Тень мачехи

М-да, раньше он ей не врал… Если только по мелочам, чтобы не волновалась за него. Врал, что пообедал вовремя. Что зимние ботинки переживут еще один сезон. Что на работе дали премию — ну не говорить же, в самом деле, что деньги на подарок к ее Дню рождения он выиграл в спарринге. А потом, когда подался бизнес, врал уже про другое — но тоже чтобы защитить ее.

Анюта… Его тоненькая девочка — ясноглазая, улыбчивая, родная. Его маленький недокормыш. Птичка-колибри, питавшаяся нектаром искусства. Озорной ребенок, который так часто восхищал его своим умением превращаться в мудрую женщину.

Он встретил ее на Дне рождения Дениски-чертежника — и первый же миг этой встречи впечатлил его, как откровение. Вот тогда Сергей всей шкурой прочувствовал, какой он — настоящий поворот судьбы, который принимаешь всем нутром, безоговорочно, сразу, и уже заранее знаешь, к чему всё это приведет. Будто вспоминаешь одну из заповедей, которую поклялся соблюдать еще до прихода в этот мир, вызубрил, впитал в кровь — да с тем и родился. А в тот миг, когда оказываешься на этом повороте, так ясно понимаешь — несмотря на истинно человеческую заносчивость, самоуверенность и гордыню — что все-таки не сам ты выбираешь путь, что есть сила, которая ведет тебя. И смиряешься, чувствуя себя ничтожеством, но благодаришь незримого поводыря за это чувство. Потому что с ним — нет, с Ним — спокойнее, чем без Него.

Вот так и Сергея привело к Анюте.

И уже тогда — в то, первое мгновение — Волегов понял, что это будет любовь, что она навсегда… и что пройти придется через страшное. Но последнему, тоскливому и горькому ощущению он тогда не поверил.

«А надо было верить», — зло сказал он себе. Самолет тряхнуло, и в другой момент Сергей объяснил бы это попаданием в турбулентность. Но сейчас, когда он думал об Анюте и её беде, в которой никогда не переставал винить себя — потому что не уследил, не защитил, не уберег! — эта опасная для жизни тряска показалась ему знаком. Тем более, что Небо было так близко…

«Надо было сразу уйти, и тогда у нее все было бы хорошо, — подумал Сергей. — Она была бы счастлива… А мне бы этого хватило».

Но тогда он еще был тупым бесчувственным болваном, который просто шел на День рождения к другу, жившему в соседнем корпусе общаги. Сергею пришлось открывать дверь ногой — по-хорошему не достучался, а руки были заняты звенящими клеенчатыми сумками. В замызганной общаговской комнате царил бедлам, шло по-гусарски разгульное пьянство, и воздух был сизым от никотинового кумара. Он раскрыл рот, чтобы отматерить хозяина, да так и замер, увидев это — под грязной трехрожковой люстрой, в которой горела только одна лампочка, рос и стремился к свету дивный цветок на тонком стебле.

Балерина стояла на одной ножке, на самом кончике пуанта. Плавный изгиб спины, грациозно откинутая головка, изящные руки, поднятые в танце. Вторая ножка отведена назад — носочек вверх, почти в одну линию с голенью, спеленутую бледно-розовыми лентами. Девушка, будто зависшая в невесомости, сложив свое тело в нежный и сильный бутон, заворожила его. И до сих пор он отчетливо помнил почти геометрическую красоту ее развернутых лопаток, плоского живота, вытянутой шеи. Игру теней, трепещущих в полукружьи подмышек, в яремной впадинке, под коленями и между грудей. И нежные завитки волос под круглым по-детски затылком- грифельные штрихи на тоненькой шее.

Он зааплодировал вместе со всеми, когда она распрямилась и присела в реверансе. Обтягивающий черный костюм — лосины выше колена, топ с широким вырезом и короткая юбка на завязках — делал ее болезненно-тонкой. И эту кажущуюся хрупкость отчаянно хотелось оберегать. Ей кричали: «Браво! Бис!» и Анюта рассмеялась от удовольствия, но тут же застеснялась всеобщего внимания и скромно отошла в угол. Села на продавленный Денискин диван, наклонилась развязать пуанты, сняла сеточку, державшую волосы. Блестящие темные волны потекли по ее плечам, рассыпаясь вокруг лица. И по контрасту с ними тонкая ее кожа приобрела оттенок алебастра. Аккуратный носик, плавные излучины бровей, широкий смешливый рот с крупными, как у кролика, зубами. И глаза — переспелые вишни, бархатная мягкость взгляда, светлое, спокойное тепло. Эти глаза примагнитили его, швырнули в боль — вдруг не заметят, скользнут по нему равнодушно? И возродили, когда их взгляды встретились и сплелись.

Потом она, конечно, кокетничала, говоря: «Ты меня не отпустил». Ну да, он ходил за ней весь вечер. Как стрелка компаса тянулся к ее югу. Нависал скалой, ревниво охраняя от остальных мужчин. Потому что понимал: вот он — поворот, и вот судьба, и вот любовь. Только с ее судьбой — сходится ли всё это?

И он стал ее тенью, томился рядом, пытаясь угадать. А когда Анюта собралась исчезнуть, Сергей пошел с ней. Провожал пешком, потом на трамвае, через весь Питер, до общежития балетного училища, которое закрывалось ровно в девять. «У нас режим, все строго», — рассказывала Анюта. — «Девочки рано ложатся, а если кто задерживается, коменда из принципа не пустит — хоть на улице ночуй. Вылететь из училища за такие вещи в два счета можно. А еще завтра выпускной концерт, выспаться нужно. Если хочешь, приходи».

И он пришел — с букетом бархатцев, которые нарвал в парке, потому что денег не было вообще. Потыкался в закрытые двери театра: до начала балета было полтора часа и зрителей еще не пускали. Сел на ступени, как пёс, ждущий свою хозяйку. А потом не выдержал, пробрался через служебный вход, пряча букет под курткой. Бессовестно наврал вахтеру: «Я новый помощник осветителя, мне куда?» Рыскал по коридорам, открывая все двери подряд: склад, костюмерная, гримерка… Не то, не то… А потом прокатилась по воздуху музыка, и он взял след, пошел на вибрацию струнных и на зов духовых, проник за кулисы, по-звериному чуя терпкий, будоражащий запах — лак для волос, пудра и пот. Был перерыв в генеральном прогоне и балерины отдыхали, сбившись в стайки за декорациями. Почти близнецы в белых пачках, с загримированными лицами и забранными под лебяжьи перья волосами — одинаковые фигурки из сахарной глазури. А Сергей, почти скуля от отчаяния, все искал свою Анюту, бродя между участниц кордебалета, как в метели… И только когда она окликнула его, увидел, что в закутке между стеной и декорациями, прячась в тканевых складках, стоит черный лакированный трельяж. А за ним — прямая спина в перекрестье белоснежных лямок, гордо поднятая головка, увенчанная блестящей диадемой, точеные руки и плечи, вынырнувшие из пены газа и кружева — сидит его Одетта. Королева лебедей.

И вот тогда он полюбил ее снова.

Сколько их еще было — не счесть! Этих ситуаций, когда он видел ее по-новому. Этих любовей, которые рождались в нем одна за другой и продолжали жить, дополняя друг друга. И эта многомерность, многоплановость одной маленькой женщины открыла ему, что в мире все-таки существует загадка, которую мужчина готов желать до предела веков.

Они поженились через три месяца, которые прошли для них, как три века — так много было узнано, понято и решено за это время. Сергей невольно улыбнулся, вспомнив их свадьбу. И понял, что боль в спине прошла — будто согретая теплом воспоминаний. Он перевернулся на живот, отбросил подушку. Расстрелять бы тех, кто придумал сделать ее круглой и твердой, как позапрошлогодний каравай. Анюта бы такую не заказала. Она была практичной хозяйкой, и, едва глянув на картинку, умела определить, удобна ли вещь в использовании.

Интересно, хоть кому-нибудь удалось выспаться на этой кровати?

Сергей закрыл глаза, снова пытаясь уснуть. Поерзал, снова натянул покрывало на голову. Надо подумать о чем-то хорошем… К примеру, вернуться на собственную свадьбу. Где жених-бесприданник шел под венец практически с голым задом, и это не фигура речи. Ведь денег у них, двух вчерашних студентов, было в обрез. На кольца, шампанское и торт — надо же отпраздновать. А платье, костюм?… Появляться в ЗАГСе, одетыми повседневно и скучно, не хотелось. Это День рождения их семьи, и он должен быть особенным.

И с задачей справились — легко, шутя. Анюта решила надеть в ЗАГС балетную пачку. «А что, на ежедневные репетиции я в ней не хожу», — говорила невеста, поглаживая белоснежные кружева. — «Висит, красивая, ждет своего часа. А я прохаживаюсь вокруг, облизываюсь: когда же можно будет ее надеть? И, вуаля, она станет моим свадебным платьем!» Для Сергея Анюта придумала неожиданный, но вполне логичный вариант. «Нарядим тебя принцем Зигфридом! Да, пусть они, наконец, поженятся! А то мне всегда было обидно, что у этой сказки такой печальный конец», — рассуждала она. Представив себя в обтягивающем, Сергей сначала пришел в ужас: «Там же колготки!» Анюта напустила на себя оскорбленный вид и строго сказала: «Не колготки, а трико!» А потом расхохоталась, не выдержав растерянного взгляда жениха. И ему тоже стало смешно, мелькнула озорная мысль: а было бы интересно…