Там, на островах

Да и смысл, если всё, что здесь и сейчас происходит, целиком и полностью замысел местре Аруньи? Не кэпа Секейры, прошу заметить, а именно великого мастера школы! И хотелось бы ввернуть что-то типа «никогда такого не было, и вот опять», да никак! Реально никогда не было. Почётная форматура сегодня впервые в истории архипелага. Да и на старушке Земле, в Бразилии, вряд ли когда-нибудь подобное случалось. В других единоборствах — сплошь и рядом, а в капоэйре… увы! Понятия не имею, как такое вообще Арунье в голову пришло. Но, надо отдать ему должное, решение изящное. Что называется, и нашим, и вашим. С одной стороны, однозначное понижение в статусе, с другой — что угодно, но не низложение с изгнанием. Этакий перевод на ничего не значащую должность, она же синекура, с сохранением лица попавшего в опалу бывшего местре. Вернее, не так. Это с точки зрения Эшу и Ориша я отработанный материал и отрезанный ломоть, на который теперь наплевать и растереть. А вот у людей совсем другое отношение: как ни крути, а драться я горазд. И в свободном бою, когда не нужно придерживаться стилевых канонов, запросто вынесу в одну калитку любого из местных крутых парней, вплоть до самого местре Аруньи. И это я утверждаю без ложной скромности, поскольку позавчера в цирке под силовым куполом на собственном опыте убедился, что не так страшен чёрт, как его малюют. По сути, не имей я перед собой цели подставить Эшу Урсу под замес, я бы кэпа порвал на британский флаг. А уж за пределами места силы, особенно такого мощного, как на острове с вратами, это вообще дело нескольких секунд. До первого хорошего попадания, если по совести. Это я к тому, что, лишившись Эшу, мастером боя быть не перестал. И, пожалуй что, Арунья нашёл золотую середину — профессор, он же учитель, он же вторая мастерская степень, самое то в сложившейся ситуации. Потому что даже теперь, после поражения в правах и обретения нового статуса, выше меня в табели о рангах только Дьогу и Секейра. Плюс ещё трое равных, то бишь тоже профессоров. А также семеро инструкторов и тринадцать градуаду — всех, кто званием ниже, в круг не допустили, и они в большинстве своём толпились за его пределами. Ну, как толпились? Человек двести в общей сложности собралось, с учётом жреческой части. Но последние меня интересовали постольку поскольку — их падрину Жайми держал в кулаке, в отличие от бойцов. Помните, с чего я начал? Правильно, с кислых рож доброй половины присутствующих. Но, если отсеять сантеро, то из капоэйристов к фракции разочарованных можно было отнести лишь двух инструкторов и восьмерых из тринадцати градуаду — тех самых бунтарей, молодых да ранних. Витора, кстати, среди них я не обнаружил, но мне показалось, что он мелькнул пару раз в толпе зрителей.

Показуха как она есть, чистой воды. Без строгого следования ритуалам, без песнопений, без музыки, без динамической медитации — то есть без всего того, чего тот же местре Арунья велел мне любым способом избегать. И в неурочное время — ещё до полудня, хотя обычно подобные церемонии принято проводить на закате, при свете костров. Но зато в присутствии множества свидетелей жреческого сословия и самого мэра — единого в двух лицах в качестве представителя как светских, так и духовных властей. Всё-таки, что ни говори, а умён Арунья — р-раз, и лишил оппонентов главного козыря! Нет у них теперь предводителя, а, стало быть, и любая попытка бунта обречена на провал. И я при этом, что характерно, не опозорен, репутация не потеряна, авторитет не опорочен. Просто нет у меня теперь абсолютно никакой власти. Даже просто права голоса я лишён. Могу только советовать, да и то лишь тогда, когда попросят. Говорю же, почётный профессор как он есть! Присутствию рады, напоят, накормят, развлекут со всем почтением, но чтобы в дела школы нос сунуть — ни-ни! Правда, у местре Аруньи на меня некие виды имеются, как на человека уважаемого, но абсолютно никем не ангажированного. По его мнению, я теперь идеальный третейский судья. Но только по его, потому что лично я про себя только похихикал, услыхав подобное. Такое ощущение, что Арунья про коррупцию знать не знает. А вот мы с Вовой, да и с Монти тоже, можно сказать, на этом собаку съели. Так что есть варианты, как развернуться, есть. Главное, заранее не засветиться, выдержать паузу и ударить в нужный момент. Но это уже забота сеньора Алонсо, а не моя. Я здесь, на островах, отныне и навсегда не более чем наёмный работник. К счастью. И не только… вернее, не столько для меня, хе-хе.

Кстати, из неприятного, ну, помимо кислых рож бунтарей, ещё погода — она сегодня подкачала. С моря тянуло свежестью, и задувал чувствительный ветерок, нёсший по пляжу песок и швырявший на разгоряченную кожу и в лица прохладные капли. Но с этой неприятностью вполне можно было смириться, тем более что церемония затянуться не грозила. Несостоявшиеся бунтовщики попытались было что-то там вякнуть, но их очень быстро и решительно заткнули профессора. Дьогу даже впрягаться не пришлось, не говоря уж про градоначальника и его подручных-сантеро.

Впрочем, по большому счёту мне жаловаться не на что — лично для меня обошлось без последствий. Ну, если не считать упущенную вкупе с ответственностью нешуточную власть, которая, как по мне, скорее проклятие, а не благословение божье. Но я тут больше про скандалы и месть со стороны обманутых в лучших чувствах «молодых да ранних». И это было самое слабое место плана: как они воспримут ранее небывалое? Может, упрутся рогом и станут упорно игнорировать факт лишения местре Урсу связи с его Эшу? Или вовсе начнут отрицать? Ведь я им как реальная сила и не нужен вовсе, моя основная роль — символ. Ну и оправдание, как в глазах окружающих, так и в собственных. Мол, мы не банальным переворотом балуемся, а помогаем восстановить справедливость, чтобы новый местре занял полагающееся ему по праву место, а не прозябал в тени старого главы школы. Соответственно, крушение надежд в такой ситуации выглядит особенно обидно. Мне аж страшно стало, когда я представил, как буду рассказывать тому же Витору, что, мол, давай-ка ты, дружочек, угомонись, и товарищей своих обломай! Меня ж не просто побьют, меня конкретно отметелят, чтобы просто дать выход разочарованию. А от толпы даже я при всех моих умениях вряд ли отмахаюсь. Плюс Бейра-ду-Сеу, как ни крути, городок довольно маленький, тут все всех знают, так что прятаться не вариант. Разве что незамедлительно дать по тапкам, желательно даже не возвращаясь в город. Собственно, именно это предложение я кэпу Секейре и озвучил, аргументировав изложенными выше соображениями. Его, что характерно, тоже проняло. Как минимум, задумался он крепко. И думу тяжкую думал весь обратный путь, да не один, а в компании сеньора Примейру. И ведь надумали, стервецы! Выгрузили меня в транспортном хозяйстве, наказав не высовывать носа за пределы его территории, а в идеале вообще в «нумере» торчать, и убыли организовывать церемонию. Каковая сегодня и случилась, к моему вящему удовольствию — с Инкой целый день развлекаться, оно, конечно, хорошо, но… скажем так: довольно утомительно. Во всех смыслах, в том числе и мозговыносящем. Ладно, к вечеру Вова завалился, да не один, а в компании с пивасом и соответствующим случаю набором закусок, так что посидели славно. А потом ещё и выспались неплохо — утренней тренировки-то теперь нет! И вот он, апофигоз — тьфу! — апофеоз действа! Я теперь не местре Урсу, а всего лишь профессор эмериту Трока, то бишь «Выключатель». Типа, с одного удара свет вырубаю. И ведь не поспоришь!..

— Поприветствуем профессора Троку, камарас! — тем временем переключился местре Арунья с меня на остальных присутствующих. — Ола!

— Ола!!! — вразнобой отозвался круг, а за ним и основная масса зрителей.

— Будь справедлив и беспристрастен! — напутствовал меня напоследок Арунья, и, потеряв ко мне интерес, велел Дьогу: — Начинай игру, местранду!

— Да, местре! — коротко поклонился тот, и засуетился, раздавая распоряжения музыкантам и потенциальным участникам роды.

Ну, что тут сказать? Понял, принял, осознал! Потому что не дурак, дурак бы не понял, хе-хе. А я под шумок, как бы сказал Вова, огородами к Котовскому, свалил за пределы круга, ловко нырнув в толпу, а затем, протолкавшись локтями и вырвавшись на оперативный простор, зашагал по пляжу в сторону «лодочного гаража», благо не особенно и далеко…

Правда, незамеченным уйти не удалось, о чём и возвестил через несколько мгновений знакомый голос:

— Подождите, местре!

Ну да, кто бы это ещё мог быть, лениво подумал я, обернувшись на ходу и наткнувшись взглядом на взволнованного Витора. И столь же лениво попросил:

— Зови меня камара Энрике, Витор. Я больше не местре.

— Нет, местре, — упрямо мотнул головой тот.

— Ну, тогда хотя бы профессор! — смирился я с неизбежным.

— Но… почему, местре?! — так и не сдался паренёк, успевший меня не только догнать, но и пристроиться рядом, чуть ли не в ногу. — Что произошло?! Почему всё… вот так?! Мы же совсем иное планировали!

— Ты плохо слушал местре Арунью? — хмыкнул я. — Он же всё объяснил!

— Чтобы вы, местре, и вдруг вызвали гнев Олокуна? — скривился в недоверчивой гримасе Витор. — Да с чего бы?!

— С того, что у нас с местре Аруньей был честный поединок, и, раз он выиграл, то я, получается, проиграл! — всё так же на ходу развёл я руками. — А почему проиграл? Правильно! Потому что прогневал Олокуна! Чем — не спрашивай, сам в шоке! Хотя… есть у меня одно предположение…

— Какое? — напрягся Витор. — Думаете, Ориша почувствовал ваше намерение оспорить власть местре Аруньи, и ему это не понравилось?

— Скорее, он просёк наш истинный замысел — с потрясением устоев и выставлением таинств Эшу напоказ, — воспользовался я возможностью, чтобы заронить в излишне умную голову Витора сомнение. — Подумай об этом, парень! И представь, что может и с другими… ну, желающими… произойти. Мне-то, по большому счёту, пофиг, я человек посторонний, и Эшу получил случайно. А вы, местные, с ними с рождения! Вот ты, Витор, хотел бы остаться без Эшу?

— Нет, — мотнул тот головой. — Но… можно с вами поговорить, ме… профессор?

— А смысл? Я всё сказал! — отрезал я. — Реальной власти у меня теперь нет, а послужить вывеской для «народно-освободительного движения» я не горю желанием. Если ты понимаешь, о чём я.

— Не очень, ме… профессор! Какого ещё народно-освободительного движения?

— Фальшивого, — охотно пояснил я. — Липового. Даже фейкового, если угодно. А на деле — банального передела сфер влияния с целью срубить побольше бабла.

— А что в этом плохого… профессор?

— А чего хорошего? — парировал я. — Перемены, а тем более насильственные, всегда основа для бардака и анархии… если ты…

— Да понимаю, понимаю! — не дал мне договорить Витор. — Ладно, вас я тоже понял, профессор эмериту! Прощайте!

— А вот это вряд ли, — хмыкнул я, даже не оглянувшись на резко отставшего парня. — Сам ещё прибежишь, как миленький. Катер-то я тебе готовлю!

Но это, как вы понимаете, уже совсем другая история. Хоть и непосредственно, сдаётся мне, связанная с причиной неурочного визита неугомонной парочки.

— Ну и что ты можешь сказать в своё оправдание, амиго Энрике? — выдернул меня из воспоминаний дрожащий от едва сдерживаемой ярости голос Монти.

Инкин родственник к этому моменту уже с удобством разместился в найденном неподалеку кресле, демонтированном из кабины «Стрижа», и не отказал себе в удовольствии натурально в нём развалиться. Не самое удачное с точки зрения психологии решение — я-то на табуретке сидел, плюс рост, вот и получилось, что я на него сверху вниз поплё… — тьфу! — поглядываю, и, признаюсь честно, довольно пренебрежительно. По той простой причине, что уже довольно неплохо изучил сеньора Альвареса, и знал, когда не просто можно, но и нужно гнуть в общении с ним свою линию. Тем более, когда ещё и прав. Так что нечего тут давить авторитетом, не на того нарвался, дорогой товарищ Монти! Вот если бы на его месте дон Аурелио находился… или, скажем, шеф Мюррей… но до их уровня Алонсо ещё расти и расти. Возможно, что и к счастью. В смысле, для меня.