Тень мачехи

— Э-э, ты где? О чем задумался? — Василенко тряхнул его за руку, и Макс вынырнул из воспоминаний. — Почти порядок с документами. Недвижуха где? Не вижу её на балансе, а у вас, вроде, на Ленина и Кирова муниципальные площади выкуплены? И павильоны на Лесной и Победе построены с нуля…

Макс заёрзал на кожаном сидении высокого стула. «Твою козлячью мать! Всё-таки допёр…», — уныло подумал он, уже зная, что придется снизить цену. Впрочем, мог бы и раньше понять, что с Василенко не получится проскочить на дурничка — у этой крысы каждая копейка свою цену имеет. Но бизнес — как покер, иногда стоит и блефануть.

— Нету ее на балансе, — ответил он. И приврал с уверенным видом: — я ж тебе говорил!

— Это ты кому-то другому говорил, — усмехнулся Василенко. — А мне — забыл, по ходу — специально.

— Не гони, у меня всё честно! — запротестовал Макс.

— Ага, и точно — как в аптеке, — Василенко издевался в открытую. — Хотя, у тебя ж не аптеки — прачечные! Там пятно, тут пятно…

— Сколько? — сдался Демидов.

— Ну, считай: павильоны по паре лямов, и муниципальные — я реестр смотрел: на Ленина за четыре с половиной было продано, сейчас, с инфляцией, шестёрку стоит. На Кирова — за три семьсот выкупали, сейчас пятёру за него можно просить. Итого тринашка. Так что без недвижухи семь лямов заплачу — не больше.

Это, конечно, был грабёж — что прекрасно понимали оба.

— Пятнадцать — последняя цена, — твёрдо сказал Демидов.

— Если слышен денег шелест, значит, лох идёт на нерест? — усмехнулся Василенко и махнул рукой, будто прощался. — Пока, партнёр. Хорошего бизнеса. Пусть его дни продлятся подольше, чем та неделя, через которую к тебе пожалует налоговая.

Не глядя на Макса, он допил свой сок и соскользнул со стула, явно показывая, что намерен уйти:

— Подожди! — рявкнул Макс. — Я согласен.

Василенко глянул на него с подозрением — в чём, мол, подвох? Но Макс сидел с угрюмым видом — как человек, которого прижали к стенке. И Василенко купился, они ударили по рукам, договорившись на девять утра — только чтобы без опозданий! — и разъехались из бильярдной: один — с видом победителя, второй — всё еще притворяясь побежденным.

Но, выехав на дорогу, Демидов не выдержал — заржал в голос. Потому что остатки того бабла, которое Василенко привёз от «хорошего человека», всё еще были в офисном сейфе. Дура-бухгалтерша не успела сдать их в банк, потому что уже два дня не вылезала от своих подружаек в налоговой. Лепетала что-то о сдаче отчетности. Он понимал, что она брешет, злился, что приходится врать Василенко, будто бабло уже ушло на подставную фирму, просто банки тупят. И, как оказалось, зря. «Там почти четыре ляма — вот и заберу их в качестве компенсации, — решил Демидов. — Пусть этот гад с большими людьми своими бабосиками рассчитывается. А я свалю».

Всё еще улыбаясь, он свернул на объездную — она шла по промзоне бывшего сталелитейного завода, там не было фонарей, но срезать путь можно было знатно. Надавил на газ и сделал музыку громче. Лужи блестели в свете фар, а сама дорога — серая, с черными пятнами — казалась шкурой громадной гадюки, залёгшей в подтаявшем снегу. Трасса была пустой, ясно — почему: почти два ночи, завтра всем на работу. И когда за очередным поворотом Демидов увидел машущего руками человека, сперва подумал: ну да, автобусы ведь уже не ходят, остаётся только голосовать. А в следующий миг осознал, кто это — и судорожно сглотнул, чувствуя, как плечи, как лассо, стягивает страх.

Мальчишка нетерпеливо подпрыгивал и махал руками. Он почему-то был раздет — только рубашка и джинсы; широко распахнутые глаза выделялись на бледном лице- в губах ни кровинки, как у трупа… Но самое страшное — это был тот, Танькин, мальчик. Тот, из-за которого всё случилось. И почему-то именно он сейчас привиделся Максу: как укор за то, что он сделал со своей женой, и косвенно — с этим мальчишкой.

Демидов мотнул головой, отгоняя морок, зажмурился на мгновение. А когда вновь посмотрел на дорогу, мальчик всё еще был там. И только тогда Макс осознал, что он настоящий.

«Притормозить? Проехать? — мысль билась, как птица в силке. — Да какого чёрта! Я что, сопляка испугался? Хоть узнать, что он здесь делает… А-а, ведь его дом недалеко! Я ведь по этой промзоновской дороге ехал, когда искал тот чертов барак, чтобы договориться со Славкой насчет заявы…»

И Демидов притормозил, всё еще колеблясь, не понимая, верно ли поступает — может, стоило проскочить мимо, чтобы не осложнять себе жизнь?

Пацан бросился к нему, сломя голову, закричал в приоткрытое окно:

— Дяденька, помогите, пожалуйста, мне надо… — и резко умолк — узнал. Испугался, и, всё еще уставившись на Макса, даже отступил от машины на шаг.

— Ты чего здесь? — хмуро спросил Демидов. И отвёл взгляд — потому что вдруг накатила волна стыда, ведь мальчишка мёрз, это было видно, и мог замерзнуть нахрен… А он не собирался сажать его в машину. Он просто хотел знать.

— У меня… Там дядя Слава пьяный, дерется, — у пацана зуб на зуб не попадал, и от того говорил он медленно, что еще больше бесило взрослого. — Я в окно выпрыгнул, а тётя Таня трубку не берет… Отвезите меня в полицию, я всё расскажу, её отпустят!

— Что расскажешь? — насторожился Макс.

— Ну, что это ошибка, мама ведь меня сама привезла, и пусть они у мамы спросят! — мальчишка шмыгнул носом. — Она сама сказала им позвонить, а я звоню-звоню, и никак…

«Сама сказала, значит, — пытался переварить Макс. — Бля, этим алкашам доверять — пустое дело. Так и знал, что подведут, уроды!»

— А мама чего не позвонила? — вкрадчиво спросил он.

— Они с дядей Славой дрались, я убежал, а телефона у нее нету, — простодушно объяснил мальчик.

— А ты как звонишь? Ну, что набираешь?

— Ноль два! Нам в школе говорили: ноль два — это полиция… Дяденька, можно я в машину сяду? — взмолился мальчик. — У меня ноги совсем замерзли, я не успел ботинки надеть, прям так убежал!

«Ноль два, значит, — Макс ощутил облегчение, ему снова фартануло, ведь с мобилы этот номер не работал — только с городского. — Ну, удачи, пацан!»

— Ты дозванивайся, дозванивайся, — почти ласково сказал он. — У них там занято бывает. А я поехал, ты уж извини. Некогда.

Мальчик ошеломленно застыл, когда гладкий корпус машины заскользил под его руками, двинулся вперед, потихоньку набирая скорость. И вот уже видны лишь задние фары, удаляющиеся в ночь. А вокруг по-прежнему — холод, снег и темное, без единой звезды, небо. И гулкая, губительная пустота неизбывного одиночества, сгущающаяся возле него. Такая же, как тогда, в лесу, когда он — маленький, замерзающий, ничейный — лежал на обочине дороги и просто ждал смерти, и даже страшно не было, потому что лучше уж смерть, чем обратно к дяде Славе…