Тайны имперской канцелярии

на самом деле.

– Что, твоя жизнь состоит из вечности мысли?
– удивился губернатор.

– Нет, я бы сказал так. Она составляет общую тленность жизни и вечность небытия.

– А, что ты разумеешь под тленностью?
– спросил Иван Алексеевич.
– Уж не тленность души?

– Да, именно ее, - ответил Иннокентий, вставая с табурета и отходя в сторону к окну, - видите, граф, - продолжал он, - вон солнце, вот мы. Между нами время, а в этом времени люди. Живые, мертвые - разницы не существует. Все одно - они души, витающие в облаках или состоящие здесь на земле. Только время, сокращая разрыв между нами, способно преодолеть все это. Но я не имею в виду, что солнце станет к нам ближе. Нет. Мы должны стать ему навстречу. Очистить свою душу и тогда сократим это расстояние, которое расположено временем.

– А при чем тут тленность души?
– не понял такого ответа граф.

– Тленность?
– переспросил Иннокентий, так и не отходя от окна, - а, что тленность по вашему разумению?
– вместо ответа спросил он сам.

– Откровенно говоря, я мало понимаю это слово, - честно признался граф.

– Видите, вы со мной откровенны и не боитесь сознаться в том, чего не знаете. Но другому вы ведь не скажете подобного, ибо убоитесь позора или простого сраму со стороны тех же друзей по чину и рангу. Вот это и есть тленность души. Это способность человека к раскрытию своего сокровенного перед остальными, а также победа его самого над своим нечисто сердечным признанием.

– Теперь, понял, - обескуражено прошептал граф, удивляясь такому простому объяснению, - но, что понимают под этим другие?
– тут же задал он

вопрос.

– Что другие, что мы понимаем в сущности своей жизни совершенно иное. Для всех тленность - это просто состояние человеческой души. И понимает каждый по-своему правильно. Но чего-то все ж ему не хватает. Потому и не остается ничего иного, как лгать окружающим о правоте своего изречения.

– Да, - тихо промолвил Иван Алексеевич, - здесь я полностью с тобой согласен.

Наступила небольшая тишина, а затем голос Иннокентия продолжил:

– Я знаю, о чем у вас сейчас болит душа. Но не хочу вмешиваться в ваше собственное достижение. Иначе, оно станет уже моим, и вы его не воспримете, как свое. А только свое способно пробудить в человеке силу познания себя самого изнутри и снаружи. Потому, одной жизни мало для того, чтоб облагородить себя. Вы только вдумайтесь в это слово. ОБЛАГОРОДИТЬ.

Что оно обозначает? Да, не что иное, как отгородить себя от поступающей снаружи лжи и насилия ненавязчивой чужой правды. Именно в этом благородстве и кроется суть всего искренне возрождающегося изнутри.

– Я понимаю, - сам не зная почему, сказал граф, внимательно слушая его изречение.

– Да, нет же, вам не нужно совсем это, - не поддержал Иннокентий, - вы можете меня слушать, а решать что-то свое, исходя со всего сказанного мною. Так мы и вырастаем в своих мыслях. Я приближаюсь к своему завершению пути, а вы к своему. Вот настоящая причина таких бесед. Мы оба развиваемся, но при этом не теряем друг друга, а, наоборот, восполняем, так как мысли наши направлены в одну сторону на облагораживание души. Но опять же, одних мыслей мало и надо подтверждать их поступками. Но только в том случае, если что-то уже произросло в вас самих, как состоявшееся и уже обоснованно закрепившееся. В противном случае, лучше ничего не делать,

ибо это будет снова обман и, в первую очередь, самого себя. Всегда принятое и избранное вами самими должно приносить пользу и удовлетворение самому себе, невзирая пока на уготования других, так как те другие, возможно, еще не дошли до этого. В этом и заключен тот разрыв, не дающий всем достичь желаемого. И покрыть его можно только временем, ибо время и есть тот самый лекарь, который восполняет утерянное ранее.

Граф слушал эти слова, и в его голове рождались свои мысли. Иннокентий все так же стоял у окна и что-то говорил, но Иван Алексеевич этого уже не слышал.

Его ум был занят своим собственным, наполняемым до краев, дуновением времени. Он вдруг понял, почему дорога, досель ведущая его к славе и достатку, оказалась именно такой, какой она есть сейчас.

Это был тот период личностного обогащения души и убеждения в своей собственной невиновности перед остальными, который именуется довольно просто и обыденно: жизненный переходный период.

Когда человек из юноши в своем собственном восприятии остального становится совершенно иным и уже более независимым. Только в ней, этой свободной простоте обогащения своего ума, и заключена настоящая свобода лично каждого. Только в этом и кроется смысл самого слова "свобода", которое понимают в жизни, или, как говорит Иннокентий, снаружи, совсем по-другому. Кому-то кажется, что завоевав власть или убрав царя и всю жестокость, можно стать свободным.

Нет, они не правы в этом. Этим люд свободу не обретет.

Только в личном обогащении душ любой может узреть свою собственную свободу. Но как это может выглядеть внешне?

Свободой власти, избираемой самими людьми? Свободой слова, кричащего о чем-то или молящего внутри? Или может, совместно - и то, и другое ?

Нет, вряд ли. И вряд ли это даст то, что желаем мы все. Оно лишь разложит и низложит по полочкам, то есть по сословию, рангам, благосостоянию и т.д. Что из того, что человек будет иметь право обругать какого-то чиновника и злого судью своего личного счастья?

И что из того, что кто-то сможет обрести чей-то трон?

От этого ничего не изменится. Так что же тогда нужно нам снаружи?

Да, ничего. Вот и весь сказ. Надо только найти себя и обрести свободу в душе. Излить ложь и пакость наружу куда-то в кусты, чтоб не видел и не поднял никто. Вот тогда и сможем добиться всего желаемого нами. Пока же это утрата времени, хотя во всяком времени есть своя, заключаемая в его же рамках, правда и суть.

Так обретут ли свободу люди сейчас, если, невзирая ни на что, согласиться с Иван Васильевичем?

Нет, ответ однозначен. Они пока не готовы к этому. Ибо для них, в том числе и простых, власть - это ступень к богатству и силе над остальными.

И только тогда, когда многие пройдут эту жизненно необходимую каждому ступень, посредством огромного количества жизней настоящих, отошедших и возможно будущих, еще не рожденных, тогда и состоится все это.

Только вряд ли поймут даже тогда. Разве что, кто-то выскажется и просто поможет.

Нет. Не обретая власть и не подкупая словами, сделает это обыденно и просто, словно так оно и должно быть безо всякого противоборства.

Вот тогда можно будет прямо сказать, что люд обрел свою свободу и надо только ее немного подчистить. И это уже дело общее, а точнее, того строя, который будет существовать.

Граф посмотрел на Иннокентия, и ему вдруг показалось, что тот растворился в солнечном свете.

– Так и душа наша, - подумал он, - растворяется невидимо и тайно, безо всякого разрешения на то других душ, составляя то единое и неприкасаемое для живых тел, которое те же живые до сих пор не могут понять.