Театральные подмостки

– - Какой ты, Ванечка, молодец!
– - вторил ему и другой знакомый голосок.

Опустил я глаза и вижу: стоят Николай Сергеевич и Ольга Резунова возле сцены, в ладоши хлопают и на меня восхищёно взирают.

– - Вот... репетирую...
– - смущённо промямлил я, а у самого сердце от радости сжалось и застучало бойко, готовое выпрыгнуть из груди. Что и говорить, девять дней ни с кем словом не перекинулся. А тут ещё и дорогие для меня люди.

Хотя и странно было видеть их вместе. В жизни они так много шутят друг над другом, что иной раз сорятся не на шутку, потом неделями не разговаривают. Ну а тут в кои-то веки -- рядышком. К тому же Ольга казалась какой-то... непосредственной, что ли... Помнится, она лет десять назад в Детском театре играла кикимору Рябуху Лихоманку. В той роли нос у неё был накладной -- острый и вздёрнутый. Чтобы верхняя губа смешно выпирала, Ольга под неё вату подкладывала; шею, для пущего любопытства, вперёд вытягивала; и старательно следила, чтобы волосы уши не закрывали, чтобы они топорщились, как следует. Получался очень смешной профиль, да и весь облик -- ухохочешься. Представьте, хитрую лисью улыбку и всё время смеющиеся глаза. И вот сейчас Ольга отдалённо напоминала ту Рябуху, хотя и без грима.

Алаторцев тоже выглядел необычно. На его щеках в свете софитов искрились пушистые серебряные бакенбарды -- непонятно из какой роли, -- отчего лицо его стало какое-то кошачье, сытое, довольное и нагловатое. Сам по себе Николай Сергеевич огромного роста, богатырского телосложения и с лохматой седой головой. Эдакий вальяжный барин с широченным лбом, но отнюдь не спокойный и медлительный, а в какой-то мере экзальтированный. Частенько бывает вспыльчив, но без всякой тупой и истеричной злобы. И подчас в такие минуты ведёт себя потешно и выпукло, где больше игры на публику, чем каких-то искренних проявлений.

...Взошли они ко мне на сцену, и тут же чудесным образом декорации в один миг поменялись. Только я повернулся, а сцена уже превратилась в уютную комнату, со столиком, мебелью и всяким обзаведением. Повеяло домашним уютом и одновременно чем-то торжественным. Оказалось, Ольга с Николаем Сергеевичем и впрямь пришли неслучайно. Не откладывая в долгий ящик, они тепло и искренне поздравили меня с прекрасным всесезонным праздником -- Девять дней. И я, естественно, был несказанно растроган. Ожидал меня и ещё сюрприз.

– - А мы, Вань, к тебе не с пустыми руками...
– - загадочно сказала Ольга и осторожно извлекла из сумочки золотую статуэтку Оскара...
– - Принесли твоего Аскара... За лучшую мужскую роль... Сам, разумеется, ты на церемонию не смог поехать... Просили передать лично в руки...

Я ошарашено смотрел, не зная, что и думать.

– - Знаешь хоть, за какую роль тебе дали?
– - спросил Николай Сергеевич.

– - Даже не догадываюсь, -- иронично прошелестел я.

– - Ну как же, Вань...
– - Ольга старательно стряпала обиженное лицо, но хитринки в глазах ещё больше забегали.
– - Ну, перед вручением всегда просмотры бывают... Ты же видел... Тебя за роль Хлестакова номинировали... В "Ревизоре"... За такую игру Аскара и дают...

– - Да, Ваня, три года прошло, а как вспомню тот спектакль, сразу прям неловко...
– - пробубнил Николай Сергеевич.

Вот так дела, и про сон знают, и о спектакле! Всё же вида не подал и говорю:

– - Рад за вас: вы хорошо информированы...

– - Кота в мешке не утаишь...
– - важно сказала Ольга.

Николай Сергеевич раздумчиво на меня посмотрел и говорит:

– - Анализируешь сейчас, значит... Правильно, анализ -- вещь полезная... По полочкам разложить не мешает, по коробочкам, по мешочкам... Каждую укупорку подписать, ярлычок привесить... Наше актёрское ремесло завсегда строгого разбора требует. Только, смотри, в самоедство шибко не ударяйся, тебе другое понять надо.

– - Правильно Николай Сергеевич говорит, актёрское мастерство -- для тебя уже неактуально. А играл ты не хуже других -- не кори себя...
– - захлёбываясь от сарказма, говорила Ольга, но увидев моё глуповатое обиженное лицо, тут же добавила примирительно: -- А мы, Ваня, тебе и покушать принесли. Отпраздновать-то надо. Синичка твоя передала... Пускай, говорит, Ванечка мой покушает горяченького, а то он, наверно, голодный сидит. Праздник всё-таки... Борщ она тебе вкусный сварила, вот здесь в термосе, а ещё котлетки, блинчики и всякая вкуснятина...

– - Да, самая вкуснятина в лице водочки...
– - добавил Алаторцев.
– - Вкусная -- пальчики оближешь... Есть и вкусное вино, если хочешь.

– - Какая синичка? Кто это?
– - растерялся я.

– - Ладно, рассказывай. Ксению, любимую свою, не помнит...
– - нахмурился Николай Сергеевич.
– - Артист!

Вот так новости! Ещё и любимая! Что за шутки?

Ольга наиграно фыркнула и, молча, поставила статуэтку Оскара на серёдку стола. Николай Сергеевич взгромоздил на стул свою большую сумку и вымахнул из неё пузатый термос. Ольга тут же давай помогать, стала выкладывать из сумки всякие свёртки, контейнеры, вымахнула и большую бутылку вина, потом другую... А напоследок, к моему несказанному удивлению, выворотила большой тюк шерсти, который на вид оказался ещё больше самой сумки.

– - А это, Ваня, тебе от меня, как ты и просил...
– - мило прочирикала она и положила шерсть на тумбочку возле стены.

– - Мне бы в клубочках лучше. А эту ещё и прясть надо.

– - Ничего, у тебя время полно.

Я покачал головой и вдруг почувствовал, что очень хочу есть. Такой волчий голод обуял, что сразу и про Синичку, и про Ксению забыл, и про всё на свете. Да уж, голод не тётка. В тустороннем мире, видимо, всегда так: есть вообще не хочется, но стоит только еду увидеть, и сразу аппетит появляется. Особенно у тех, наверное, кто недавно преставился. Привычки сразу не изживёшь; хоть и душа, а кусать охота. А я уже девять дней ничего не ел, схватил загогулину колбасы и отхватил сразу треть.

– - Ой-ой, Ваня, изголодался, бедненький...
– - жалостливо всхлипнула Ольга, вышатывая зубами бутылочную пробку. Откупорила и по стаканам нам водку разлила, себе -- вино.

– - Шутка ли, на девять дней в театре закрыли, -- вздохнул Николай Сергеевич, задумчиво разливая борщ по тарелкам.
– - Ужас!

Я невольно посмотрел в зрительный зал -- там появилось с десяток зрителей. Всё это были девушки и молодые женщины. Смущённый и озадаченный, я растерянно потянулся к рюмке с водкой и машинально выпил. Сразу охмелел сильно, словно целую бутылку в нутро отправил.

Гости мои так рты и раззявили.

– - Ну, Ваня, даёшь!
– - ахнула Ольга.
– - Ты тут совсем одичал: нас не мог подождать!

Николай Сергеевич понимающе покачал головой и услужливо снова наполнил рюмку.

Я воровато глянул в зал, а там уже под сотню зрителей, и все, не отрывая глаз, на меня пялятся. Ждут каких-то высоких творческих откровений, а я текст не знаю...

– - Это я от радости,-- обнимая осоловевшими глазами дорогих гостей, сказал я.
– - Вы не представляете, как я вам рад! Хоть вы вспомнили...

– - Как же не помнить?
– - сказал Алаторцев.
– - Сейчас вот зашли в церковь, свечки за упокой поставили, помянули твою заблудшую душу...

– - Спасибо, Николай Сергеевич. И тебе, Олёша, от всего сердца.

– - А ты не ёрничай. Это дело сурьёзное: как только тебя поминают, так сразу здесь души и встречаются.

– - По-другому мы бы к тебе не пробились, Ваня, -- добавила Ольга.

– - Верю... А что же мои родные, не могут за меня свечку поставить?

Гости мои переглянулись, и Николай Сергеевич неуверенно так говорит: