Талант есть чудо неслучайное
Шрифт:
женщин, пишущих настоящие стихи, поэтами, ибо мастер есть мастер, и в искусстве не
бывает скидок на слабость пола.
И Белла Ахмадулина одна из немногих женщин, имеющая полное право на звание
поэта, а не поэтессы.
Белла Ахмадулина начала печататься в 53-м году, еще школьницей, когда
занималась в литературном кружке при Автозаводе имени Лихачева под руководст- вом
Евгения Винокурова. Ей повезло — на редкость по-; этически образованный человек,
Винокуров сумел привить ей тонкую восприимчивость
уже после первых публикаций и поступив в Литературный институт, Ахмадулина все
еще продолжала оставаться только поэтессой. Мир ее поэзии был по-детски зыбок.
Зыбкость ощущалась и в выражении этого мира. Истинная поэзия прежде всего требует
двух качеств — объемности мироощущения и заключения этой объемности в чеканный
сосуд формы. К иным сначала приходит объемность и лишь затем форма. Лишь в
редчайших случаях то и другое приходит вместе.
Для объемности мироощущения Ахмадулина была слишком молода. Ей не хватало
личных переживаний,
238
чтобы всей кожей ощутить «трагическую подоснову мира». Конечно же она кое-что
инстинктивно чувствовала в мире, но это еще не сливалось в ней с собственными
интимными переживаниями глазастой девочки с комсомольским значком и школьными
косичками.
Зато она начала всерьез заниматься формой. В зыбкости талантливых, но еще
сентиментальных строчек стали проступать определенность, четкость. Одаренная
удивительным слухом, Ахмадулина молниеносно уловила внутренние законы свежести
рифмы, упругости ритма и восприняла законы тонкости эпитета, что является одним из
важнейших слагаемых истинной поэзии. Она усвоила очарование стилистических
неправильностей, создающих особый воздух стиха. Поняла, что на одной
сентиментальности и метафорах далеко не уедешь, если в словесной ткани нет
напряженности и плотности. Из ее рукавов, как из рукавов Василисы Премудрой, бук-
вально посыпались сверкающие всеми гранями эпитеты, рифмы, интонации, образы.
Раньше ее стихи только шелестели. Теперь они зазвенели. Однако плотность формы
при жидкости содержания еще не внушала многим серьезным людям веры в будущее
Ахмадулиной. Ее имя стало известным в читательских кругах, но, может быть, не из-за
самих стихов, а из-за некоего обещания, содержавшегося в них.
Ее первая книга «Струна» была принята в общем хорошо, но все-таки содержание
сборника было не объемно. Чересчур многое, происходившее в жизни и властно
требовавшее воплощения, осталось за его пределами. Содержание книги было
чересчур изящно и рядом с неизящностью ножевых проблем, ежедневно упирающихся
в грудь, выглядело субтильно, как инкрустированный ножичек для вскрывания писем.
Если человеку, собирающемуся в трудный поход, предложат рюкзак из тончайших
брюссельских кружев, то не думаю, что
человек будет слишком счастлив.Но Ахмадулиной еще не пришло время задуматься о дорожных надобностях эпохи.
Самой ее природе было чуждо ораторское «вторжение в жизнь». Она искала свой путь
к эпохе, и эпоха искала свой путь к ней. И этот путь соединения личного пульса с
пульсом эпохи лежал через внутренние переживания, которыми ее, к счастью, не
обделила жизнь.
124
У псе был прекрасный дар доброты, и если ей не хватало личных страданий, то она
умела страдать страданиями своих друзей, и их опыт становился ее собственным. Она
была всегда верным товарищем, со-
пережива гелем.
Ахмадулина и впоследствии не стала публицистичной — это совсем не в характере
ее дарования,— но ее личные нервы уже становились нервами времени, и в самых
вроде бы интимных стихах за снегом, сумраком, огнями стало проступать грозное лицо
эпохи.
О чем бы Ахмадулина теперь ни писала — о товарище-поэте:
И что-то в нем, хвали или корн, есть от пророка, есть от скомороха, и мир ему —
горяч, как сковородка, сжигающая руки до крови,—
или о мальчике, который, вертя педали велосипеда:
...вдруг поглядит на белый свет с какой-то ясною печалью...,—
или о подруге художника:
О, девочка цирка, хранящая дом.
Все ж выдаст болезненно-звездная бледность —
во что ей обходится маленький вздох
над бездной внизу, означающей бедность.
Какие клинки покидают ножны.
какая неисповедимая доблесть
улыбкой ответствует гневу нужды,
каменья ее обращая в съедобность? —
во всем этом видна ее боль не только за себя, но и за других.
И неправильно было бы упрекать Ахмадулину за пассивность ее лирической поэзии
— Ахмадулина тоже борется за нравственную чистоту, за воспитание человека
будущего, она просто не декларирует это. Борьба Ахмадулиной даже и не похожа на
борьбу — это борьба не громыхающая, а почти неслышная... Но ведь и тонкая
серебряная флейта может придавать нам силы в трудных жизненных сражениях так же,
как и боевая труба. Не надо насильно всовывать в руки людей не соответствующие им
музыкальные инструменты. Как безумствующий, захлебывающийся саксофон
естествен
240
в руках Вознесенского, так и флейта естественна в руках Ахмадулиной. И через
флейту Ахмадулиной, созданную, казалось бы, лишь для камерной музыки, трагически
зазвучала симфоническая тема ответственности. Пронзительно раскрывалось это в
стихотворении «Тоска по Лермонтову». Как и для многих русских поэтов, Грузия
означает нечто вечно прекрасное, дарующее целительный простор и нелицемерное
гостеприимство в самые разные времена. Но на этой так щедро одаренной богом земле