Тень мачехи. Том 2

– Как скажешь, Тань, – примирительно сказал он. – Не вопрос – пусть будет по-твоему. А парень-то… почему у тебя?

– Да у матери сожитель – сволочь последняя, – с горечью сказала Татьяна. – Бьёт мальчишку до синяков, представляешь? Я его не видела, но мне сказали, он ещё и сидел! Бывший урка, не работает, над ребенком издевается, а Марина эта, Павлика мать, живёт с ним… Сейчас в запое, вот она и попросила, чтобы Паша несколько дней у меня побыл.

– Сидел, говоришь? – задумчиво переспросил Макс, и в который раз похвалил себя за то, что в своё время скрыл от жены собственную судимость. – А живут они на что, если он не работает?

– Ну, я Марине помогла на вторую работу устроиться, – с неохотой ответила она. – И с Павликом помогаю, кое-что ему купила. А Слава этот, похоже, неплохо на Марининой шее устроился! Хотя, знаешь, они одного поля ягоды. Если бы я разрешила, Марина ровно так же на мою шею взгромоздилась бы, и ножки свесила. Всё время что-то выпрашивает. И обижается, что денег не даю – только вещи и продукты для мальчика. Есть у меня подозрение, что наличку они пропьют.

– Так они оба бухают?

– Она, вроде бы, при ребенке не пьёт. Но, судя по всему, не отказывается от рюмочки, когда Павлика дома нет. Да непутёвая она! – махнула рукой Татьяна. – Сама в синяках, ребенок тоже, а всё считает, что этот Славка нормальный мужик. Представляешь, я даже заявление на него написала, а она в отказ: не бил, говорит, и вообще его в городе не было. И полиция ничего сделать не может, доказательств нет.

– Так и сказали?

– Так и написали, – усмехнулась Татьяна. И кивнула в сторону подоконника: – Вон там официальный ответ лежит.

Макс поднялся, взял сложенный втрое листок, пробежал глазами по тексту. «Произведена проверка… Никандров Вячеслав Дмитриевич… Фирзина Марина Ивановна… ул. Еловая, д.40, кВ.5… кВ.6…. факты не подтвердились… оснований для возбуждения уголовного дела нет…»

– Они соседи, что ли? – удивленно спросил Демидов.

– Да, и Марина говорит, что деваться ей от этого Славы некуда, – вздохнула Татьяна. Допила кофе и кивнула на чашку Макса:

– Тебе ещё сделать?

– Нет, спасибо, – задумчиво ответил он. И заторопился: – Тань, я пойду. Дел вагон.

– А… Ты же хотел поговорить об аптеках? – удивилась она.

– Да про аптеки фигня, на самом деле. Предложили двадцать лямов за них, считаю, маловато. Просто хотел, чтобы ты в курсе была.

– Ну а что, нормальная цена, если помещения не продавать, – подумав, сказала она. – Можно ведь оставить их, чтобы сдавать в аренду.

Демидов растерянно уставился на неё.

– А это мысль, – медленно проговорил он. – Я скажу ему.

«Всё-таки она далеко не дура», – думал он, направляясь к калитке. Заиндевелые шары можжевельника по бокам дорожки поблескивали в свете фонарей. Красиво Танька здесь всё устроила… Он невольно оглянулся на дом – там, за тёплым светом окон, осталась Таня и чужой ребенок.

Чужой.

Макс остановился, будто громом поражённый.

«Всё у меня будет – и гендоверенность, и денег куча», – понял он. И, распрямив плечи, уверенно зашагал к калитке.

Глава 8

Прямоугольная ручка чайной ложечки – антикварной, потускневшей от времени – была украшена эмалевой инкрустацией: островерхий храм о пяти головах, а понизу витиеватая надпись «Муром». И Татьяна, лёжа на кушетке психоаналитика, всё цеплялась и цеплялась взглядом за эту ручку, торчавшую из-за края белой чашки.

Всё остальное, видное ей с кушетки – скучный белый потолок, сходившиеся в угол стены спокойного бежевого цвета, и журнальный столик, на котором и стояла чашка – ничем не отвлекало от течения мыслей. «Сконцентрируйтесь на своих переживаниях», – попросила в начале встречи психиатр-психоаналитик Жанна Нестерова – ухоженная, коротко стриженая брюнетка лет сорока, носившая широкое этническое платье. Татьяна сумела, хоть и волновалась изрядно. Вообще волнение не отпускало её ещё в дороге: для встречи с Нестеровой пришлось поехать в Москву, и Демидова, отвыкшая от столичной суеты, чувствовала себя вдвойне неуютно. Стало легче лишь когда Жанна, выслушав её, изучив результаты анализов, и осмотрев Татьяну, твёрдо сказала: психиатрического заболевания нет. Но есть проблема, которую можно попытаться решить с помощью психоанализа.

Сейчас Нестерова сидела в кресле, поставленном справа от изголовья кушетки, и делала пометки в общей тетради с зелёной обложкой.

– …я так и не знаю, что это за приступы. Мать не сказала мне ничего важного о Пандоре. Но, учитывая её отношение ко мне, я даже не удивлена, – Татьяна закончила свой рассказ и выжидающе замолчала.

Нестерова перевернула страницу:

– Вы говорили о матери и муже, как о своей семье. Но ничего не сказали об отце, – голос психоаналитика был спокойным, но в нем сквозило участие, желание помочь.

– Отец… – Татьяна задумалась, и сказала, будто оправдываясь, – вы знаете, он неплохой человек. Хотя лупил меня в детстве. Думаю, просто не понимал, как болезненно я это воспринимаю. А еще мне кажется, его мать провоцировала. Она манипулирует им, как хочет…

– Попробуйте абстрагироваться от ваших отношений с матерью и представить, что есть только вы и отец. Что чувствуете?

Татьяна попыталась мысленно убрать из семейного треугольника одну фигуру. Но без матери это уже был не треугольник, а прямая. И эта прямая, вдруг соединившая дочь и отца, показалась ей спасительной, живой ниточкой. Ощущение возникло странное: вдруг нахлынула радость, чувство свободы. И спокойствие, которое бывает только, если…

– Знаете, он будто защищает меня! – воскликнула она, поражённая этим открытием.

– Но он же вас бил? – в голосе Жанны слышалось удивление.

Татьяна вновь прислушалась к себе. Представила свою семью без матери: видение было дразняще-приятным, заманчивым… безопасным. И тело вдруг отозвалось – расслабилось, голова стала лёгкой, будто отпустила чья-то рука, тяжело и долго давившая на затылок.

– Всё-таки основная эмоция – это чувство защищенности, – твердо сказала Демидова.

– Это очень странно, – психоаналитик задумалась. – А что вы вкладываете в понятие «защищенность»?

 Вопрос поставил Татьяну в тупик.

– Говорите всё, что приходит в голову, – попросила Нестерова. – Не надо включать логику.

– Защищенность – это… когда что-то случилось, страшное что-то – а отец пришел и порубил всё топором, – с ходу выпалила Татьяна.

– Топором? – удивилась Жанна. – Почему – топором?

– Ну, это я образно, – отмахнулась Татьяна. – То есть он сильный, взрослый, и может дать сдачи, если кто-то захочет сделать мне плохо.

– Подождите. Вы сказали – порубил топором, – настойчиво повторила психоаналитик. – Это важно. Поймите, мы не просто так выбираем слова и образы. По сути, наше бессознательное выбирает их вместо нас.

– Не знаю, что вам ответить, – Татьяна была в растерянности. Ей казалось, что это обычное дело – подобрать какой-то образ. Она ведь с тем же успехом могла сказать «разнёс все в щепки», «разбил в пух и прах»… Но да, не сказала.

Нестерова тоже молчала – ждала.

– Попробуйте порассуждать об этом на досуге, – наконец, сказала она. – А пока давайте вернёмся к вашему запросу. Эта Пандора – вы не видели во время приступов чего-то, что могло с ней ассоциироваться? Человека, фигуру, вещь?