Танец Опиума
Шрифт:
— Мышь учуяла сырок!
— Побежала, вдруг… щелчок!
— И теперь она одна!
— В мышеловке заперта!
Ориентируясь в пространстве исключительно благодаря изобретению двадцать первого века — зажигалке, Сакура медленно встала, чувствуя босой ступнёй правой ноги холодный бетон. Девушка даже не помнила, где успела оставить один кроссовок. Ноги были искалечены и изрезаны осколками выбитых стекол, разбросанных везде и всюду. Голая лодыжка подвернута. Если она хочет и впредь остаться незамеченной, то необходимо оголить и вторую ногу.
Харуно спешно сняла с себя кроссовок. Она каким-то чудом умудрилась пойти на носочках, тем не менее сильно прихрамывая и хватаясь за всё, что попадалось под руку. Она практически на
— Мышь живёт теперь мечтой, — зашептал голос. — Всё о жизни размышляет…
— Сразу стало ей понятно… — одна из гостей подобралась к убежищу дурнушки так близко, что у Сакуры по спине побежали мурашки.
Пауза.
— Где бывает сыр бесплатно! — взвизгнула дикарка, выбежав из угла, и устремилась прямо на Харуно.
Последняя поморщилась, а затем рванула, что было мочи, не оглядываясь, не сомневаясь, не думая ни о чём. Погоня не прекращалась, как и жуткий смех и эхо. Сакура, прихрамывая, неслась по коридорам, чувствуя за собой преследование.
Харуно выбежала за поворот, к окну, и увидела за ним долгожданный рассвет. Лучи солнца только-только показались из-за горизонта, как бы успокаивая Сакуру. Новый день означал, что дурнушка пережила самую страшную ночь в её жизни, а, значит, и убежать от этих безумных преследователей она сможет!
Харуно совсем не смотрела себе под ноги, позабыв обо всех правилах безопасности, поэтому, завернув за угол, она наткнулась на тот самый зал с балкончиками. Сакура не смотрела по сторонам, разинув рот. Даже наоборот — девушка жмурилась и прятала глаза за выбившимися прядями волос, лишь бы не замечать стен, измазанных в крови. С глаз долой — из сердца вон!
Она даже не заметила, как стихли голоса позади неё, как стало тихо…
Дурнушка практически на одной ноге доскакала до горки камней, на месте которых цельным должны были сохраниться балкон, перила и лестница. Ей в нос бил мерзкий запах крови и разложения, словно бы она очутилась в лавке мясника, у которого в холодильнике протухло мясо. Харуно хотела аккуратно сбежать с руин, но треклятая нога поехала по камню, и Сакура кувырком покатилась вниз, чудом не выбив себе остатки мозгов. Она определённо что-то себе да сломала, и боль волнами расходилась по телу. Каждая клеточка и каждый внутренний орган болезненно ныли и взвывали к медицинской помощи.
Сакура с трудом оторвала лоб от бетонной поверхности. По виску струилась густая кровь. Взмывшая в воздух пыль туманом легла перед глазами, и Харуно не сразу сообразила, что проблемы с картинкой перед глазами не являются следствием повреждённого зрения. Сквозь мутно-серый занавес пробивались красные, смазанные пятна, постепенно складывающиеся в чёткое, но жуткое изображение.
Весь зал был хорошо освещён лучами только что проснувшегося солнца. Через выбитые стекла свет аккуратно ложился на каждую взмывшую вверх пылинку, на каждое граффити на стенах, на подвешенного над землёй парня…
Раздетый по пояс, окровавленный и мёртвый. На бледном теле не было такого места, от которого не отрезали бы кусочек мяса или на которое не нанесли бы плетью удар. Крови, казалось, вообще не осталось — настолько пугающей была его бледность. Чуть позже Харуно заметила ещё несколько уже разлажившихся тел с двух сторон от недавно убитого блондина.
Девушка видела золотое свечение волос, пробивавшееся сквозь толстую корку грязи, пота, пыли, земли и крови. Сакура даже шевельнуться не посмела, терпеливо ожидая, когда же, наконец, туман уложится. Дурнушке попросту не хотелось верить в то, что златые кудри принадлежат её спасителю. Однако пыль оседала, а черты лица всё больше напоминали задорного Дейдару — того самого парня, который всегда был так добр к ней и милосерден,
который вставал на её сомнительную сторону каждый раз, когда видел на лице подруги отчаяние и замешательство.Дейдара не подавал признаков жизни. Он мертвецом висел над вымокшим в крови бетоном. Парня подвесили прямо за руки, которые резала толстая веревка, к штырям выпирающих плит.
Снова глаза заволокла мутно-белая пелена, и Сакура смахнула её длинными ресницами. Две одинокие безмолвные слезы скатились по щекам, смешавшись с бурой кровью. Яркая зелень погасла, и то, что было надеждой, переродилось в чистой воды отчаяние. Харуно не отводила взгляда от блондина, найдя в это жуткое время в себе силы оплакать его, но не найдя их для дальнейшей борьбы. Ей бы передохнуть! Ей бы проплакаться в голос, навзрыд, игнорируя всякие просьбы успокоиться! Ей бы попрощаться с беспощадным миром мафиози! Но вместо этого Сакура прикрыла ладонью рот и нос, чтобы жуткий смрад смерти не затягивал её на самое дно страха и безрассудного бессилия, и встала.
Впереди была заветная дверь на свободу. Справа — бездыханные тела. Слева — окна без стекла, через которые солнечный свет падал на обезображенные трупы. А позади оставался страх. И дурнушка ковыляла вперёд, глотая слёзы и превозмогая боль. Дейдара попросил её выжить и не умирать, а она девушка не из слабых. Харуно не смогла спасти блондина, но вполне может спастись сама. Раз уж Харуно пережила эту ночь, значит, и сто метров переживёт.
На фоне Сакура слышала белый шум. Ни пения птиц, ни свист ветра, ни даже приближающихся шагов позади. Только белый шум и тихая просьба блондина: «Сакура, ты только живи. Ты только не умирай». Харуно делала шаг за шагом, словно впервые научилась ходить — с неуверенностью и боязнью упасть. Не было желания падать или останавливаться. У девушки как будто бы ноги онемели, и идти быстрее — не было ни сил, ни возможностей. Ни кричала, ни скулила, ни умоляла, а только молчала, и не пискнула даже тогда, когда кто-то спрыгнул на неё с балкона и повалил на бок.
Весь удар пришелся на плечо. Оно вывихнулось, а, услышь кто-нибудь посторонний этот жуткий хруст, самому небось стало бы больно. Харуно прижали к холодному бетонному полу. Затылком она ударилась о камень. Осознание ситуации дошло до неё с опозданием, а прежде Сакура заметила чёрные пронзительные глаза в считанных сантиметрах от неё. Они прожигали её, норовя убить одной силой мысли. Такие жестокие, опасные и страшные, но одновременно до боли в сердце знакомые. Взгляд девушки сфокусировался, и Сакуру передёрнуло. Душа розоволосой бедняжки ушла в пятки. На глазах мгновенно навернулись слёзы, и она бросилась в объятия брюнета.
Парень в ответ крепко обнимал её, пытаясь успокоить и ласково поглаживая по голове. Он ничего не говорил, молчал, как рыба в воде. А Харуно плакала навзрыд, зарываясь носом в помятую мокрую футболу. От брюнета тоже пахло кровью и грязью, но сквозь смрад прорывался домашний запах. В последний раз она вдыхала его с похожей жадностью в аэропорту, когда прощалась с этим человеком как будто бы навсегда…
— Шисуи! — шептала Сакура. — Господи, Шисуи!
Она даже думать не хотела, по какой из причин он здесь оказался. Она мало что знала о его отъезде. Встретить его в Австралии, в Дарвине, в том же месте, где очутилась она, — не что иное, как чудо! Брюнет казался её ангелом-хранителем, и в нём дурнушка в мгновение обрела свой приют.
Харуно утопала в его объятиях и понимала, что обязана этому человеку по гроб жизни за спасение, за то, что оказался рядом именно в ту минуту, когда она нуждалась в человеке. Все подозрения и вопросы уходили на второй план, совсем не тревожа детскую наивность доброго сердца.
Этот момент был закончен тогда, когда возле двери с левой стороны зала, к коей Сакура с таким отчаянным рвением ковыляла до поры до времени, послышался оглушительный вскрик. Громкий, режущий слух, полный неприкрытого ужаса и страха.