Театральные подмостки
Шрифт:
– - Ставили, а как же, но, видать, нельзя вам пока видеться. А может, перепутали и за здравие поставили...
– - К тебе, правда, никто не заходил?
– - удивилась Ольга.
– - Вы первые. Первые живые лица после моей прекрасной смерти... Хоть бы какую-то собаку завести. В одиночестве слоняюсь и потихоньку с ума схожу.
– - Ну... это...
– - замялся Николай Сергеевич.
Ольга его торопливо перебила:
– - Ничего странного, покойникам покой прописан...
– - Да ладно...
– - напустил я на себя равнодушие.
– - Ну, не нужен я никому... Не то чтобы обидно...
– -
– - Родные к тебе рвутся, во все лопатки спешат... А нельзя, порядок такой... Сперва нужно все свои ошибки и промашки осмыслить, может, что исправить получится... А потом уже и родные к тебе натекут, и близкие, и дальние, и всякие разные.
– - Хорошо бы... Может, хоть они объяснят мне, почему я умер, за что?..
– - Тебе зачем это?
– - нахмурилась Ольга.
– - Много будешь знать, скоро состаришься...
– - Я серьёзно.
– - И мы серьёзно, -- важно сказал Николай Сергеевич.
– - За что... Неправильный вопрос. Правильный -- "для чего"?
– - Какое уж теперь на этом свете "для чего"?
– - И то верно. А всё одно есть смысл... Должен быть!
– - Значит, не знаете. Так бы и сказали.
– - Это мы-то не знаем?
– - фыркнула Ольга.
– - Да всё яснее ясного! Это и ежу понятно: надо тебе, Ваня, со своей любимой встретиться!..
– - Боже упаси... А при жизни никак нельзя было?
– - Получается, что нет.
– - Забавно, и кто она?
Алаторцев украдкой подмигнул Ольге, придвинулся ко мне и этак участливо спрашивает:
– - Значит, говоришь, посмотрел "Ревизора"... Ну что, узнал её?
– - Кого?
– - Ладно, Ваня, не притворяйся, рассказывай, -- лопаясь от нетерпения, навалилась на меня и Ольга.
– - Я серьёзно не понимаю. О ком вы? На сцене были все наши. Всех узнал как облупленных. Перечислять?
– - Да мы тебе не про сцену, -- поморщился Николай Сергеевич.
– - Вот ты скажи: ты благодаря кому на спектакле побывал? Чьими глазами на свою непутёвую игру взирал?
Тут-то до меня и дошло.
– - Ты хоть знаешь, кто она такая?
– - сверкнула хитрым взглядом Ольга Резунова.
– - Откуда мне знать? Зрительница какая-то.
– - "Зрительница какая-то"...
– - передразнила Ольга.
– - Это твоя суженая судьбой, ты её больше жизни любишь... Вот с ней-то тебе и надо встретиться. Ты жуй, жуй котлетки...
– - Ты на себя через её жизнь смотрел, а это не просто так, -- назидательно вставил Николай Сергеевич.
– - То самое родство душ.
А я как раз котлету закинул. Полезла она было в желудок, но, услышав столь странное откровение, в изумлении обернулась и застряла в горле. Я поперхнулся. Оля заботливо стучала кулачком по моей спине, а я, судорожно ворочая ошалелыми глазами, старался что-то сообразить. С горем пополам прокашлялся и спрашиваю:
– - Вы меня совсем запутали. То Ксения какая-то любимая, которую я совсем не знаю, то теперь вот ещё одна родная душа. С кем мне встретиться-то надо?
– - А это она и есть, Синичка твоя, -- захлёбываясь от нахлынувшего умиления, запела Ольга.
– - Видишь, как твоя любимая о тебе заботится -- и поесть приготовила, и спектакли показывает. На Аскара тебя номинировала... Всё для тебя, Ваня, -- и хлеба, и зрелища, -- тут же повернулась
– - Олёшенька, я тебя ещё соплюхой с тонкими косичками помню. Что-то не видел, чтобы ты мучилась... Ежли мы сейчас начнём твои романы считать да пальцы загибать, так ни моих, ни твоих не хватит.
– - Я, Николай Сергеевич, о настоящей любви говорю, а вы какие-то пальцы загибаете.
В это время зрительный зал уже наполовину наполнился. И все так старательно внимают, и лица у всех такие одухотворённые, жаждущие откровений...
– - Вы бы хоть фотокарточку показали, -- с надеждой сказал я, -- а то я никогда свою любимую не видел... Мне, например, тоже интересно. Может, там пиранья какая-то...
– - Смейся, смейся... И так уже дошутился... Да-а, права была Ксенька. Как в воду глядела...
– - сокрушалась Ольга.
– - Так и сказала: "Не почувствует меня Ваня. Столько лет как собачка за ним бегала, почти на всех спектаклях была, и хоть бы какое-то внимание в ответ". Да, Ваня, дожил ты до преклонного возраста -- тридцать четыре года!
– - и не удосужился свою любимую встретить... Вот повлекут тебя черти на суд божий, и что ты скажешь?
– - Что-то не видать чертей ваших. Ну, придумаю что-нибудь...
– - Придумает он. Да тебя убить мало! Что, совсем не знаешь её лица?
– - Да откуда!
Алаторцев покачал головой и говорит:
– - Эх, Ваня, не познакомился ты с Ксенией в земной жизни, теперь её душа за это тебе мстить будет. Вот и расхлёбывай на этом свете. А души страшно мстят, ох и страшно! Ну да сам виноват, наворотил делов.
Мне это показалось забавным.
– - Так она, значит, мстит?
– - Николай Сергеевич, вы на Ваню оторопи не наводите. Ну, помучает маленько, попугает, не без этого. Оставлять безнаказанно нельзя. А ты, Ваня, как хотел? Родной душе жизнь исковеркал. Она-то тебя, искариота, почувствовала, всё ждала, ждала... Вот и поделом тебе.
– - Может, она и котлеты отравила?
– - спросил я.
– - Не боись, усопший, ешь спокойно. На покойников яд не распространяется.
– - А я и не боюсь. Я бы с удовольствием ещё раз умер. Может быть, хоть в ад попаду, в коллектив.
– - Попадёшь ещё, не торопись.
– - Да ладно. Ну что, фотоальбом смотреть будем? Врага надо знать в лицо...
– - Обойдёшься, сам должен догадаться. И вопче, ты что такой довольный? Весёлое лицо у покойника -- как это фальшиво и противоестественно!..
– - Ну, это как сказать, -- буркнул Николай Сергеевич, поглаживая себя по бакенбардам.
– - Человек рождается -- плачет, а коли помёрши -- самое время веселиться.
– - А чего она сама не пришла? Нам вроде как встретиться надо...
– - Хватит уже за тобой бегать. Теперь твоя очередь. Ничего, стрела Амура тебя настигла, теперь ты без неё жить не сможешь.
– - Без стрелы?
– - Смейся, смейся...
– - Помочь надо Ксении твоей, -- серьёзно сказал Алаторцев.
– - Суровая у неё судьба, одной никак не справиться. Спасать её надо, спасать, а заодно и себе поможешь. Может, ты для того и помёрши, чтобы родную душу счастливой сделать.