Танец с дьяволом
Шрифт:
— Я и не знала, что ты такой требовательный, Дэниел. Заставляешь актеров снова и снова повторять одни и те же фразы. Ты их, наверно, совсем измучил.
— Вот за эти муки им и платят такие деньги.
Она засмеялась:
— А что делают вон те люди на площадке?
— Дублеры. Они заменяют актеров, чтобы мы могли правильно поставить свет.
— А почему сами актеры этого не делают?
— Ты же только что сказала, что они и так измучены мной.
Она снова прыснула, как девчонка, крепко сжала его руку. Дэнни радовался, что она наслаждается этим новым миром, словно школьница. Уже на выходе они столкнулись с Милтом,
— Ну, теперь я понимаю, в кого это наш Дэнни такой красивый.
Маргарет просияла.
— Милт — мой лучший друг…
— …и поэтому я отдаю ему девяносто процентов своих заработков, — подхватил тот.
Дэнни засмеялся, глядя на озадаченно-испуганное лицо Маргарет.
— Он шутит, мама. Но некоторые агенты именно так и поступают.
Вечером он повел Маргарет к «Чейзену» в Беверли-Хиллз.
— За женщину, которая сыграла главную роль в моей жизни! — провозгласил он, подняв бокал шампанского.
— Ты устроил мне настоящий праздник, Дэниел, — глаза Маргарет увлажнились.
Дэнни никак не мог привыкнуть к тому, что она так постарела. Губы были намазаны криво, куда-то делась ее патрицианская изысканность.
Дэнни заказал фирменное блюдо Чейзена — два стейка «Хобо».
— Среднепрожаренный, да?
— Да, это будет прекрасно.
Сквозь тонкое стекло бокала он глядел на ту, которая сделала для него так много. Маргарет была грустна и сосредоточенна, следа не осталось от веселого любопытства, искрившегося в ее глазах на съемочной площадке. Зрачки расширились так, что глаза стали черными, и, когда она подносила к губам бокал, рука ее дрожала.
— Маргарет… — как странно было после стольких лет называть ее по имени! — Маргарет, ты хорошо себя чувствуешь?
Она взглянула на него и ответила тихим голосом, еле слышным в ресторанном шуме:
— Прости меня, Дэниел, если я совершила какой-нибудь грех по отношению к тебе.
— Зачем ты это говоришь? Ты сделала мне столько добра — больше, чем кто-либо другой на этом свете.
Слабо улыбнувшись, она отпила немного шампанского.
— Мне хотелось бы так думать. Я уповаю на то, что ты запомнишь мои добрые дела, если они и вправду были…
«Как она странно говорит, — мелькнуло в голове Дэнни. — Может быть, немного опьянела?» Вслух он спросил:
— Что-нибудь случилось?
— Нет-нет, ничего, — все с той же блуждающей улыбкой отвечала она. — Я так горжусь тобой, твоими успехами! Но, знаешь, я… я немного устала, а завтра рано утром мне надо улетать.
— Но почему ты так торопишься, Маргарет? Ты еще не видела мой новый дом — там есть отличная, удобная комната для тебя…
— Спасибо тебе, Дэниел, но… я должна возвращаться.
— Пожалуйста, останься еще. У тебя усталый вид. Поживи у меня немного, прошу тебя…
Грустно улыбнувшись, она вынула из своей потертой сумочки небольшой пакетик, обернутый в голубую бумагу и перевязанный кружевной ленточкой.
— Это тебе, Дэниел. Эту книгу мне подарили в юности, и тогда я редко в нее заглядывала, но потом стала читать ее все чаще и чаще. Пожалуйста, прочти и ты ее, только прочти внимательно и подумай о том, что в ней сказано. — Глаза ее настойчиво молили его о чем-то. — Считай, что это домашнее задание от твоей старой
учительницы.Дэнни в растерянности принял у нее пакет, не зная, что сказать. Они попрощались, и он обещал, что скоро прилетит к ней и они увидятся.
Однако увидеться им больше не пришлось. Неделю спустя он получил письмо: духовник миссис Деннисон извещал его о том, что она скончалась. У нее был рак, и она прилетела в Калифорнию, нарушив запрет врачей, чтобы в последний раз взглянуть на него.
Вот тогда Дэнни, убитый и горем, и неизбывной виной, развязал кружевную ленточку и вскрыл голубую, пахнущую лавандой обертку.
Это была моралите — духовная пьеса XVI века — на двух языках. Она называлась «Всякий человек». Дэнни плохо понимал архаичный английский текст и потому стал читать ее по-немецки.
«Господь сказал: да приидут пред лицо Мое все живущие и дадут Мне отчет о жизни своей», — так она начиналась. Главный герой ее в Судный День, покуда посланная Богом Смерть ожидает его, тщетно зовет своих былых друзей свидетельствовать в его пользу. Все — и Красота, и Сила, и Наслаждение — отступаются, все предают его. Он отпирает свои ларцы и сундуки, но деньги бесполезны и бессмысленны. Его единственное спасение Добрые Дела, но и им нечего сказать в оправдание ему. Смысл пьесы сводился к тому, что отчета в твоих действиях у тебя потребуют раньше, чем ты думаешь, а потому спеши творить добро ежедневно и ежечасно, не откладывай это на потом.
Дэнни, опустив книгу на колени, рассеянно перелистывал страницы. Что хотела выразить своим прощальным подарком Маргарет Деннисон? «Не живи бездумно, отдавай себе отчет в том, что делаешь»? Может быть. Что же — это нечто вроде ее завещания ему? Но книга эта больше подходит для умирающей от рака пожилой женщины, которая знает, что дни ее сочтены. Ему нужно что-то другое — то, что способно было бы снять налет какой-то беспросветности, омрачавшей его жизнь, — даже самые светлые ее минуты. Вряд ли пригодится ему для этого «Всякий человек», но тем не менее пахнущий лавандой томик остался в его памяти и в его мыслях.
Глава VI
На платформе их ждал прямой и улыбающийся полковник Джонсон.
— Через несколько минут вы войдете под крышу вашего нового дома, — провозгласил он, открыв перед ними дверцу и багажник автомобиля, куда они поставили свои тяжелые сумки.
«ГРИНФИЛДС-ИНН» — было написано на дорожном указателе. «Как это красиво звучит, — думала Люба, поглядывая в окно машины, — и каким покоем веет от всего». Это было увитое плющом четырехэтажное здание в викторианском стиле — восемнадцать номеров.
Полковник, заводя машину на стоянку, тем временем объяснял Магде, что ей как человеку опытному и сведущему в кулинарии придется взять на себя заботы о гостиничном ресторане и питании постояльцев. Сам он займется рекламой. Дел впереди много, сезон только начинается.
К началу второй недели отель был заполнен до отказа. Магда работала, как каторжная, не выходя из кухни: надо было приготовить тридцать завтраков. От ленча многие постояльцы отказывались, чтобы не покидать пляж, но зато были не прочь взять с собой сандвичи. А потом наступало время обеда.