Таганка: Личное дело одного театра

Я даже стал уважать Москву, что она так пришла провожать Высоцкого, как у Пушкина: «Духовной жаждою томим, в пустыне чахлой я влачился…». А потом получилось, что все на продажу. И получилось, что мы тоже хотим в этом потоке, который был после смерти Шукшина, участвовать^[969]. ‹…› Всегда было трудно петь своим голосом,… во все века.

В общем, здесь есть проблема, отбор. ‹…› Мне кажется,… актеры, которые с ним работали все годы,… могут сообща воспроизвести мир его, его песни. И разбить эту легенду, что вся прелесть была в его исполнении. Только так, а иначе, мол, ни глазами его поэзию читать нельзя, ни в исполнении другом она не может звучать. Но мне кажется, что это нужно сочетать с «Гамлетом». ‹…›

…в каких компаниях он [бы] ни пел, где бы он ни бывал,… как он слышал речь прекрасно, тысячи людей населяют его песни, и все это — характеры… «Ты, Зин, на грубость нарываешься…»^[970] ‹…› Я уже не говорю о том совершенно феноменальном темпераменте этого человека. Это же поразительно, на него смотреть иногда было страшно. Когда он пел, такое напряжение вот здесь (показывает жиды на шее), было впечатление, что он порвет на ваших глазах. … что-то обязательно должно было случиться — остановиться сердце. Не выдержит, порвется что-то внутри организма. ‹…› Недаром там, внизу (на фото), страшная фотография. Совершенно посмертная маска, когда он поет. Это не то, что он позировал фотографу, а просто он исполнял песню, а тот его щелкнул… Полузакрытые глаза, голова мертвая, совершенно отрешенное лицо. ‹…› Вот Юра Васильев маску посмертную снял, страшно смотреть. Прямо посмертная маска, а человек живой. Извините меня за многословие. ‹…›

Возникает вопрос, как это делать. Я вам говорю, есть три компонента: мир его песен в сочетании с Гамлетом,… те материалы, которые возникли в его память и писались при его жизни. Писались очень интересные вещи. Я читал одну статью. Очень такую нелицеприятную. Там было и так и эдак написано о нем. Я не говорю просто о безобразиях «О чем поет Высоцкий», просто пасквили^[971]. ‹…›

Так что мне очень хотелось выслушать ваши соображения, прежде чем театр приступит к работе. Все же помнят Гамлета. Актер приходит и говорит: «Я к Вам, принц», — а принца нет. «Ты сможешь исполнить строк 20, которые я напишу?» — «Конечно, принц». Вот это уже прямой ход.

М. В. Полицеймако^[972]. Это все очень интересно, что Вы говорите, Юрий Петрович, о самом принципе — ход в отношении Гамлета и относительно песен. Но в спектакле нужен был бы Ваш рассказ о нем.

Ю. П. Любимов. Боже сохрани. Весь спектакль должен быть его рассказ о себе. ‹…› А это будет вечер на один раз. Собраться на годовщину. Вот так можно и поговорить в годовщину смерти. А спектакль о нем надо делать, как мы делали «Павших и живых», как мы делали Пушкина, Маяковского, как мы делали по поэзии Вознесенского. У театра есть огромный опыт в этой области. ‹…› Чтобы это не получилось на продажу, как сейчас фотокорреспонденты спекулируют его портретами. Началась большая распродажа. Это тоже издержки нашего отношения к искусству. Его портреты — дефицит, его песни — дефицит, его пленки — дефицит. Не потрудились же товарищи вовремя выпустить пластинку, и теперь они дали спекулянтам большую дорогу. Но я, кстати, не осуждаю спекулянтов. Они являются пропагандистами. За деньги, конечно. Песня «Волки» — 10 руб., «Смотри, какие клоуны…» — 7 руб. А пластинку, которую они выпустили — совсем дешево — по рублю за штуку. Так же, как у нас в театре: билет на «Мастера» — 40 руб., на «Гамлета» в последнее время — 25 руб. Везде такса, в наш век закрывать на это глаза могут только немужественные люди, только не желающие славы своей стране.

В. Б. Смехов. За билет на «Кузькина» давали ордер на квартиру.

Ю. П. Любимов. Какой ордер? Кто давал?

В. С. Золотухин. Гаранин^[973] давал ордер на квартиру за «Кузькина».

Ю. П. Любимов. Никогда не говорите фамилии, если умерший, ладно. А то злые люди могут неприятности устроить.

В. С. Золотухин. Вы меня спросили, я должен ответить. Вы мой руководитель.

Ю. П. Любимов. Вы что думаете, что это не записывается?

В. С. Золотухин. Мы для работы.

Ю. П. Любимов. Ну и на здоровье, пусть пишут. Мы не американцам передаем.

В. Б. Смехов. Идею, которую Вы говорили, Юрий Петрович, в первый день и на сборе^[974] и сейчас пунктиром напомнили. Возникновение первого актера, и отсюда то, что вырастает…

Ю. П. Любимов. Хронологию давайте не трогать, тут нужно фантазировать.

В. Б. Смехов. Да, да. Видимо, сегодня нам нужно накидывать. Сама по себе идея есть. А что касается того, что мы делали, те, кто близко, кто не мог по-другому себя вести эти месяцы. Ну, например, я хоть несколько строчек, каждый день что-то писал. Не знаю, насколько это будет полезно, я себе писал. Если хоть что-то будет полезно, прекрасно. Это воспоминания, которые шли с 64-го года. Как появился он в театре, встречи, разговоры. Все это вспоминается. Наверное, это и есть самое драгоценное. Самойлов^[975], у которого мне привелось быть в Пярну, сказал: «Всем нам, знавшим его, Золотухину, мне, близким, актерам, актрисам, надо сразу начать писать». ‹…› В каком виде это претворится, неизвестно. Нужны ли тут голоса воспоминаний или его голос? Скажем, я был на вечере в Пущино, в Академгородке (Петя^[976] там был, записывали). Вечер был, с одной стороны, смешной. Вы говорили о том, как все разменивается. Так получается даже с благими намерениями. Вышел кто-то и стал говорить какую-то ересь: когда жил, где родился, по какому адресу, с кем развелся — по-моему, не надо этого делать. Информационных сведений не надо. И так в этой аудитории это и принималось. Потом, сам по себе, родился разговор, более значительный, важный и созвучный глазам и дыханию зала. Это был зал, который пять или шесть раз слушал Володю. А потом были включены его речи (у Пети есть). Монтаж его речей перед песнями. Они сами по себе и есть предложение к спектаклю. Там есть о театре, и о жанре, и шутки, о кино и о спектаклях, в которых он играет,… мне принесли [две песни]: посвященную Шемякину^[977] и о ямщике^[978] — французские. Замечательные по многим статьям. Так вот, Юрий Петрович, одна из любимых наших песен «Как призывный набат прозвучали в ночи тяжело шаги…» — они поэтический ход. ‹…› Но начать это читать я пробовал пять или шесть раз. И только один, последний раз поймал, как это можно читать. … это очень трудно, требует своей, уже внутренней режиссуры, т. е. чтецкой. Может, надо, чтобы нам помогли поэты — Беллочка и Булат^[979]. Кто знает — у Высоцкого была встреча с Межировым, Самойловым, Слуцким^[980]. Это знаменательная встреча. Говорили о его сборнике. ‹…›

В. С. Золотухин Обнаружилось, что я его совсем не знаю, не знал. Летом, когда пленки его слушал, все открылось в первый раз. ‹…› Я прочитал воспоминания Карякина^[981]. Они потрясли меня. Мы устраиваем конкуренцию у гроба слишком торопливо. ‹…› Людям со стороны покажется, что мы знаем что-то такое — вместе работали, кутили, выпивали. Чем ближе мы были, тем меньше мы его знали.

Н. Л. Дупак. Лицом к лицу лица не увидать.

В. С. Золотухин. Мы должны быть осторожны. В каждом человеке есть какая-то тайна. Его тайны мы не знали. ‹…›

В. Б. Смехов. Все равны перед ушедшим поэтом, и это правда.

Б. А. Ахмадулина…. но ясно только одно — спектакль должен быть. В нем должны участвовать друзья Володи, люди, которые его любили. …я знаю, чего в нем не должно быть. Во-первых, никакой расплывчатости идеи. Канва должна быть стройная и строгая. ‹…› И еще про песни. Труппа будет сталкиваться с … соблазном отдать публике то, чего она, собственно, и ждет — Володин голос. Но … [возникает вопрос] о мере участия Володиного голоса в спектакле. Потому что должна быть, как и всегда у Таганки … независимость от всего. Вы не можете отдать страждущей публике Высоцкого. Она… все равно будет недовольна, она придет спросить вас: «Где Он?» …а вы не можете сказать, где, потому что мы знаем только одно, он не пришел, потому что он занят, занят настолько, что не смог сейчас прийти к Гамлету, занят своим вечным занятием. ‹…›… [почитатели Высоцкого] все ко всем нам приходят, пишут. Юноши с наркотиками, рыдающие девушки… и ни в коем случае театр не может уступить свою изысканность… надрывно настроенной публике. Изысканное, строгое зрелище… абсолютно не умеющее угодить тем, кто хочет рыдать, страдать, говорить, что он спился и пропал. ‹…› …рано или поздно вы придете к тому, что обилие его голоса … еще никак не может быть решением того, что задумано.

Все, что говорилось о «Гамлете», мне кажется страшно плодотворным. ‹…› Я не знаю пока, в прозе или стихах, но хочу предложить свои варианты в связи с текстом Шекспира. …мы должны холодно думать… о спектакле, который не может быть и [не] должен быть равен его судьбе, его личности и даже памяти о нем. Это все равно будет новое, и как соотнести одно с другим — спектакль о Володе и целомудренность нашей любви и памяти народа и совершенно независимое театральное решение… Вот это и будет проблема.

Ю. П. Любимов. Благодарю Вас, Белла. Я совершенно согласен с Вами. Но мне хочется еще сказать — может быть, Вам это поможет — о том, как любили Володю здесь, в театре, рабочие, осветители, монтировщики. Это ведь у нас особый народ — то запьют, то не придут — сложная (иногда кажется, что это самодеятельность какая-то), вольная орда, кочевая как будто… Ну, это я так… Просто жалуюсь. Так вот, они все в свободное от работы время приходили, потому что просил Володя. Он умел просить. Как он у меня просил Гамлета! Все ходил за мной и умолял: «Дайте мне сыграть Гамлета! Дайте Гамлета, Гамлета!» А когда начали репетировать, я понял, что он ничего не понимает, что он толком его не читал. ‹…› Мы с Давидом стали делать. Раз пять мы репетировали. И нам казалось, что что-то выходит. Он один исполнял моноспектакль. Понравилось ему слово «моно». За границей — «моно», он — «моно», все «моно». Что мы сделали? На авансцене выгородили то ли вагон, то ли нары, нары, нары, нары, нары… ‹…›

Откуда он всех знает: доходяг, забулдыг, летчиков, парашютистов? Уж не знаю, то ли он с ними кутил, летал, бродил… В нем что-то бродило. Но это, конечно, уникальное качество. Он заставлял верить, что это все — его прожитая жизнь. Как он сочинял. ‹…›

Вот странно, что такой человек, создавший такой мир, а тянулся все время — «Дайте Гамлета, дайте Гамлета, дайте мне Гамлета сыграть!». ‹…›

А потом ему делался спектакль. С какой охотой работяги ходили, отдавали ему выходные дни. А он плюнул — то запил, то уехал вообще. …даже не пойму, почему. То ли он вдруг почувствовал, что не нужно ему все это … Не надо ему театрального хода никакого — чтобы петь, ему достаточно: он, люди и гитара. И хватит. Может быть, и это было. ‹…›