Священная земля

9

Когда Соклей и матросы с "Афродиты" покинули Иерусалим, Телеутас тяжело вздохнул. “Это был не такой уж плохой город, даже если бы я не знал языка”, - сказал он. “Вино было довольно хорошим...”

“И достаточно крепкий”, - вмешался Мосхион. “Пить его в чистом виде не так уж плохо, когда к нему привыкаешь”.

“Нет, не так уж и плохо”, - согласился Телеутас. “Девушки тоже были дружелюбны, или они вели себя достаточно дружелюбно, как только ты дал им серебро”. Он посмотрел на Соклеоса. “Вы когда-нибудь трахались, пока мы были там, молодой сэр?”

“Да, один или два раза”, - честно ответил Соклей. “Девушки в борделе, в который я ходил, были просто девушками в борделе, насколько я могу судить. Так или иначе, они не казались особенными ”.

Он не мог сказать того же о Зилпе, но ему не хотелось говорить о жене трактирщика со своими сопровождающими. Во-первых, он на самом деле ничего с ней не делал. Для другого, даже если бы у него было… Он покачал головой. Менедем хвастался своими изменами. Соклей иногда думал, что его двоюродный брат совершил их не в последнюю очередь для того, чтобы он мог ими похвастаться. Если я когда-нибудь соблазню чужую жену, надеюсь, у меня хватит ума держать рот на замке по этому поводу.

Аристидас спросил: “Как скоро мы доберемся до этого места в Энгеди?”

“Не должно быть больше пары дней”, - ответил Соклей. “Предполагается, что она находится на краю того, что они называют озером асфальта, или что-то в этом роде. Об этом озере рассказывают всякие забавные вещи. Говорят, в нем столько соли, что в нем ничто не может жить. И они говорят, что если вы войдете в нее, вы даже не сможете утонуть - она такая соленая, вы просто плаваете в ней, как яйцо будет плавать в воде, если вы добавите в него достаточно соли ”.

“Люди говорят всевозможные глупости”, - заметил Аристидас. “Ты веришь во что-нибудь из этой чепухи?”

“Прямо сейчас я не знаю, верить или не верить”, - сказал Соклей. “Некоторые странные вещи оказываются правдой: посмотрите на павлина. И посмотрите на череп грифона, который был у нас в прошлом году. Кто бы мог подумать, что грифоны были кем угодно, только не легендарными зверями, пока мы не наткнулись на это? Но я не собираюсь беспокоиться об этом сейчас, не тогда, когда я сам увижу это через день или два ”.

“Хорошо. Я думаю, это справедливо”, - сказал Аристидас. “Но это место, куда мы направляемся, не может быть таким большим, как Иерусалим, не так ли?”

Соклей вскинул голову. “Во всяком случае, я бы так не думал. Кстати, иудеи говорят, что Иерусалим - самый большой город на их земле”.

“Это не так уж много”, - сказал Телеутас.

Он говорил пренебрежительно, как нечто само собой разумеющееся. Даже если события и произвели на него впечатление, он не подал виду. Здесь, однако, Соклей вынужден был согласиться с ним. Рядом с Афинами, Родосом или Сиракузами Иерусалим был не большим. Сидон с его высокими зданиями тоже превосходил этот маленький местный центр. Он предполагал, что в недалеком будущем люди забудут об этом. Даже храм Иудаои, вероятно, утратит свое значение, поскольку люди в окрестностях все больше и больше принимают эллинский облик.

В конце концов, подумал он, на этом алтаре принесут в жертву свинью, и никому не будет до этого дела. Сегодня мир принадлежит нам, эллинам.

Дорога из Иерусалима в Энгеди сначала шла на юг через холмистую местность, в которой находился главный город Иудеи, а затем на восток к озеру Асфальта. Соклей спросил нескольких разных людей в Иерусалиме, как далеко находится Энгеди, и получил несколько разных ответов. Никто никогда не измерял расстояния в этой стране должным образом, как это делали геодезисты Александра во время его завоевательных кампаний. Соклей также предполагал, что в конечном итоге, кто бы из Антигона или Птолемея ни удерживал Иудею, он выполнит свою работу. До тех пор мнение каждого человека казалось таким же хорошим, как и мнение другого - и , безусловно, поддерживалось с не меньшей страстью. Хотя точное расстояние оставалось под большим сомнением, Соклей действительно думал, что Энгеди находится примерно в двух днях пути от Иерусалима, как он и сказал Аристиду.

Он и его люди остановились передохнуть в разгар дневного зноя в маленьком городке Вифлееме. Они купили вина у хозяина таверны и запили им хлебы, которые привезли из Иерусалима. Дочь трактирщика, которой было около десяти, все смотрела и смотрела на них, пока несла вино к их столу. Соклей мог бы поспорить, что она никогда раньше не видела эллина.

“Мир вам”, - сказал он по-арамейски.

Она моргнула. “И тебе тоже мира”, - ответила она. Если бы это не было шаблонной фразой, она, возможно, была бы слишком поражена, чтобы произнести ее. Ее темные глаза казались огромными на худом, не слишком чистом лице, которое все еще обещало значительную красоту, когда она стала старше.

“Как тебя зовут?” он спросил.

“Мариам”, - прошептала она. Затем, явно собравшись с духом, она спросила: “А что у тебя?”

“Я Соклей, сын Лисистрата”, - ответил он. Забавно звучащие иностранные слоги заставили ее хихикнуть. Она убежала. Соклей спросил хозяина таверны: “Почему ты дал ей имя, которое означает ‘горькая’? Она кажется счастливым ребенком”.

“Да, сейчас это так, - ответил мужчина, - но ее рождение чуть не убило мою жену. В течение нескольких недель я думал, что так и будет. Вот почему, незнакомец”.

“О. Спасибо”, - сказал Соклей, удовлетворив любопытство. А затем, вспомнив о хороших манерах, добавил: “Я рад, что твоя жена не умерла”.

“Еще раз спасибо”. Но лицо трактирщика не посветлело. “Она прожила еще три года, затем умерла от...” Слово было бессмысленным для Соклеоса. Он развел руками, чтобы показать это. Иудаиец выгнул спину, запрокинул голову и стиснул челюсти. Он был хорошим мимом, достаточно хорошим, чтобы заставить Соклея содрогнуться.

“О. Столбняк, мы называем это по-гречески”, - сказал родосец. “Мне очень жаль, мой друг. Это тяжелый способ умереть. Я тоже это видел”.

Пожав плечами, хозяин таверны сказал: “Так пожелал наш бог, и так оно и произошло. Да возвеличится и освятится имя нашего бога во всем мире, который он создал согласно своей воле”. То, как он выговаривал слова, напоминало молитву, которую он знал наизусть. Соклей хотел бы спросить его и об этом, но Мосхион отвлек его, спросив, о чем он говорит, поэтому он не стал.

Он даже не думал об этом снова, пока он и моряки не покинули Вифлеем. Когда он это сделал, он раздраженно пробормотал себе под нос. Затем он поехал на муле на вершину небольшого холма и, посмотрев на восток, хорошенько рассмотрел озеро асфальта.

Что сначала поразило его, так это то, как далеко внизу виднелась вода. Эти холмы были не очень высокими, но озеро казалось далеко внизу. Телеутас тоже посмотрел в том направлении. “Во имя богов, ” сказал он, - это одна из самых уродливых стран, которые я видел за все свои дни”.

Хотя Телеутам нравилось принижать все, что он видел, это не означало, что он всегда ошибался. Здесь он не ошибся; Соклей тоже считал эту страну, безусловно, самой уродливой из всех, что он видел в своей жизни. Холмы, по которым он и его соотечественники-родосцы путешествовали, спускались к озеру Асфальта через череду утесов из красноватого кремня, на которых почти ничего не росло. Под этими утесами были утесы из бурого известняка, такие же бесплодные.