Танец с дьяволом
Шрифт:
Блю-Бой не хотел, чтобы его оставляли. Снова и снова бился он всем телом о борт автобуса, клочья пены летели из оскаленной пасти. Люба и Магда замерли в креслах. Одна думала о Хаиме, другая — только о собаке. У Любы не хватало сил и решимости взглянуть на верного друга, которому когда-то спасла жизнь. Может быть, не надо было? Может, лучше бы он погиб или остался независимым и отважным зверем, которому не нужны люди? Зачем она вмешалась в его судьбу?
Краем глаза она видела, как Хаим тщетно пытается оттащить пса от автобуса. Он обещал, что присмотрит за Блю-Боем, но ведь он и сам доживает здесь последние
Автобус тронулся. Хаим, с трудом удерживая пса на поводке, помахал им вслед. Люба заткнула уши, чтобы не слышать пронзительный, полный беспредельного отчаяния вой.
Магда, плача, повернулась к ней, сжала ее руку, и от этого ласкового прикосновения что-то словно оттаяло в ней, отпустило. Закусив губу, она зажмурилась, чтобы сдержать слезы. Ей вдруг стало ясно: она вовсе не женщина, а маленькая девочка. Девочка, потерявшая свою собаку. Ей так хотелось припасть к груди Магды и выплакаться, но она этого не сделала.
Когда поезд, лязгнув буферами, остановился у платформы вокзала Виктория-Стейшн, Магда и Люба, ошеломленные незнакомой речью, звучавшей вокруг, и бешеной вокзальной сутолокой, не сразу решились выйти на перрон. К счастью, одна польская дама, по фамилии Кулик, представительница Комитета помощи беженцам, встретила их и посадила в другой поезд, отправлявшийся в маленький приморский городок Уэймаус.
Там им дали квартирку на первом этаже двухэтажного домика с маленьким садом. Теперь у Любы была своя собственная комната: она впервые в жизни могла закрыть за собой дверь и побыть одна — неслыханная роскошь. Со всем прочим было трудней. Магде и Любе пришлось входить в колею нормальной жизни, а она поначалу представлялась им странной и неправильной. Так долго жили они в одном, а потом в другом лагере, что диким казалось снова платить за квартиру, газ, электричество. Магда быстро нашла работу, а Люба пошла в школу.
Над ними жила семья венгерских эмигрантов, приехавших в Англию два года назад. Оба работали на фабрике готового платья: жена — швеей, муж — закройщиком. Оба уже бегло говорили по-английски, помогали им чем могли и, вообще, оказались очень милыми людьми. Пухленькой, но не толстой Жинже было под сорок, а Яношу — лет двадцать пять. Счастье, что эти супруги, уже приобретшие кое-какой опыт, оказались рядом.
Через несколько дней Магда с помощью все той же миссис Кулик устроилась официанткой в ресторан на берегу. Люба отпросилась из школы, чтобы проводить ее туда и помочь заполнить нужные документы.
Увидев у дверей красную ковровую дорожку, Магда попятилась:
— По ней нельзя ходить!
— Можно, можно, — успокоила ее Люба, первой ступив ка ковер.
Магда робко последовала за ней — она была уверена, что их немедленно схватят за то, что осмелились идти по дорожке, положенной, очевидно, для лиц королевской крови.
Убедившись, что мать слегка освоилась, Люба вернулась в школу. В классе она была единственной иностранкой и долго чувствовала себя чужой для всех, хотя акцент ее исчез довольно скоро. Одноклассники казались ей желторотыми сопляками, и ей дико было слышать рассказы хихикающих девочек о том, как они целовались на заднем ряду кинотеатра. Ее так и подмывало вмешаться и спросить:
«Ну, так он тебя трахнул или нет?»Она потешалась над возбужденными неловкими юнцами, неуклюже пристававшими к ней, пытавшимися запустить потные от волнения руки ей под юбку или за шиворот. Ей доставляло удовольствие разжигать их так, что они кончали, не успев даже стянуть с нее трусики.
…В семнадцать лет она окончила школу и устроилась в магазин Вулворта, но не продавщицей — управляющий не хотел, чтобы иностранка имела дело с покупателями, — а на склад. Там, в этом темном и грязном помещении, двигая с места на место ящики и коробки, она проводила теперь большую часть дня. Ее не пугала никакая работа, но скуки она не переносила. И однажды Магда услышала:
— Я познакомилась на пляже с одной дамочкой, она работает в Лондоне в «эскорт-сервис». Ее зовут Луи. Так вот, она говорит, что смогла бы подыскать работу для нас обеих…
— Работу? Ты что, не знаешь, какая на самом деле работа у девушек из «эскорт-сервис»?
— Знаю. Не очень трудная, довольно приятная и очень денежная.
— Люба, я тебе уже сказала…
— Нет уж, теперь послушай, что я тебе скажу! Хватит мне качать бицепсы, ворочая эти коробки на складе, а тебе возить тряпкой по столам в твоей забегаловке на пляже!
— Но у нас же все есть!
— У нас ничего нет!
— Потерпи немного, через несколько месяцев накопим денег, купим телевизор…
— Да? И сядем смотреть, как живут другие? Я сама хочу жить!
— Я тоже. Я мечтаю когда-нибудь открыть маленькую закусочную…
— Закусочную! Тоска… Помнишь, как мы работали в Кракове?
— Прекрати, Люба! Мы живем теперь в другой стране, мы начали жизнь сначала и… Короче говоря, я даже слышать об этом не желаю! — она вышла из комнаты.
Люба вскоре убедилась, что Магда окончательно решила поставить на прошлом крест, забыть, что на свете есть Краков. Она больше никогда не упоминала Хаима, хоть и напевала иногда его песенки. Она очень строго одевалась, почти не красилась. Перед Любой был совсем другой человек.
Тогда-то и произошла ее встреча с полковником Стенли Джонсоном.
Отставной полковник африканских королевских стрелков Джонсон был всегда безукоризненно одет — хорошо сшитые костюмы ладно сидели на его приземистой плотной фигуре, складки брюк были остры, как лезвия, башмаки сияли глянцем, из верхнего кармана выглядывал белоснежный платочек, а чуть ниже были прикреплены ленточки двух орденов, полученных за подавление восстания племени мао-мао. Над тонкими губами топорщились тонкие усики. Трудно было сказать, сколько ему лет — на узком лице совсем не было морщин, — но, должно быть, подходило к пятидесяти. Он взял за правило каждый вечер приходить в тот ресторан, где работала Магда, садиться за столик лицом к морю и заказывать кофе с ячменной лепешкой.
Он был неизменно и изысканно вежлив. Время от времени Магда замечала обращенный на нее взгляд, и тогда он с учтивой улыбкой вновь принимался за свой кофе, а на прощание всегда говорил какую-нибудь любезность.
Однажды он досидел до самого закрытия и проводил Магду домой. Потом она рассказывала Любе, что он — вдовец и ветеран многих войн, а после того как вышел в отставку, провел много лет в каких-то экзотических странах — в Уганде, Танзании, Кении. Однако нынешние режимы там пришлись ему не по вкусу, и недавно он вернулся на родину. Теперь собирается купить небольшой отель или пансионат в окрестностях Брайтона.