Тайны имперской канцелярии

Кто устоит перед этим и не допустит соблазна? Кто ниспровергнет в ад сущую наружность?..

Ответа сейчас нет.

Потому, надо принимать меры к тому, чтоб ничего не свершилось. И это будет правильно. Если не изменить сразу себя, то незачем теребить и других. Сначала надо самим измениться.

А то, что те, кто это все задумал, ничем не отличаются от остальных - это точно и достоверно, хотя я не знаю их фамилий, но все ж знаю точно – у них нет того, чего хотелось бы видеть нам всем.

Потому, немедля необходимо связаться с Николаем и обсудить все втайне ото всех.

А кто поможет мне в этом? Учитель? Так его нет. Иннокентий?

Что ж, возможно. Но поддержит ли он меня, если я сообщу все свои тревоги?

Что ж, посмотрим. Надо только немного успокоиться, а то слишком уж далеко зашел. Хотя это неплохо. Я сам понял, чего хочу на самом деле. Хочу справедливости и хочу добра всем, не исключая и тех, кто тайно задумал смуту.

На этом ход его мыслей остановился, и граф осмотрелся по сторонам.

– Что-то долго нет моего друга, - подумал он про себя, - может, поспать немного. Говорят, сон полезен.

И граф устроился поудобнее.

Наверное, все же усталость ото всего давала свое, а потому, закрыв глаза, он сразу уснул, даже не обратив внимание на искрящуюся круговерть солнца в занимаемой им комнате...

Глава 9

Проснулся Иван Алексеевич в совсем другом расположении духа. Голова почему-то болела и особо ныл затылок: то ли от долгого пребывания в одном положении, то ли от неведомой ему болезни.

Иннокентия в комнате не было, а потолок ярко освещался солнечным светом.

– Кто бы мог подумать, - думал про себя граф, - что хозяин окажется прав. Только вчера говорил об этом, а уже случилось?
– и он попробовал повернуть голову вправо.

Шея как будто срослась с головой и не хотела шевелиться.

Граф сделал усилие и все ж добился своего. Что-то хрустнуло внутри и заболело. Вскоре боль затихла, а шея оставалась в том же положении, которое придала ей голова.

Иван Алексеевич попробовал повернуть ее снова, но в обратном направлении.

Опять что-то хрустнуло, но все-таки шея повиновалась довольно легко. Тогда граф начал болтать ей в разные стороны с увеличением скорости движения.

В конце концов, это ему надоело, и он остановился.

Потолок поплыл перед глазами, а в комнате мебель перестала стоять на месте. Наконец, все успокоилось и перед его взором предстало улыбающееся лицо Иннокентия.

– Вижу, время даром не теряете, - произнес он, подходя поближе к самой постели.

– Да уж, - скромно признался граф, - что-то шея хрустит и болит немного.

– О-о, это просто сквозняк, - ответил Иннокентий, присаживаясь рядом на табурет.

– Да-а, а я думал, что их здесь нету, - удивился граф, - закрыто ведь все.

– Нy и что, что закрыто. Сквозняк - это такой вихрь. Он кружит везде, хотя и попадает к нам через открытые дыры.

– Что-то слишком мудро, - заметил Иван Алексеевич.

– Да нет, не мудро, - не согласился лекарь, - а, наоборот, довольно просто. Ветер заносит нам в дверь небольшую частичку солнечного света. Она и именуется сквозняком.

– Помилуйте, Иннокентий Петрович, - взмолился граф, - как это частичка солнечного света? А это, что вокруг нас, не оно разве?
– и он обвел рукой по комнате.

– То, да не то, - ответил ему тот же, - это всего лишь свет или отражение его, а сама частичка там на улице в воздухе... Ну, ладно, не буду забивать голову пустяками. Давайте, лучше поговорим о делах. Я ведь знаю, что вы мучаетесь. Можете посоветоваться, если хотите.

– Спасибо, Иннокентий, но я думаю, что все ж пришел к определенному решению. Только вот до конца не уверен - правильно ли оно?

– И какое же это решение?
– спросил знахарь.

– Ты ведь все знаешь, так и ответь сам, - подзадорил его намеренно Иван Алексеевич.

– Я-то знаю, - скромно признался Иннокентий, - но хотел бы слышать это из ваших уст.

– А почему?
– удивился губернатор.

– Знаете, бывают минуты, когда человек вовсе не владеет своим телом. Вот тогда он и произносит то, что мы именуем чистосердечным признанием. Поэтому, я хотел бы, чтобы вы сами все сказали.

Граф с минуту помолчал, о чем-то размышляя, а затем сказал:

– Думаю, что ты, как всегда, прав, Иннокентий. Эти мысли явились ко мне совсем случайно, как бы со стороны.

– Нет, - помотал головой тот, - это не со стороны. Это наши мысли и есть. Они так глубоко спрятаны там внутри, что когда до них докопаешься, то кажется это не наше, а чужое. Ибо мы сами наружно и даже частью внутренне не такие. Потому, когда явь становится наруже, мы так боимся сами себя и боимся показать это другим.

– Тут я с тобой согласен, - подтвердил губернатор, - но как объяснить другое?

– Что?

– То, что идет нам от бога или откуда еще. Вообще, откуда берется все это? Те же думы, помыслы, заблуждения, ошибки и т.д.

– Затрудняюсь ответить на все, но, думаю, что знаю ответ на одно. Все образует все. Именно это и составляет нас самих и заставляет к иному действию.

– Да, мудрено говоришь, - как-то печально ответил губернатор, - но ответь мне на еще один вопрос.

– Какой же?

– Я знаю, что ты молчалив и скрытен. Но все ж, почему ты не взойдешь более высоко, нежели стоишь сейчас. Ведь у тебя все есть для этого: ум, талант, способности. Ты ведь даже стихи сочиняешь, верно?

– Да, - неохотно согласился Иннокентий, - но они не имеют отношения к тому, что я делаю и чем занимаюсь вообще. И не скрытен я вовсе. Просто никому нет дела до всего того, чем я занимаюсь. Да и не нужно это сейчас.

– А когда же станет нужно?

– Не знаю, возможно через каких-нибудь лет сто все востребуется наружу. Но вряд ли им можно будет воспользоваться, как предметом. Даже мысль устаревает во времени. Вечного огня из груди быть не может. Но это, если люди становятся другими. Если же они не меняются, то такие мысли вечны