Свежий ветер

Мне следовало бы понимать все это. Я лучше всех должен был знать, насколько человечна Шепард. Мы пробирались через доки, превращенные в лагеря беженцев, а я смотрел на нее, видел поджатые губы, видел, как она переводит взгляд от одной группы несчастных к другой, и мне так хотелось хоть чем-то облегчить ее ношу, как-то утешить, сказать, что все понимаю, но… Я не знал, как сделать это так, чтобы она снова не оттолкнула меня. Такая ситуация потихоньку начинала сводить меня с ума – казалось, я пытался добиться прямого ответа от обиженного подростка. Возможно, стоит просто загнать ее в угол, вынудить нормально поговорить, даже признаться во все еще живущих во мне чувствах, но… ей и без того есть о чем волноваться. Я не желал становиться еще одним человеком, требующим ее внимания.

Отчасти именно поэтому я не сказал ей, что мои головные боли усилились. Пока я в состоянии пользоваться биотикой и сражаться, это не имеет значения, не так ли? Шла война - война, которую нам необходимо было выиграть.

Как бы то ни было, в последние несколько дней напряжение между нами ослабло. Возможно, она немного привыкла к моему присутствию, начала снова доверять после того, как мы побывали по разные стороны баррикады. Я считал это хорошим знаком, но постоянный стресс выматывал ее, заставляя срываться на всех, а не только на мне.

Джена до сих пор не высыпалась. Ее лицо носило характерное для страдающего бессонницей возбужденное выражение, а вокруг тусклых глаз залегли темно-фиолетовые тени.

Порез на переносице, полученный еще на Тучанке, не заживал, как следует. Чаквас сказала, что дело в стрессе. Для разрядки Шепард начала регулярно проводить спарринговые матчи с Джеймсом, но на самом деле ей необходим был настоящий отдых, а не еще больше битв. Каждый раз, когда я говорил ей об этом, Джена, хмуро глядя на меня, на память приводила число жертв, цитировала какой-нибудь отчет с Земли или диктовала статистические данные, полученные с одной из колоний, недавно подвергшихся нападению, и не существовало возможности убедить ее в том, что, позволь она себе на час расслабиться, галактика не провалится в тартарары.

Вот почему, стремясь отвлечь ее, я подробно отвечал на все вопросы о своей работе в особом подразделении биотиков. Я рассказал все, о чем только смог вспомнить, лишь бы моя речь заняла как можно больше времени. Я поведал ей о своих студентах, о талантах каждого из них, об их личностях, о проведенных нами занятиях. При этом я ни разу не упомянул Жнецов и тот факт, что к настоящему моменту все мои ученики уже могли превратиться в хасков.

– Это были отличные несколько месяцев, - пожав плечами, подвел я итог, когда мы проходили мимо группы ссорящихся батарианцев. – Мне казалось, я на самом деле меняю их жизни к лучшему. Черт, я бы и сам не отказался от такого учителя в детстве. Если бы мне просто напоминали, что я вовсе не урод, подростковые годы прошли бы куда менее болезненно.

С едва заметной улыбкой Джена взглянула в огромное окно, мимо которого пролетал крейсер.

– Я тебя понимаю. Если бы Фонд Шепард для страждущих существовал в мое время, я сумела бы избежать тех лет, проведенных в преступной группировке, и сразу стать солдатом. Я рада, что Фонд не расформировали, когда выяснилось, что я жива.

Ни один из нас не упомянул того, что город, в котором Фонд был основан, сейчас лежал в руинах, и все дети, спасенные им однажды, теперь, скорее всего, мертвы.

– Ты хотел бы вернуться к преподавательской деятельности после войны? – неожиданно спросила Шепард, продолжая глядеть вперед.

Это был механизм психологической адаптации – предположить, что впереди нас ожидает жизнь, что мы выиграли. Мне вспомнилась эта извечная оптимистичная идея, заключающаяся в том, что если ты будешь верить в себя, то сумеешь достичь чего угодно, удивить самого себя своим потенциалом. Пример человеческого образа мышления: упрямство и гордость, отказ сдаваться, даже когда ситуация кажется безвыходной. Очень характерно для Шепард: она являлась лучшей, потому что ей и в голову не приходило, что она не способна на что-то. Она не допускала мысли о том, что мир не соответствует ее представлениям о нем, изменяла его под себя. Прежде ей всегда это удавалось, но тяготы войны подрывали былую уверенность.

– Конечно, - ответил я, поддерживая иллюзию, - думаю, да.

Я не стал добавлять вертящиеся на языке «в зависимости от того, останутся ли мои ученики в живых» и «в зависимости от того, сколько продлится эта война».

– Я всегда надеялся начать преподавательскую деятельность, когда мне надоест сражаться. Кроме того, теперь я Спектр. Больше расти некуда.

– Не знаю, - бросила она, протискиваясь через толпу. – Получив свою «Звезду Терры», я думала, что выше уже некуда и что мне больше нечем заняться. Но впереди нас всегда ожидают новые битвы и повышения, новые вызовы. Конечно, изначально статус Спектра казался вершиной вершин, но… все меняется.

Джена поджала губы и нахмурилась, так что я поспешил преувеличенно веселым голосом поинтересоваться:

– А как насчет тебя? Какие-нибудь грандиозные планы на послевоенное время?

– Ах, грандиозные планы, да? – повторила она насмешливо, смерив меня циничным взглядом.

– Ну да, знаешь, как все делятся мыслями насчет того, чем займутся, когда все кончится. Например, посетить звездную систему, в которой никогда не бывал, осесть в какой-нибудь солнечной колонии, - я мельком посмотрел на Джену, - убить что-то, чего ты никогда не убивала.

Ее хмурое лицо озарила настоящая улыбка, и я обрадовался.

– Кстати, мне не приходилось убивать элкоров. Впрочем, они такие послушные. – Брови Шепард сосредоточенно сошлись у переносицы. – Нет, погоди, приходилось, но только одного – он был каким-то наемником, достаточно редкое явление. Ты знал, что они прилаживают оружие на спины? – Джена пожала плечами и добавила: - Видимо, мне следует вычеркнуть этот пункт из списка.

Одного намека на оптимизм оказалось достаточно, чтобы я предпринял попытку добиться настоящего ответа.

– Ну что-то же должно быть.

– Что-то, чего я не убивала? Не существует расы в галактике, чей представитель не погиб от моей руки. За исключением протеан, - она поморщилась, и я подумал, как эта милая гримаса не подходит к ее покрытому шрамами лицу. – Но я уничтожила множество коллекционеров, что, полагаю, также считается.

– Нет же, что-то, чем бы ты хотела заняться, когда закончится война. Что-то, что дает тебе силы сейчас.

Глядя на нее, я вдруг понял, что понятия не имею, о чем она мечтает. Она никогда не говорила о будущем, и я ни разу не поднимал эту тему за те недели, что мы провели вместе - тогда мне казалось, что это разрушит ту иллюзию, в которой мы жили. Вот почему я не мог требовать, чтобы она стала частью моего будущего сейчас. Она никогда и ничего не была должна мне.

Невесело хохотнув, Джена опустила взгляд.

– Мне удалось уклониться от множества пуль, майор, но одна из них все равно несет на себе мое имя. Я уже умирала. И… мне кажется, глупо надеяться, что я проживу достаточно долго, чтобы увидеть мир после войны.

Она сказала это так, словно мысль о возможной кончине ее не нисколько волновала. Как давно она смирилась? Я попытался представить, что она снова погибнет, и это напугало меня до чертиков.

– Что это значит? – поспешно спросил я.