Талант есть чудо неслучайное
Шрифт:
безучастен к ее обманчивому счастью, к блаженству ложному ее.
Дни, отданные «ложному блаженству», как бесплотные птицы «никударики»,
выпархивают из рук и бесследно тают, обращаясь в ничто:
Время тянется и тянется, люди смерти не хотят, с тихим смехом:
— Навсегданьица! — никударики летят...
Никударики,
куда же вы? Мне за вами? В облака? Усмехаются:
— Пока живи, пока есть еще «пока».
Искусство — это попытка победить смерть, исчезновение. Но смерть — жестокая
реальность,
глотками огня. И на смену атрибутам фокусника спасительно приходят реалии бытия,
реалии чувств:
Хоть бы эту зиму выжить, пережить хотя бы год, под наркозом, что ли,
выждать
свист и вой непогод...
И в саду, который за год выше вырос опять, у куста, еще без ягод, постоять,
подышать.
А когда замрут навеки оба бьющихся виска, пусть положат мне на веки два
смородинных листка.
126
Стихотворение «Отец» потрясает своей обнаженностью:
Мне снилось,
что я мой отец, что я вошел ко мне
в палату,
принес судок
домашних щец, лимон и плитку шоколаду.
Жалел меня,
н круглый час внушал мне мужество и бодрость, и оказалось, что у нас теперь один
и тот же
возраст.
Он — я
в моих ногах стоял, ворча о методах леченья, хотя уже —
что он, что я, утратило свое значенье.
Самый красивый печатный цветок на фарфоровом блюдце не может так тронуть,
как запыленный репей, С трудом разгибающийся после проехавшего по нему
тележного колеса. Иллюзии могут давать только иллюзорную силу и только реалии —
реальную. И какая реальная сила, помогающая в борьбе с болезнью, со смертью,
звучит в таких стихах Кирсанова:
Из всех известных чувств сегодня,
/ ставши старше,
я главного хочу — полнейшего бесстрашья — перед пустой доской неведомого
завтра, перед слепой тоской внезапного инфаркта, перед тупым судьей, который лжи
поверит, и перед злой статьей разносною,
и перед фонтаном артогня, громилою с кастетом и мчащим на меня грузовиком без
света!
Эти стихи, как и мечтал об этом Кирсанов, воистину спешат скорой помощью к
стольким людям на земле,
69
да и к самому поэту. И разве не победа над смертью, над исчезновением такие
строки:
...Бесстрашие —
живым
бессмертье заменяет.
Люди, слишком верящие в незыблемость литературной лоции, ошиблись.
Неукротимая, звонкая река Кирсанова осталась собой, но русло ее изменилось, стало
шире, долиннее, и долинность берегов сама определила иное поведение реки,
заставила реку замедлить ход, задуматься о самой себе:
Эти летние дожди, эти радуги и тучи — мне от них как будто
лучше, будто что-то впереди. Будто будут острова, необычные поездки, на цветах —
росы подвески,
вечно свежая трава. Будто будет жизнь, как та, где давно уже я не был,на душе, как в синем небе после ливня —
чистота... Но опомнись, — рассуди, как непрочны,
как летучи эти радуги и тучи, эти летние дожди.
И уже не прежний жонгляж факелами, а тихое самосветящееся волшебство слова,
не нуждающееся во вспомогательных трюках:
День еще не самый
длинный, длинный день в году, как кувшин
из белой глины, свет стоит в саду...
А в кувшин
из белой глины вставлена сирень, в лень, еще не самый длинный, длинный
летний
день.
69
Некоторые стихи Кирсанова исчезнут, как летучие радуги и летние дожди над
дорогой русской поэзии, но лучшие его вещи навсегда вошли в ее грунт:
...Никуда не уйдет кто бы ни был — никто.
Путь Кирсанова — это, с одной стороны, антнучебник, ибо он наглядно показывает
невсемогущество даже самого красивого словесного цирка перед беспощадным
зеркалом времени. Но, с другой стороны, путь Кирсанова— это великолепная школа
поэтического мастерства. Многие приемы, разработанные Кирсановым, волей-неволей
применяют поэты, даже кисло к нему относящиеся,— это особенно относится к
области риторики, рифм. Ассонансную рифму, которую почему-то называют
«евтушенковской», впервые так блестяще использовал на основе русского фольклора
именно Кирсанов. Без существования Кирсанова было бы непредставимо
существование многих других поэтов.
Но если бы я не был поэтом, а просто читателем, то был бы благодарен и тогда за
то, что он сделал для нашей литературы. И Кирсанов, и многие другие поэты старшего
поколения с полным правом могут сказать о себе:
Мы не урны,
и мы не плиты, мы страницы страны,
где мы для взволнованных глаз
открыты
за незапертыми
дверьми.
1970
ЗРЕНИЕ СЕРДЦА
Поэт — это выше умения писать в рифму. Поэт — это свойство души, поднимаю -
щее мастера над ремесленником, человека над недочеловеком. Когда-то в детстве я
любил ходить в крохотную подлестничную мастерскую, где работал зиминский
инвалид-сапожник. Материал, который ему доставался от клиентов, был убог:
протершиеся на внутренних складках кирзовые сапоги, матерчатые танкетки на де-
ревянных каблуках, ботики на резине со скошенными подметками. Не был богат и
ремонтный материал: старые автомобильные покрышки, из которых он вырезал
косячки, голенища отдавших богу душу сапог, но все-таки годящиеся для заплаток к
другим, еще полуживым сапогам. И так аккуратно были нарезаны белые спичечные
гвоздики, лежавшие в коробке из-под монпансье, так вкусно и надежно пахло