"Святые" 90-е Пионер – Том II

Глава 23

В дверь позвонили, Бондарь открыл и посторонился, это был доктор. Лет сорока, невысокий, в болоньевой куртке и шапке с помпоном. Он снял очки в роговой оправе, протер их платком который достал из кармана, и сразу стал похож на школьного учителя — строгого, но уставшего от вечного бардака в классе.

— Где пациент? — спросил он, даже не поздоровавшись. Голос — сухой и нетерпеливый.

Бондарь кивнул на диван. Круглый лежал, вцепившись в подлокотник, лицо серое, на лбу испарина. Простыня под ним уже пропиталась темно-бордовым, и я подумал, что диван, наверное, придется менять.

— Пациента раздеть до пояса, — сняв куртку, доктор положил на стол отделанный потрескавшейся кожей чемоданчик, открыл его. Внутри блеснули щипцы, скальпель, какие-то бутылки. — И свету добавьте.

Выполняя просьбу-приказ, Шухер взял на тумбе у окна настольную лампу с зеленым абажуром, и поставил её на столик возле дивана. Провод был перемотан изолентой, но когда вилка воткнулась в розетку, лампа зажглась, отбрасывая пятнистую тень на потолок.

— Спирт есть? — спросил доктор.

— Нет, только немного водки и самогон. — ответил Бондарь, стоя в дверях.

Доктор вздохнул, достал шприц, и отламывая носик у ампулы, сказал.

— Мне тащи водку, а самогон ему зальёте.

— А что, обезболивающего нет?

— Мало. Придется потерпеть. — ответил доктор, всаживая Круглому в плечо толстую иглу.

Тот застонал.

— Терпи казак, атаманом будешь… — успокоил доктор, и обращаясь к нам, добавил, — самогону напьётся, дайте ему палку какую-нибудь, чтобы зубы не сломал, — и дождавшись когда Бондарь притащит остатки «пшеничной», принялся за дезинфекцию инструмента.

Я отвернулся, а потом, не дожидаясь начала операции, вообще ушел на кухню. Хоть и привык, но вида крови не люблю. Долго, правда отсидеться не удалось.

— Пионер! — заорал Шухер, — помогай держать!

Пришлось вернутся в самый разгар действа.

Кровь сочилась из дыры под ключицей, судя по разрезу, пуля засела где-то глубоко. Доктор ковырял щипцами, и каждый раз, когда металл цеплял плоть, Круглый выл, кусая палку.

— Держите крепче! — рявкнул доктор, когда Круглый рванулся, выгибаясь не хуже заправского гимнаста.

— Блядь, да сколько можно?! — заорал тот.

Щипцы звякнули о что-то твердое. Доктор вытащил пулю — крошечный кусочек свинца, будто горошина из рогатки. Бросил её в жестяную миску, где она глухо стукнула, оставляя кровавый след.

— Готово, — выдохнул он, протирая лоб рукавом.

Круглый уже не кричал. Глаза закатились, губы синие. Доктор наложил повязку, замотал бинтами, словно мумию.

— Жить будет? — спросил Бондарь, закуривая.

— Если не сдохнет от вашего самогона, то да, будет, — доктор снова протер очки, собрал инструменты. — Два дня не двигаться. И смените ему простыни, а то точно сдохнет, только от вони.

И только он это сказал, как по комнате «поплыл» запах, Круглый обоссался.

Через минуту доктор ушел, резко хлопнув дверью. Бондарь взял бутылку, и молча вылил остатки себе в рот.

Мы прошли на кухню.

— И что теперь? — Шухер швырнул на стол пачку «Стюардессы», отчего зазвенела жестяная пепельница.

Бондарь, прислонившись к холодильнику с облупившейся эмалью, достал складной нож и начал чистить ногти. Лезвие ловило свет, рисуя на стене дрожащий блик:

— Пока ничего, ждём. Я у корешей поспрашиваю, может нароют кто это вас встретил так горячо…

Шухер резко обернулся, зацепив локтем чашку с остатками чая. Бурый круг расползся по столешнице:

— А нам-то что делать, Дим?

— Поедем к Лехе, узнаем как пацаны добрались.

— А Круглый?

— Полежит пока, Бондарь присмотрит. Правда ведь?

Бондарь фыркнул, с силой щёлкнув ножом:

— Я те что, сиделка?

— Ну значит найди того кто присмотрит, если сам не желаешь.

Он лишь махнул рукой. С его-то связями найти санитара проще, чем папиросу скурить. Эта бутафорская злость — чисто для Шухера, чтоб не думал, что всё как по маслу.

Покинув квартиру, вскоре мы уже садились в припаркованную во дворе девятку. Мотор ожил на втором повороте ключа, выплевывая сизый дым из выхлопной трубы. Сегодня не холодно, поэтому греть особо не стал, дождался когда чуть тепленьким подует, так чтобы стекла не сильно потели, и развернувшись, выехал со двора.

— Вопрос можно? — Шухер прикурил, прикрывая ладонью дрогнувшее пламя. Сигарета вспыхнула, осветив его впалые щеки.

— Валяй.

— Что это было?

Я придержал машину перед выбоиной, чувствуя, как ремень безопасности впивается в плечо:

— В смысле?

— Мне Соня рассказал, как ты с пулеметчиком на чердаке разобрался. Да и потом, отойти нам дал. Даже мы, прошедшие через мясорубку, в ступоре были. А тут пацан сопливый… — он резко вдохнул дым, добавляя, — ты только не обижайся.

Стеклоочистители заскрежетали, сдирая с ветрового стекла застывший лед.

— Первый раз — слепая удача. Отвлечь их от вас — другого выхода не было. Да и везение…

— Ну-ну… — Шухер швырнул окурок в приоткрытое окно, и до самого конца пути смотрел на мелькающие желтыми огнями пятиэтажки, будто искал в них ответ.

Ехали, правда, недолго, и вскоре, поставив машину напротив входа в обиталище афганцев, ёжась — а с заходом солнца похолодало, спустились в подвал.

Внизу грохотало: музыка, лязг блинов, стон турников, прерывистое дыхание. Воздух гудел от тестостерона и дешевого одеколона. Парни в растянутых майках синхронно повернули головы, узнав наши тени на пороге.

Мы поздоровались, и не задерживаясь, двинулись в кандейку к Лехе.

Открыв дверь, я поморщился. Накурено было так, что хоть топор вешай. Народу тоже битком, и в центре два героя, Соня с Михой. Судя по довольным рожам, делятся впечатлениями.

Заметив меня, Леха шагнул навстречу, прикрыв за собой дверь.

— Дим! — Его шрам от уха до подбородка вспыхнул багровой полосой, словно живой нерв: — Что с Круглым?!

— Пулю вынули. Зашили. Отходит пока, вину осознает.

— Вину?

— А тебе твои орлы не сказали?

— Не сказали что?

— Как он пулю поймал? Как приказа ослушался?

— Говорили что-то, но так, не углубляясь.

— Значит сам углубись, очухается, разберись, накажи его.

— Наказать? За что?