Тараканьи бега

– Ну, тогда в другой раз. Бывайте! Мы пошли, а то девушкам тяжело рюкзаки держать!

Студент Евсиков, подгоняя своих девушек, пошагал дальше.

Стрекозов почесал в затылке.

– Сходить, что ли, с ним как-нибудь в лес... Шашлычка откушать...

– Как-нибудь сходим, - согласился Дамкин.
– А сейчас надо устроить дела Шлезинского, а то ему жить негде. Правда, Шлезинский?

Музыкант, поправив на плече гитару, посмотрел вслед девушкам Евсикова и любвеобильно вздохнул.

Глава следующая,

в которой Карамелькин в очередной раз обижается

на Дамкина и Стрекозова

...обиды нужно наносить разом...

Макиавелли "Государь"

Позвонив по дороге своей секретарше, литераторы встретили ее около дома Карамелькина и прихватили с собой. Шлезинского оставили подождать у подъезда, чтобы в нужное время пригласить к Карамелькину. Шлезинский сел на лавочку и, достав из чехла гитару, начал неторопливо перебирать струны.

Дверь открыл хмурый Карамелькин.

– Привет, Арнольд!
– воскликнул Дамкин.
– А мы к тебе в гости!

– Здравствуйте, ребята, - молвил программист.
– Здравствуй, Светочка!

Карамелькин звонко чмокнул Свету в румяную щеку.

Стрекозов прошел на кухню и привычно поставил чайник.

– Мы тебе пожрать принесли, - сообщил он, доставая купленные Светой продукты.
– Целый килограмм докторской колбасы и батон хлеба.

– Спасибо, вы - настоящие друзья, не то что некоторые...

– Это ты о ком?

– Есть такие сволочи, которых считаешь своими друзьями, последнее с ними делишь, а потом оказывается, что они тебя постоянно смертельно обижают!

– Арнольд, - Дамкин провел Свету в комнату и усадил на диван.
– Ты, говорят, со Шлезинским поссорился?

– Он меня так обидел, ребята...

– Знаешь, - сказал Стрекозов, - а ведь если вдуматься, то он совсем и не виноват!

– Как это не виноват? Это почему же?

– Ну, смотри, он подослал женщину, а ты не помнил, знаешь ее или нет. У кого память дырявая? У тебя или у Шлезинского?

– У меня, - признал объективный Карамелькин.

– Он тебя разыграл, а потом тут же в этом сознался. Это разве плохо? Представь, что он ничего бы не сказал, и ты был бы уверен, что у тебя склероз! Разве он неправильно поступил?

– Правильно...

– У нас такое ощущение, Арнольд, что ты не понимаешь шуток.

– Шутки и остроты я понимаю, - возразил Карамелькин, - но то, что сделал Шлезинский - это просто издевательство. Среди приличных людей так поступать не принято!

– А на нас ты случайно не обижаешься?

– Нет, - удивился Карамелькин.
– А за что мне на вас обижаться?

– Да мы тебя тоже разыграли, только гораздо круче, чем Шлезинский.

– Это как же? Что-то я не припомню...

– Светка, ты помнишь те письма, которые ты писала под нашу диктовку? спросил Дамкин.

– Которые нужны были для рассказа о школьницах?
– невинно спросила секретарша.
– Где она признавалась в любви?

– Вот, вот!
– Стрекозов сел поудобнее.
– Карамелькин, твоя школьница это мы с Дамкиным!

Карамелькин позеленел.

– Света, - сказал он строго.
– Значит, это ты писала мне эти отвратительные письма?

– Я же думала, что пишу новый рассказ Дамкина и Стрекозова, а машинки тогда под рукой не было...
– сказала Света и невинно поджала губки.

– Что?
– вскричал Карамелькин.

Минут пять он тупо смотрел на друзей, потом с криком вскочил и начал размахивать руками.

– Знать я вас больше не желаю! Какие вы сволочи!
– выпалил программист сквозь стиснутые зубы.
– А еще друзья! Да я вас!..

– Страшно!
– поежился Дамкин.
– Сейчас нас умочит, как его китаец учил...

– Уходите!
– Карамелькин распахнул дверь и театральным жестом указал на выход.
– Вон!!!

Дамкин и Стрекозов встали.

– Последнее время слово "Вон!" у Карамелькина стало одним из любимых, - заметил Дамкин.
– Светочка, пошли вон!

Дверь за литераторами захлопнулась.

– Ну, вы даете, мужики!
– сказала Света.
– Обидели Карамелькина!

Читатель уже, наверное, заметил, что когда Света была ими довольна, называла мальчиками, а когда нет - мужиками. Видимо намекала, что все мужики - сволочи, а ее литераторы - напротив, невинны и не сволочи.

– Ладно, что понаписали ему писем, но зачем было об этом ему сообщать? Повеселились бы, и все!

– Зато теперь выходка Шлезинского покажется ему детской забавой, усмехнулся Дамкин.

– И меня втравили в эту историю, теперь он и на меня обиделся, продолжала переживать Света.

– Не волнуйся, Светочка, мы тебе опровержение напишем.

– Как это?

– Сейчас придем домой, поставим на плиту чайник, усадим тебя за машинку и напишем!
– сказал Дамкин

– Не домой, - поправил Стрекозов, - а к Бронштейну. Или ты забыл, что мы у него хотели пожить?

Около лавочки, на которой Шлезинский во всю наяривал рок-н-роллы, собралась толпа пятнадцатилетних подростков. Девочки и мальчики пританцовывали.

– Шлезинский!
– позвал Дамкин.
– Кончай тут фигней заниматься! Пора завершить начатое дело!

– Все!
– объявил Шлезинский подросткам.

– А еще когда-нибудь поиграете?
– смазливые молоденькие девочки строили глазки довольному Шлезинскому.
– Вы так хорошо поете! Лучше Макаревича!

– И лучше Кобзона!
– сообщил Стрекозов.
– И даже лучше Леонтьева! Он вам вечерком еще поиграет!

– Правда?

– Правда, правда, - кивнул Шлезинский.

Подростки разошлись.

– Он что, на меня больше не обижается?
– спросил музыкант.

– Ну как тебе сказать, - протянул Дамкин.
– Пока, может быть, еще немного дуется. Но гораздо сильнее теперь он обижается на нас.

– Когда это вы успели его обидеть?

– Помнишь письма, которые ему писала школьница?

– Которые она мне писала, - поправил Шлезинский, - а он их получал и читал.

– Ну вот, тут выяснилось, что это мы со Стрекозовым их писали, вот он на нас и обиделся.