Талант есть чудо неслучайное

ли боцман читал Торо, но уверен, что ему бы понравились такие слова: «Мне хочется

напомнить моим согражданам, что прежде всего они должны быть людьми, а потом

уже — при соответствующих условиях — американцами...»

Эти слова в равной степени можно адресовать людям всех наций. А все-таки

боцман воевал, хотя и против своих убеждений. Толстой по этому поводу заметил:

«Если бы все воевали только по своим убеждениям, войны бы не было».

РЕЦЕНЗИЯ С ОПОЗДАНИЕМ НА СЕМЬДЕСЯТ ЛЕТ

Но был ли абсолютно прав гениальный писатель? Действительно, редко удается

встретить людей, которые открыто бы посмели заявлять, что необходимость войн — их

убеждение. Мне лично почти не приходилось. Если оглядеться вокруг в хорошем

настроении, то может показаться, что нас окружают сплошь сторонники мира. В

Гамбурге я разговаривал с бывшим гитлеровским генералом — ныне милым

пенсионным старичком, чей сын занимался в университете русской литературой.

Конечно, генерал говорил, что воевал против своих убеждений. Он говорил, что не

ушел в отставку только потому, что на его место пришли бы гораздо худшие люди.

Старая теория! Кроме того, генерал говорил, что он тоже человек и боялся.

Присутствовавшая при разговоре жена трогательно добавила: «Наш телефон все время

прослушивался». Генерал говорил, что он старался сделать все, что от него зависело,

для смягчения жестокости войны. Он вспомнил, как под Орлом лично распорядился

выдать рулоны обоев русским военнопленным, с тем чтобы они могли обмотать свои

обмороженные ноги. Ну что ж, спасибо и за это, хотя почему

208

то не хочется говорить за это спасибо. Конечно, часть людей, участвуя в

несправедливой войне, делает это не из убеждений, а из страха, ибо неповиновение

наказуемо. Но часть людей все-таки участвует в несправедливой войне потому, что им

внушили убеждение в ее справедливости. Не так давно я приобрел в Москве у

букиниста книгу неизвестного мне С. Кузьмина «Война в мнениях передовых людей»,

изданную в Петербурге семьдесят лет назад. Саморазоблачительные высказывания

некоторых «передовых» людей, сделавших войну своей профессией. «Война есть

нравственное лекарство, которым пользуется природа, когда ей не хватает остальных

средств, чтобы вернуть людей на их настоящий путь» (Бисмарк). «Война поддерживает

в людях все великие благородные чувства» (Мольтке). «Только войной добывается

цивилизация» (Мантегацца). «Я советую вам не труд, а войну. Война и мужество

совершили больше славных дел, чем любовь к ближним» (Ницше). У войны всегда

были не только ее прямые исполнители, но и ее оправдатели. Пропаганда всегда была

смазочным маслом военной машины. Пессимизм, уверяющий, что война в самой

природе человека, опустошающе влиял на людей еще с древних времен. «Война — это

естественное состояние народов» (Платон). «Война— это творец, начало всех вещей»

(Гераклит). Но эта книга афоризмов о войне доказывает, что движение за мир

существует столько же, сколько существует человечество. «Убийства, совершаемые

обыкновенными людьми, наказываются. Но что сказать о войнах, о бойнях, когда

истребляются целые нации?» (Сенека). Христианский ритор Лактанций, живший в

третьем веке, заклинал: «Носить оружие христианам не дозволено, ибо их оружие

только истина». Гюго воскликнул: «Общество, допускающее войну, человечество,

допускающее нищету, кажется мне обществом, человечеством низшим, а я хочу

общества, человечества высшего». Великий француз был прав, говоря в равной степени

о войне и нищете, ибо война — это моральная нищета человечества. В Севастополе под

ядрами, развеявшими романтический ореол вокруг войны, Толстой сказал людям, как

укоряющий учитель детям: «Война не любезность, а самое гадкое дело в жизни: надо

понимать это, а не играть в войну». Неистовый Гладстон гневно швыр

209

пул в лицо апологетов войны: «Милитаризм есть проклятие цивилизации».

Ненавидел войну Гоббс, но он не верил в возможности людей уничтожить войну:

«Человечество—это волчья порода, всегда готовая растерзать друг друга». Спенсер,

наоборот, видел возможность уничтожения войны в нравственном совершенствовании

людей: «Сама идея, что всякие преобразования могут и должны совершаться лишь

мирным путем, предполагает высоконравственное чувство».

Семьдесят лет, прошедшие с года выпуска этой книги, сделали войну гораздо

страшнее. Но именно эти семьдесят лет, включающие в себя опыт двух мировых войн,

опыт Карибского кризиса, корейской и вьетнамской войн, напряжения на Ближнем

Востоке, опасных инцидентов на советско-китайской границе, именно эти годы как

никакие другие укрепили идею полного уничтожения войны. Порой кажется даже, что

сама атомная бомба, ужаснувшись самой себя, если бы, конечно, у нее были бы разум и

совесть, покончила бы жизнь самоубийством. Хельсинкские соглашения показывают

невиданное доселе единодушие самых разных стран с самыми разными

политическими системами в отношении к кардинальному вопросу об уничтожении

войны. Если человек создал войну, он ее может и уничтожить. Но бомбы уничтожить

нетрудно — трудней уничтожить то, что порождает войну. Недоверие — мать войны. В

давние времена захватничество порой носило откровенно варварский характер, не

прикрываясь политикой. Теперь политика стала хозяйкой мира, а война лишь ее орудие.

Ко всем расизмам вдобавок образовался новый: политический расизм.