Тайгастрой

— Итак, группу возглавит Абаканов. Я дам команду, он подберет людей. Кстати, если перед отъездом будете беседовать с Черепановым, можете сказать, что я выделил Абаканова. Для милого дружка — и сережка из ушка!

Добродушное, простецкое выражение лица Грибова еще более расположило к себе Журбу.

— На первых порах группа сможет произвести облегченную съемку. Этого будет достаточно для суждения, что делать дальше. Да, теперь вот что, — сказал Грибов. — У нас здесь, среди проектирующих и разведывательных организаций различных ведомств, установилась традиция взаимной помощи. Разведка и изыскание производятся на Алтае, в горной Шории, в Хакассии. Если кто-нибудь отправляется в одну из точек, ему дают поручение навестить соседей. Приходится доставлять карты, бумагу, инструмент, деньги. Придется и вам добираться в Тубек с оказией. Это, понятно, удлинит путь, но... от традиций мы отказываться не можем. Я созвонюсь сегодня с геологами.

— Надолго такая оказия задержит нашу отправку?

— Завтра в полдень сможете двинуться в дорогу.

2

Кроме Абаканова — инженера с фигурой спортсмена — и десятника Сухих, человека старого уклада, побывавшего чуть ли не на всех стройках царской России, в изыскательскую группу вошли восемнадцатилетняя Женя Столярова, приехавшая недавно из Ленинграда, отец и сын Коровкины из-под Тобольска и черноусый паренек, Яша Яковкин, который при оформлении заявил, что знает буровое и строительное дело и может пригодиться вообще на любой работе.

Машину загрузили геодезическими инструментами, бурами, картами, рулонами бумаги, продуктами, разместились поближе к шоферской кабине, чтобы меньше трясло на мостовой.

— Рабочих найдете на месте! — крикнул Грибов, как будто на машине находились одни специалисты.— Деньги переведу на районный банк, в Гаврюхино. Постарайтесь не задерживаться!

К машине вышел и Радузев. Он был молчалив и печален.

До городка Медного, находившегося на старом торговом тракте между Россией и Монголией, ехали по железной дороге; дальше, километров полтораста, предстояла поездка на грузовой машине, а от селения Соковки через тайгу до Тубека, километров сто восемьдесят, — на вьючных лошадях. Этот путь с оказией был заманчив для молодежи, но тяжел для стариков.

Пока ехали в поезде, держались замкнуто, отношения еще не установились; сведенные в одну группу, незнакомые до отъезда, участники экспедиции приглядывались друг к другу.

Журба был мрачен. Несмотря на старания, Грибову не удалось скомплектовать группу так, как он хотел, пришлось собирать людей с бору по сосенке, исполкомовцы не дали геолога; инженера Абаканова, начальника изыскательской партии, Журба не знал; десятник Сухих, зачисленный на должность техника-геолога, особого доверия, как специалист, не внушал; остальные не имели никакого опыта геодезической съемки и могли быть, как говорил Яша Яковкин, использованы только на подсобных работах.

В Медном переночевали, утром раздобыли машину, позавтракали, погрузились и тронулись в путь. Перед посадкой в машину Женя Столярова надела байковый лыжный костюм, хотя солнце пекло немилосердно, Журба оставался в своей военной форме. Инженер Абаканов, голый до пояса, щеголял в широких штанах из чортовой кожи, заправленных в грубые башмаки на резиновом ходу. Остальные участники экспедиции обрядились в синие спецовки, которые раздобыл Журба в крайисполкоме.

Машина прошла мимо остатков древней крепости, возведенной русскими землепроходцами, и помчалась по монгольскому тракту на юг. Опершись мускулистой рукой на кабину шофера, стоял Абаканов, сверкая на солнце обнаженным торсом.

— Что это? Демонстрация? — спросила насмешливо Женя, ни к кому, впрочем, не обращаясь.— Он, кажется, воображает, что у него торс Аполлона Бельведерского!

— Завидно, девушка? — принял вызов Абаканов.

— Даже вот нистолечко! — и Женя показала на кончик своего мизинца. Она держалась просто, словно давно была знакома со всеми.

Через полчаса небо подозрительно нахмурилось, подул ветерок, на Жене затрепетали концы розовой косынки, ударяя по щеке сидевшего за ней черноусого Яшу Яковкина.

— Пересаживайтесь в будку шофера, — предложил Жене Журба. — Нечего церемониться.

И вдруг дохнуло сырым, острым запахом, и седая стена ливня пересекла пыльную дорогу. Путники бросились к палаткам, но было поздно: вода окатила их с головы до ног.

— Боевое крещение! Теперь ничто не страшно, — заметил Абаканов, отряхивая ладонями воду с плеч и груди. На густых и жестких, как зубная щетка, бровях его блестели жемчужные капельки; мокрые волосы отливали синевой, подобно крылу грача. Абаканову было весело, он не скрывал своего превосходства спортсмена и раскатисто смеялся, глядя на остальных.

Старик Коровкин снял с себя армяк и укрыл Пашку, хотя это внимание отца при всех было ему неприятно.

— Сиди, сиди, Пашенька. Один ты у меня...

Дождь, впрочем, скоро прекратился. Абаканов достал из военной сумки полотенце, тщательно вытер лицо, растер привычным жестом физкультурника руки, грудь, спину. Тело его тотчас покраснело.

— Хорошо! Эй, дубинушка, ухнем! — запел он, размахивая по-дирижерски руками. — Сейчас высохнем, как вобла.

— Веселый инженер, — заметил десятник Сухих. — С таким рабочие любят работать.

На десятнике старая форменная фуражка с бархатным околышем и техническим значком, глубоко вошедшим в ткань. Он держался солидно; эта фраза, пожалуй, была первой за всю дорогу.

— По знаменитым местам едем, — заявил Абаканов, глядя куда-то в сторону.

Он рассказал народную легенду о Чибереке, который пытался проложить тракт, но не смог. Остатки огромных камней свидетельствовали, по народной легенде, о строительных работах Чиберека.

Справа от тракта лилась полноводная, стального цвета река, открывались заливные луга; из-за туч выкатилось солнце, забелели ослепительным цветом оснеженные пики гор. Прибитая дождем пыль, мягкая, как пудра, тотчас посветлела, поднялся ветер и понес тучу песка по дороге.

Абаканов снова затягивает в одиночку. «Эй, дубинушка, ухнем!» Его крутая спина, с рыжими веснушками, соединявшимися, как ряска на застойной воде, в сплошные островки, покрывается пепельным налетом пыли.

Пыль уже и на бровях, на ресницах, в покрасневших уголках глаз, в ушах всех путников.

Журба сидел на дне кузова, опираясь спиной на кабину, и с нахмуренным видом глядел по сторонам. Если бы не испортили настроение в исполкоме и не беспокоили мысли о предстоящей работе, с каким удовольствием мчался бы он сейчас в глубь неведомого края... Он пытался представить площадку, но все как-то не шло на ум.

Ветер свежел. Абаканов некоторое время еще упорствовал, но под конец сдался: вынул из рюкзака ночную сорочку, повертел перед собой и надел.

— Цыганская шуба? — спросила Женя.

Когда она смеется, ее лицо краснеет, тогда скрывается рваная дорожка шрама, пролегшая через щеку. «Откуда у нее этот шрам?» думает Журба.

— Теплее шубы! Не верите? — и Абаканов хлопает себя руками по груди.

Жене холодно, хотя она в лыжном костюме, плотная ткань сыра, ни солнце, ни ветер не высушили. Журба снова предлагает девушке пересесть в кабину. «Вы ведь у нас единственная!» Но девушка отказывается.