Тёмный лорд

— Блишвик… Блишвик… — повторял Том, рассматривая портрет мужа Мисапиноа. Побои казались ему чем-то обыденным, но то, как наслаждалась ими маленькая Лу, вызывало омерзение.

— Мы в родстве почти со всеми чистокровными семьями, — пояснила Вальбурга. — Селвинами, Лестрейнджами, Гринграссами… Лу, к сожалению, унаследовала только внешность, а не характер Мисапиноа.

Вальбурга показала на круглое обугленное отверстие в ткани, точно прожженное сигаретой. Рядом с дырочкой красовалась надпись «Айла Блэк».

— Мы не произносим это имя, — поморщилась девушка. — Она вышла замуж за магла, и тетя Элладора лично выжгла ее с гобелена.

— Как же я ее понимаю, — грустно вздохнул Том.

— Еще бы, — ответила Вальбурга. — Тетя Мелани сказала мне, что только Гонты… ой, прости, — смутилась она… — Том, хочешь увидеть Лу?

— Да, пожалуй, — кивнул Риддл.

Черные лодочки Вальбурги замелькали по ковру. Том последовал за ней. Через несколько минут они зашли в соседнюю комнату, где стояли рояль, большой стол и комод. Над правым углом рояля, где лежала старая серая салфетка, кружился волшебный снегопад. В неясном свете вечерних ламп Риддл увидел, что над черным роялем висит портрет девушки.

— Портрет в итальянском стиле, — вздохнула Вальбурга. — Мы заказываем такие с тысяча восемьсот пятьдесят шестого года.

Том подошел ближе и взмахом палочки усилил свет. Лукреция в полупрозрачной голубой тунике восседала в мягком кресле, словно на троне. В ее взгляде застыла смесь самодовольства и ехидства — та самая, которую Том ненавидел на первом курсе. Во всем этом портрете было что-то от ныне забытого мира, где не было бомбардировщиков и Ордена СС, где можно было спокойно ездить в Италию, любоваться лазурными волнами моря и писать на бумаге со странным названием… Эмилия называла ее «кремовым верже».

«Я мог бы жить так же, — подумал с яростью Том, глядя, как световые блики играют на позолоте рамы. — Почему она, — он с омерзением поймал невинный и вместе с тем лукавый взгляд Лукреции, — наслаждалась всем этим?»

«Ты разве забыл? — усмехнулся надменный голос. — Даже капля крови Гонтов выше крови всех остальных двадцати семи!»

Снег над роялем стал падать сильнее, перерастая в маленькую пургу. Том взглянул в насмешливые глаза Лукреции и почувствовал боль в сердце. Эти дорогое кресло, дорогое платье, путешествия по Италии были ее миром, где он, Том Риддл, был ничтожным приютским клопом. Том прикусил губу, а затем машинально взялся за камень на перстне.

*

Столовая дома Блэков поразила Тома сумрачным великолепием. Она была просторным, высоким, с массивными стропилами из потемневшего дуба помещением. В старинном камине с чугунной решеткой потрескивали и шипели поленья. За большим столом сидела при свечах вся семья. В центре сияла огромная ель, только немного уступавшая школьной. Глядя на парад платьев, вееров и перчаток, Том подумал, что Эмили, будь она жива, несомненно стала бы королевой вечера. Горько усмехнувшись, он сел между Рэндальфом и Араминтой.

«За неимением королевы развлекаемся с придворной дамой?» — уязвил себя Том.

«Я думал, Лорд Волдеморт выбирает только лучшее блюдо», — ответил голос. Риддл посмотрел на елочные огни: хрустальные шары и колокольчики издавали мелодичный звон.

Разговор шел о пустяках. Том постепенно научился различать Блэков и кое-что понимать в их запутанных родственных связях. Мелания, мать Ориона и Лукреции, почти не раскрывала рта и мило улыбалась. Младшие Блэки — Сайнус и Орион — сидели тихо. Зато Вальбурга кусала губы, словно порывалась что-то сказать.

— К сожалению, молодежь в наши дни не увлекается охотой, — заметил Сириус Блэк, дунув в усы. — Все больше воюет. А между тем, охота — великолепное занятие, достойное настоящего мужчины.

— Отец учил меня охотиться, сэр, — сказал Рэндальф, положив в фарфоровую тарелку с изображением китайской пагоды кусочек жареной утки.

— Прекрасно, — ответил Сириус. — Но, подозреваю, что Вы охотитесь с ружьем или волшебной палочкой. В то время как настоящий охотник, — торжественно поднял он руку, — признает охоту только с арбалетом!

Лестрейндж пробормотал что-то невразумительное. Элеонора Монтегю послала ему кокетливую улыбку. Араминта жалобно посмотрела на утку, не решаясь попросить кусочек. Том усмехнулся и положил ей маленькое крылышко на тарелку.

— Спасибо, Том, — улыбнулась девушка, осторожно прикоснувшись локтем к его руке. — Если бы ты любил охоту, я бы ждала от тебя шкуру леопарда.

«Или сразу магла», — расхохотался в голове надменный голос.

«Убирайся», — пробормотал Том, почувствовав, как усиливается головная боль.

Зато сухощавого Арктуруса Блэка — отца Ориона и Лукреции так и подмывало потрепаться о политике. Быстро отпив вина, он внимательно посмотрел на Рэндальфа и Тома.

— Ваш Дамблдор — сущее ничтожество, — спокойно сказал он. — Посудите сами, всю войну отсидел в тылу и хоть бы проснулись зачатки совести!

— Из наших преподавателей погиб профессор Раджан, сэр, — поддержал разговор Том. — Хотя защиту Хогвартса можно было обеспечить получше.

— Это еще полбеды, молодой человек, — вздохнул сэр Арктурус. — Он не просто скверный администратор: он внушил всему миру, что равных ему, как волшебнику, нет.

— Я слышала, что его боится Гриндевальд, — сказала Элеонора, откинув трен платья.

— Как же это ничтожество сумело внушить свою ересь детям, — покачал головой Арктурус. — Подумать только! А ведь чего бояться-то, а?

Том посмотрел на кольцо Морфина Гонта, а затем перевел взгляд на Вальбургу. Этот камень, возможно, и был легендарной реликвией Гонтов. Каким образом он открывал вход в мир мертвых? Этого Том не знал, но от одной этой мысли тело охватывало странное чувство эйфории.

Сайнус Блэк направил жилистой рукой палочку на стоящий в углу предмет. Том понял, что это был радиоприемник — одно из немногих магловских изобретений, популярных у волшебников. Некоторое время слышалось шипение, а затем раздался бой часов. Это несомненно была Москва. Бой становился все отчетливее пока, наконец, не зазвучал жесткий мужской голос. Араминта, Том и Лестрейндж, отложив приборы, замерли, как по команде. Голос говорил про дивизии, полки, сражение, окружение… Наконец, он сказал слово Будапешт, и елочные огни, казалось, вспыхнули ярче.