Святые Спиркреста
Шрифт:
Я предлагаю ему легкий выход: все, что ему нужно сделать сейчас, это отрицать, что он флиртовал со мной.
Но Закари не выбирает легких путей.
Он никогда так не делает.
— Это вовсе не пустая трата времени, — говорит он вместо этого с легкой уверенностью Блэквуда. — Я мог бы потратить целое состояние на флирт с тобой, Теодора, и все равно это не было бы пустой тратой. Я мог бы положить к твоим ногам сокровища комплиментов и нежности, как подношения жестокой богине, а вы могли бы игнорировать их все, и я бы ни разу не пожалел ни о чем.
Он определенно пьян и находится в довольно чувственном настроении.
Трудно не поддаться его искушению, особенно когда мне так холодно.
Если бы только я была свободна.
Я качаю головой и бросаю на него чопорный взгляд, возвращая разговор на более безопасную почву.
— Ты прирожденный поэт, Закари. Может быть, поэтому тебе нравится вся эта метафизическая поэзия, а мне нет.
Он наклоняется вперед, втягиваясь. — Почему тебе это не нравится? Что тебе в ней не нравится?
— Она немного… перегружена. Затянуто.
— А твой нежный мальчик Китс? Разве его поэзия не перегружена и не лабильна?
— Но его поэзия исходит из места подлинных эмоций и убеждений, — объясняю я. — Переживания или нет, они звучат искренне. И это прекрасно.
— Если его поэзия исходит из места истины, то метафизическая поэзия ищет истину. Разве это не прекрасно в своем роде?
Я наконец-то позволяю себе улыбнуться.
— Я и не знал, что ты такой поклонник. Обычно ты не любишь поэзию. Могу ли я предположить, что твое собственное сочинение написано и отличается высочайшим качеством, которое только можно себе представить? Неужели ты собираешься наконец-то одержать верх на поле боя нашего урока литературы?
Закари наклоняется вперед и с восхитительной формальностью сцепляет пальцы. Он отвечает совершенно искренне.
— Вообще-то я еще и не начинал. — Он выдерживает мой взгляд. — Я буду работать над ним завтра в библиотеке. Присоединяйся ко мне, если хочешь.
— Мне не нужна твоя помощь.
Он кивает.
— Хорошо, я и не предлагал ее. Я просто придерживаюсь тактики. Держу своих врагов близко, а соперников — рядом.
Я смеюсь.
— Разве ты не имеешь в виду "ближе"?
— Нет, это не то, что я имею в виду. — Протянув руку через стол, он берет мои пальцы в свои и поднимает мою руку, чтобы провести легким поцелуем по костяшкам. — Я точно знаю, где мне следует тебя держать.
Взяв руку обратно, я бросаю на него еще один предостерегающий взгляд. — Будь осторожен, Блэквуд.
— Я всегда так делаю, Дорохова. — Он встает и жестом указывает на танцпол. — Потанцуешь со мной?
Разум говорит мне "нет".
Желание умоляет меня сказать "да".
Я делаю все возможное, чтобы найти компромисс.
— Только одну песню.
— Отлично, — говорит он и ведет меня на танцпол.
Следующие три песни мы танцуем вместе. Я позволяю ему обхватить меня за талию и прислонить голову к его плечу. Смешанный аромат его одеколона и пота — это пьянящий парфюм, и мое тело горячо от его прикосновения.
Поцелуй меня, — хочу я прошептать ему на ухо. Поцелуй меня, Закари Блэквуд, обними меня крепко и никогда не отпускай. Пожалуйста.
Он не целует меня, но я уверена, что однажды чувствую, как его губы касаются
моей макушки. После третьей песни я отстраняюсь от него, но он ловит мою руку, останавливая меня. Я встречаюсь с ним взглядом. В его глазах — темный блеск, чувственное обещание. Я отстраняюсь с задыхающимся смехом, и он следует за мной с танцпола.Я посылаю его принести мне чашку со льдом, чтобы он прижал ее к моему покрасневшему горлу, и после этого мы проводим остаток ночи, споря обо всем и обо всех.
Это единственный способ снять невыносимое напряжение.
И это совсем не облегчение.
На следующий вечер мы сидим бок о бок в библиотеке, между нами горит зеленая лампа банкира, перед нами раскрыты книги и ноутбуки. Мы по очереди читаем строфы из "Определения любви" Эндрю Марвелла, обмениваясь аннотациями по ходу чтения.
Когда мы закончим, мы поменяемся стихами, чтобы сравнить аннотации. Мое стихотворение — это спектр пастельных линий, выделенных цветом, аннотации соответствуют каждому цвету; стихотворение Закари подчеркнуто и аннотировано теми же ровными черными чернилами, каждый дюйм страницы покрыт его мелким, размашистым почерком. Я записываю некоторые из его наблюдений на листочках, чтобы потом добавить к своим, когда Закари читает вслух строчку.
— Как линии, так и любовь косые, могут под любым углом приветствовать друг друга; но наши, столь истинно параллельные, хотя и бесконечные, никогда не смогут встретиться. — Его тон низкий и задумчивый. — Это как раз про нас.
Я пристально смотрю на него. Его подбородок опирается на ладонь; глаза по-прежнему устремлены на страницу.
— Как это похоже на нас? — спрашиваю я.
Он поднимает глаза и делает изящный жест в сторону страницы, как будто я не знаю, что он говорит о стихотворении.
— Две идеальные параллели, которые никогда не смогут встретиться — это мы.
В моем горле внезапно возникает комок, который я с трудом сглатываю. — Он говорит о любви.
— Очевидно. — Зак приподнимает бровь, темную, забавную дугу. — Не смотри так удивленно. Ты довольно умна, и, несмотря на твои ангельские черты и незабудки, ты тоже не наивна. Ты прекрасно знаешь, что я люблю тебя.
Субботний день в середине учебного года. Снаружи с пепельного неба моросит холодный дождь. В углах библиотеки в одиночестве или парами сидят другие студенты, склонившись над своими книгами и ноутбуками. В библиотеке царит тишина, если не считать белого шума капель дождя, бьющихся о стеклянный купол далеко над нашими головами.
Это совершенно обычный день — вернее, он был совершенно обычным.
Но сейчас он совсем не обычный.
Напряжение закручивается вокруг нас в огромном мерцающем водовороте, в центре которого находимся мы. Закари, с его карими глазами и черными кудрями, шелковым блеском кожи и уверенным изгибом улыбки, которая, кажется, существует только для меня.
Только Закари Блэквуд мог произнести нечто столь возмутительно безрассудное с таким спокойствием. Как лучник, уверенный в своей цели, он крепко натянул лук, пустил стрелу прямо мне в грудь и с нежнейшей улыбкой наблюдал, как у меня перехватило дыхание.