себя так, словно ничего такого не происходило.

И только попав к посольствам, мы заметили следы прошедших здесь боев: траншеи длиной в милю, беженцы, ожидающие новостей или транспорта, друзья и целые семьи, держащие друг друга в объятиях и рыдающие. Я дождался Шепард со встречи с Советом у штаб-квартиры Спектров, чтобы проводить до корабля, и даже по пути к лифту ее молили о помощи. Все знали, кто она такая, но если бы Джена останавливалась и объясняла каждому, что не может направить «Нормандию» к колонии на другом конце галактики, чтобы спасти чью-то бабушку до того, как на планету нападут Жнецы, на то, чтобы покинуть этот сектор, у нас ушло бы несколько часов. Вместо этого она стиснула зубы и, бормоча извинения, прошла мимо всех этих людей, которым мы не сумеем помочь. Вероятно, это отнимало у нее много сил.

Я пытался отвлечь ее, занять разговором, но все равно это было трудно. Оказалось, что совместная работа не доставляет нам особых проблем – мы по-прежнему оставались непобедимы на поле боя, однако между миссиями мы все еще ощущали напряжение. То время, что прежде мы проводили, болтая, травя байки и притворяясь занятыми делом на первой «Нормандии», сейчас она тратила на то, чтобы избегать меня, и я не понимал, почему. Когда мы разговаривали, она отвечала резко, напряженно, а я не знал, как все исправить.

Проблема заключалась в том, что я никак не мог понять, почему так и не поцеловал ее за прошедшие три года, хотя она находилась совсем рядом – все такая же красивая, даже несмотря на шрамы, покрывавшие ее лицо, утратившие блеск усталые глаза и бледность кожи. Я старался наверстать то время, что потратил на подозрения и страх, я вел себя дружелюбно, открыто, доверчиво, восстанавливая то взаимопонимание, которым мы когда-то владели, но, казалось, Джена отгородилась от меня стеной, и каждый раз, едва только заметив, что мы ведем нормальную беседу, она поспешно захлопывала передо мной дверь.

Я видел, как вдруг меняется ее выражение, как она удерживается от смеха или улыбки, отводит взгляд и находит причину, чтобы уйти. Сейчас под личиной раздражительной и дикой Шепард я с трудом мог различить ту женщину, что свела меня с ума на первой «Нормандии»; под влиянием постоянного стресса, вызванного войной, Джена редко показывалась из своей раковины. И пусть ее отказ принять мою помощь разбивал мне сердце, я прекрасно понимал ее. Это моя вина, я допустил ошибку, и она ничего не была мне должна. Когда-то мои подозрения казались мне абсолютно логичными, но теперь я чувствовал себя виноватым. Конечно же, она не позволит мне так просто вновь занять место в своей жизни, особенно сейчас. Да, война выматывала всех, но только Шепард держала на плечах судьбу всей галактики. Окажись она чуть слабее, и подобная ответственность лишила бы ее разума.

Джеймс рассказал мне о Тучанке, о тех немыслимых результатах, которых они добились за столь короткое время; о последовавших за распылением лекарства минутах, проведенных в благоговейной тишине, нарушаемой только взрывами в башне вуали. Все вместе они стояли там и наблюдали за настоящим физическим олицетворением тяжелого труда и боли, вложенных в достижение этой победы. Вега также заметил, что тот момент всерьез зацепил Шепард. Когда же я попросил его пояснить, он неохотно описал, как Джена, не двигаясь, с болезненной улыбкой смотрела на вершину башни, а по ее щекам текли слезы. В течение нескольких кратких минут она подарила целой расе новое будущее и проводила друга на верную смерть.

«Сомневаюсь, что она осознавала мое присутствие, - признался Джеймс. – Довольно странное зрелище, но… одновременно правильное, понимаешь? Наверное, порой я забываю, что она тоже человек».

Полагаю, все время от времени забывают об этом. Я не исключение. Когда-то я хорошо знал ее или, по крайней мере, думал, что знаю, но с тех пор она стала еще более знаменитой, и теперь казалось, что из-за того, что ей приходилось справляться с невероятно трудными заданиями, какие-то мелочи не могут волновать ее. Все, кто так считал, ошибались: война заставляла переоценить многие вещи, и какие-то мелкие проблемы вдруг приобретали невероятную значимость, заставляя тебя испытывать чувство вины за свои переживания по этому поводу, тогда как вокруг происходят такие страшные события. Словно ты просматриваешь списки погибших в поисках знакомых имен и не можешь показать облегчения от того, что не нашел, из уважения ко всем тем, чьи фамилии там перечислены. Во времена подобные нынешним даже маленькая победа дорогого стоила.