Тень Сохатого
Шрифт:
В конце концов, Боровский решил, что все это просто дурь, от которой необходимо поскорее избавиться. Главное, забыть обо всех страхах и начать действовать. Ну не получится сразу, так получится потом. Сколько можно бояться? Пора становиться нормальным человеком — взрослым, сильным, здоровым мужчиной. Таким, как Алька Риневич. «Вот у кого с женщинами нет никаких проблем», — с завистью подумал Боровский.
Однако ближе к вечеру на него опять накатила тоска с примесью тревоги и страха. Он позвонил жене и, стараясь, чтобы его голос звучал бодро и непринужденно, сообщил ей, что задержится на работе, и посоветовал
— Вот теперь я вижу, что нравлюсь тебе, — прошептала жена, почувствовав его возбуждение. — Ты представить не можешь, как много это значит для меня.
Внезапно Генрих почувствовал себя уверенным и сильным. Он чувствовал… нет, он твердо знал, что сегодня все будет так, как надо. Отныне никаких промашек и проколов. Отныне он будет таким же, как другие мужчины. Таким же, как Алька Риневич.
Боровский притянул жену к себе, впился поцелуем в ее губы, затем поднял ее на руки (она охнула от неожиданности и рассмеялась) и понес в спальню.
Взяв в руку графин, Риневич посмотрел на Боровского, широко улыбнулся и весело спросил:
— Ну что, старик, вроде мы справились, а?
— На все сто! — подтвердил Боровский.
— Тогда давай по первой не закусывая.
Риневич разлил водку по рюмкам. Поставил графин, взял свою рюмку, поднес ее к носу, понюхал и сладко зажмурился.
— Ле-по-та… — протянул он. — Все говорят, что водка дурно пахнет. А по мне, так это самый изысканный аромат на свете. Ну давай! За удачу, которая вроде бы нам сопутствует! Тьфу-тьфу, чтоб не сглазить.
Они чокнулись и выпили.
Риневич насадил на вилку маринованный гриб, сжевал его с блаженным выражением на лице и сказал:
— Ну что, Геня, теперь мы с тобой точно в лидерах.
— Не сглазь, — строго ответил ему Боровский.
— Не трясись, я уже сплюнул. Так что тебе сказал старик?
Генрих не спешил с ответом. Он окунул горячий мант в сметану, откусил, стараясь не пролить ароматный сок, прожевал, вытер рот салфеткой и лишь затем сообщил:
— Старик сказал, что у него для меня есть важное задание.
Риневич откинулся на спинку стула и лукаво усмехнулся:
— Ну, значит, все в ажуре. Уверен, вопрос решится в твою пользу. Старик тебя любит. Не знаю, правда, за что.
— За то, что я ответственный парень, а не такой разгильдяй, как ты, — заметил ему Боровский.
— Это я-то разгильдяй? — Риневич вставил сигарету в рот и, прикуривая, возмутился: — Да я в сто раз ответственней тебя!
— Особенно в том, что касается женщин, — уточнил Боровский.
Риневич положил зажигалку на стол, помахал рукой, отгоняя дым от лица, и с сожалением произнес:
— Ну вот, и ты туда же. Сразу видно — женатый человек. Нет, Геня, женитьба плохо на тебе сказывается. Всего каких-то полтора года, а она уже сделала из тебя потерянного для общества человека.
— Чушь. У меня прекрасный брак!
— Не знаю, не знаю… — Риневич прищурил глаз. — Хорошее дело браком не назовут. Да и рановато ты поставил на себе крест. Самое время погулять. Хотя… — Риневич пожал плечами. — Старик и мне намекал. Дескать, на женатого человека всегда можно
положиться. Не то что на холостых «перекати-поле». Слушай, может, мне тоже влезть в хомут, а? Для карьеры это полезно. Да и для здоровья, говорят, тоже.— В «хомут» влазить не стоит. Но наладить свою жизнь тебе бы не мешало. Поверь мне, сынок, семейная жизнь — это не только проблемы, это еще и душевное равновесие.
Риневич хмыкнул:
— То-то ты такой уравновешенный. Папаша! Смотри, не сглазь!
Друзья засмеялись. Риневич вновь наполни рюмки.
— Ну! — поднял он свою рюмку. — Давай за успех! Грядут великие начинания, старик. И нам с тобой в них определены не последние роли. Так будем же им соответствовать.
— Будем, — кивнул Боровский.
Они выпили.
Глава восьмая
Докопаться до сути
Пресс-конференция, которую дала Екатерина Полякова, дочь арестованного начальника службы безопасности фирмы «Юпитер» Андрея Полякова, открылась в пресс-центре газеты «Известия-плюс». Журналистов было немного, человек восемь, да и те явно не ожидали от пресс-конференции ничего интересного. Ибо что нового и важного может сказать эта девочка, больше похожая на ребенка, чем на взрослую молодую женщину.
Несмотря на это полупренебрежительное отношение к собственной персоне, девятнадцатилетняя Катя Полякова, сама студентка журфака МГУ, выглядела уверенно под направленными на нее фото — и видеокамерами. Худенькая, светловолосая и синеглазая девушка с бледными губами, одетая во все черное, держалась перед будущими коллегами достойно.
Дождавшись, пока в небольшом зале затихнет ропот, она заговорила ясным и чистым, почти совсем еще детским голосом:
— Господа журналисты, я благодарна вам за то, что вы пришли сюда, отложив массу более важных дел, которые у вас, несомненно, имеются. Я понимаю, что вам и приятнее и милее освещать в своих материалах катастрофы вселенского или, как минимум, общероссийского масштаба. А я пришла сюда поговорить с вами о жизни одного… всего одного человека — моего отца.
Журналисты притихли, удивленные таким началом. Катя же, довольная произведенным эффектом, продолжила:
— При вашем посредничестве я хочу обратиться к общественности… К гражданскому обществу, как сказали бы на Западе. Хотя я понимаю, что в нашей стране гражданское общество находится в самом зачаточном состоянии. И все же я хочу быть услышанной людьми. Прежде всего, я хочу заявить, что мой отец ни в чем не виноват. Все обвинения, выдвинутые против него прокуратурой, я считаю беспочвенными и надуманными. — Она обвела журналистов суровым взглядом и сказала: — А теперь вы можете задать мне вопросы. Мне так будет проще.
— Газета «Вестник столицы», — представилась журналистка с первого ряда. — Скажите, Катя, вы навещали вашего отца в СИЗО?
Темные бровки девушки дрогнули, как если бы она вспомнила о чем-то ужасном.
— Да, навещала. И я пришла в ужас от того, что увидела. Передо мной сидел смертельно уставший и больной человек. Он был бледен. И еще в его взгляде, словах, поведении чувствовалось что-то… что-то ненормальное.
— Что вы имеете в виду?
Катя нахмурила лоб, подбирая слова: