Тебе только в Тамтоже и жить

Он закружился вокруг оси, как недавно в саду госпожи Пряник (а будто уже неделя прошла!). Дверь быстро прекратила игры в прятки и возникла рядом. Уилтон продемонстрировал Ключ и бесцеремонно пнул её. Она открылась внутрь, пропуская его в свои внутренности. Парень не беспокоился: он догадывался, что ждёт его по ту сторону.

Уилтон выскочил… всё в то же место, только теперь второй этаж выглядел иначе. Никаких луж, растекавшихся по полу, и мёртвых псин. Зато добавилась новая, ранее невидимая деталь: на полу за фортепиано боролись двое. Волоча Шушум в пыли, сверху наседал Мидгиш и тянул скрюченные пальцы к её шее.

– Смотри сюда, мерзкий старикашка!

Все взоры тут же переместились на появившегося. Шушум ахнула, а господин недобро прищурился и заскрипел зубами. Воспользовавшись заминкой, Уилтон разогнался и столкнул Мидгиша плечом.

– Ты перетряс всё его тело, и теперь у него начнётся приступ!
– выпалила девушка.

– Он что, в самом деле так умеет?
– испугался парень, сверху вниз глядя на сотрясавшегося Мидгиша.
– Я думал, это уловка или иллюзия!

Шушум потянула его за руку, и вместе они сбежали в прихожую. Со второго этажа уже раздавались первые рычащие звуки. Девушка провернула Ключ в замочной скважине, и сумасшедший дом выпустил их из своих владений.

Спустя несколько минут безостановочного бега они отдышались. Ощущать палящие лучи на коже и вдыхать свежий воздух было так приятно после удушливых помещений.

– Не волнуйся, он не погонится за нами по городу в его то состоянии, - утешила Шушум и оборвала шаг под деревом с широким стволом.

Наступил вечер, и солнце закатывалось за крыши. На девушке даже одежда не помялась, правда, кое-где сохранились следы пыли после того, как злобный господин протёр ею пол. Себя же Уилтон чувствовал грязным и побитым. Парочка немного помолчала, и каждый думал о своих заботах и мысленно переживал ту или иную сцену недавнего прошлого.

– Слушай, а ты… - начала Шушум.
– Извини, что дразнила тебя и называла недалёким. Может, в качестве извинений ты примешь от меня приглашение в гости?

– В Тамтоже?

Она энергично закивала, и у Уилтона так всё и загорелось внутри. Он приготовился выплюнуть ответ, но тот сам собой застрял в горле. Что же сказать ей, такой увлечённой своими представлениями? В этом мире они, увы, не сбываются с той же регулярностью, что и в Тамтоже.

– Благодарю за предложение, но я не могу. Ты же понимаешь, что я не продержусь там и дня. Да и не нужен я там.

Шушум насупилась, но настаивать не стала. В ней была гордость, и она, кажется, умела уважать чужие решения.

– Приятно было познакомиться, - бросил на прощание Уилтон. Расставаться нужно на хорошей ноте и добрыми словами. Девушка выразила взаимные чувства.

– Мне тоже, - она протянула руку для рукопожатия. Четвёртый сын растерялся и сдуру поцеловал её, как делали кавалеры в романах его матушки. Шушум засмеялась.

Уилтон много раз оглядывался, когда удалялся от дерева, но девушка быстро ушла оттуда, и смотреть стало не на что.

========== Акт 3. Ворона белая летела, клевала коршуна тоска ==========

Уилтон был бы самым обыкновенным парнем, если бы не один недуг, истачивавший его почти с детства: чем бы он ни занимался, его одолевала тоска. Настоящая болезнь, угнетавшая молодого человека несколько раз за месяц.

Он свято верил, что расписания, однообразие и повторяемость убивают личность так же, как пистолет - самого человека. А ведь его работа как раз требовала репитативности: там кустик подстриги, тут стебельки обвяжи, в другом месте лейку опрокинь. И хотя восемнадцатилетнему пареньку нравилось возиться с цветами и растениями, иногда накатывала невыносимая, до зубовного скрежета опротивевшая скука.

Уилтона часто тяготило чувство пустоты, которое портило настроение после продолжительного монотонного дела. Он будто спал, ухаживая за розами в саду госпожи Треумфы; дремал на ходу, повторяя одни и те же движения в палисаднике господина Перрота; существовал вне реального мира, занимаясь необременительной работой. Он слышал, что мечтательные натуры всегда витают в облаках, и этот тип людей был издревле прописан в книгах. Однако Уилтон нутром чувствовал: он столько мог бы сделать, если бы хоть на секунду скинул с себя дрёму.

– Эта тоска присуща всем молодым людям, - восклицала его мамочка, пухлая мадам средних лет. Бывшая певичка, что до сих пор не покончила со старыми привычками.
– Это пройдёт!

Уилтон пожимал плечами. Возможно, она была права, и когда-нибудь он либо уснёт окончательно и перестанет грустить о том, на что он способен, но чего не делает по необъяснимым причинам, либо возьмёт себя в руки и…

Тоска ничем не объяснялась, кроме молодости и разболтанности. Родители сетовали, что парень с детства слишком много думал что-то про себя, вот и раздул проблему из ничего. Труд не даёт скучать - был их девиз. Уилтон пошёл работать и потонул в ещё большей печали. Монотонность выжимала из него соки веселья. Потом он решил удариться в типичные подростковые развлечения: алкоголь, курение трубок тайком от родителей (азарт, вдруг поймают?), мелкое воровство. И вскоре понял, что это не то. Пустота не исчезала, а после буйной ночи, за которую парня ещё и ругали, дыра в груди на время становилась больше. Да и не шумных вечеринок и хулиганства просила его мечтательная натура.

Любовь? Не пришла её пора. Богатства? Не для него. Спорт? Не завлёк. Игры? Уилтон пытался приучить себя к популярному в их краях гольфу, но и это развлечение оказалось той ещё скукатенью.

Парень приучил себя разнообразить жизнь самостоятельно, чтобы впечатлительность не увяла. Он со страхом подмечал, что с каждым разом его всё меньше радуют привычные мелочи, всё больше рутины и нелепых обязанностей, которые тяготят. И тогда Уилтон завёл тетрадь, в которой отчитывался перед собой и Господом Богом, какие искорки детства он сумел привнести в жизнь сегодня. Ну там, покрасил листья ромашки в клубничный цвет, перепугав религиозную старушку по соседству, решившую, что кровавая жатва близка. Или пошёл учиться готовить, о чём ранее никогда не помышлял. Неожиданно, смело и когда-нибудь да пригодится - так Уилтон твердил себе. Лишь бы не терять непосредственность, восторги, связь с прекрасной реальностью. Не засыпать окончательно. Не позволять болезни прогрессировать.

Иногда становилось совсем невыносимо. Парень глядел на довольных или не очень окружающих и не мог уразуметь: чего так не хватает ему? Что он так отчаянно ищет и не может разглядеть в повседневности? Уилтон не считал себя особенным, избранным на подвиги, рождённым под счастливой звездой. Нет, он был таким же парнишкой, как и любой в его городе, стране, мире. Наверное, они тоже искали себя, но находили быстрее его. Везунчики.

А потом четвёртый сын бил себя по лбу и причитал: вот ведь глупец! И чего разнылся? Чем он лучше или хуже других? Всё хорошо, просто весенняя хандра накинулась. Чуть больше таких недовольных мин, и он добровольно сошлёт себя в Тамтоже.

Ни сестра, ни братья не мучились из-за того недуга, который тяготил Уилтона. Должно быть, это проклятье пятого, на которого благословения уже не хватало. Что же будет с шестым, и как Шенгиры вообще решились завести нового ребёнка, будучи на пороге старости?

На самом деле Уилтон уже и не помнил, как рано проявилась его болезнь. Возможно, причина того как раз и крылась в далёком детстве. Видите ли, его родители были теми ещё сторонниками монотонности, упорядоченности, повторяемости. Госпожа Шенгир могла часами играть одну и ту же композицию на фортепиано, петь одну и ту же песню, рассказывать по кругу понравившуюся ей байку. А вымуштрованные привычки бывшего вояки отражались даже в повседневных делах. Детей они, понятное дело, приучили к порядку, и это хорошо. Однако… Порядок не равняется заезженности действий. Его можно соблюдать и с вносимыми разнообразиями, а монотонность требует убийственного самокопирования до мелочей. Она сводит на нет глубину восприятия и разлагает живость мысли.