Тень Великого Древа

Фаунтерра

Вторжение началось перед рассветом. Три искровых полка подошли одновременно с разных направлений. Не встретив сопротивления, они вступили в город, промаршировали по тихим ночным улицам, разделились на роты и взяли под контроль ключевые точки: площади, мосты, большие перекрестки. Следом за искровой пехотой в город вошла основная ударная сила.

На улицы хлынул поток фургонов и телег – ярких и пестрых, с цветами и лентами, с бубенцами в гривах коней. Оси скрипели под тяжестью груза: бочек вина, мешков угощений, праздничной мишуры, факелов, фейерверков, музыкальных инструментов. Глашатаи на козлах телег бешено гремели колотушками, притопывали башмаками и кричали горожанам, что высовывались в окна:

– Долгих лет новобрачным! Любовь навек!..

Трущая кулаками глаза, дурная спросонья Фаунтерра начинала понимать: приехала свадьба! Кто женится? Зачем? На ком?.. Любопытство будило столицу. Фаунтерра стряхивала с себя липкий летний сон. Распахивала ставни, звенела ведрами, плескалась под умывальником, наспех разводила огонь, металась по дому в ночной сорочке, разыскивая платья, чулки, башмачки, гребни, шпильки… Обжигала рот наспех сваренным чаем, бранилась, заедала печеньем – а с улицы неслось через открытое окно:

– Пусть Мириам целует, а Софья согревает, а если будет ссора – Эмилия помирит!

Армия вторжения развертывалась на площадях. Распахивались фургоны, телеги откидывали борта. Музыканты проверяли струны, певцы прочищали глотки, скоморохи надевали потешные наряды. Из ящиков и досок сколачивались столы, на которых, словно в сказке, вырастали горы сладостей, фруктов, сыров, колбас. Почетное место занимала стопка соленых хлебцов – непременного яства на свадьбе.

– Молодым солоно естся, да сладко спится! Соль на столе, а не на щеках!

Вооружившись острыми воротками, умелые руки прокручивали дырки в бочках, втыкали краны, наполняли кружки – первые из сотен, построенных рядами на прилавке.

– Пей за счастье молодых, чтобы сильным был жених!

Фаунтерра в недоумении выбиралась на площади, разглаживала подол, на ходу дотягивала последнюю непослушную шнуровку.

– Это что же?.. Кто женится-то?..

– Лучшая пара! За невесту пей до дна – будет верная жена!

– А эль почем?..

– Молодые угощают! Пей, красавица, не робей!

Фаунтерра с сомнением качала головой: что, с самого утра?.. На каждой площади, да такой запас!.. Этак я к вечеру совсем охмелею… А затем сказала себе: тьма, почему нет? Время-то какое худое: то орда, то Кукловод. Хоть что-то светлое среди всего мрака! И столица поднесла кружку к губам:

– Долгих лет молодым! Пусть Софья согреет!

Праздник полыхнул, как костер. Зазвенели искристые мелодии, свадебные песенки пошли в пляс, перепрыгивая с языка на язык. Вспышки смеха окружили сцены, где выступали скоморохи. Тут начинался потешный конкурс, там показывали страуса, тут играли пьесу про любовь, там поливали бочками крема гигантский свадебный торт. Фаунтерру поили, кружили, веселили и соблазняли – а она, уставшая от тревог, охотно поддавалась. Пела, плясала, хохотала. Сочиняла причудливые тосты за здравье молодых. Облизывала пальчики от лакомств. Вспоминала бесчисленные свадебные традиции, помогала устроить то, о чем приезжие забыли. И все чаще задавалась вопросом:

– Кто же, все-таки?..

Приезжие как могли напускали тумана, но умницу-Фаунтерру не проведешь. Всем известен ритуал: на свадьбе будет портрет молодых! Если жених беден, то картину рисуют прямо за столом сами же гости – выходит очень потешно. Но тут дело другое: баснословно богатый жених, наверное, нанял хорошего живописца. И портрет уже готов, скорей всего, это он и стоит под сукном в тени собора Праотцов. Или, может быть, прячется за спинами искровиков у Престольной Цитадели. Ах нет, ерунда, вот же он – у ратуши, в золоченном фургоне! Конечно, Фаунтерра-озорница попыталась подглядеть. Невзначай потянулась пальчиком к сукну, осторожненько приподняла полог фургона… Но нет, завешено, завязано, зашито, еще и обмотано бумагой. Никак не увидишь раньше срока!

Тем временем новые люди присоединялись к празднику. Вошел в город еще один искровый полк. Диковинный: не алый, а белый с солнцами, смуглолицый, ведомый красивым седым командиром. Въехали, блистая парадной броней, колонны рыцарей. На ярких попонах пестрели всевозможные гербы, а чаще других – дельфины и снопы пшеницы. Следом за всадниками потянулись в город пешие бородачи: мослатые, мужикастые, нестройно вооруженные. Числом они напоминали орду, а рожами – бандитов. Но Фаунтерра так уже разыгралась, что готова была плясать с любыми гостями.

– Заходите, братья! У нас свадьба, долгих лет молодым! Кто женится? Да сами не знаем, ха-ха-ха! Садитесь за стол, уж там разберемся!

Прошел слух: портрет откроют при дневной песне, стало быть, в четвертом часу. Никто этого не говорил напрямую, но как-то само собой узналось: только песня отзвучит – сукно долой. И при первых звуках ветровых труб Фаунтерра замерла, навострила ушки, шикнула на слишком громких гостей:

– Тишшше! Сейчас, сейчас узнаем!..

Холеной ладонью заранее подняла кружку, заготовила на языке заковыристый тост, который не звучал еще сегодня. Песня пошла на убыль, притихли башни соборов… И ровно в четыре покров упал. Все были правы: и у Престольной, и у Праотцов, и возле ратуши – всюду открылось сразу. Портретов было три, один другого краше. Фаунтерра ахнула, прижав ко рту ладони.

По правде, жених не очень удивил ее. Фаунтерра только играла наивность, а на деле прекрасно помнила, ведь не день и не два уже ходят слухи. Дескать, бывший владыка Адриан остался жив и возвращается в столицу. А как он может вернуться? Разбитый северянами, осужденный Палатой, лишенный короны, он теперь считается преступником. Нет ему пути назад, кроме одного: обручиться с Минервой Несущей Мир! Он-то уже помолвлен с нею, даже чувства имелись. Ее величество помилует его императорским указом и сразу возьмет в мужья. Будут править вдвоем, вместе побьют орду, наведут порядок. Ориджин им не помеха, поскольку пропал в степях. А прочие лорды без Ориджина ничего не посмеют. Разумный выход для двух янмэйцев, недаром Минерва поклялась: она не будет воевать с Адрианом, а решит дело мирным путем.

Вот почему Фаунтерра издала удивленный вздох при виде портретов: вовсе не Минерва была на них! Живописцы, как могли, приукрасили невесту. Женщина смотрелась не жирной, а царственной; не наглой, а уверенной; заманчиво спелой, а не перезревшей. Но от тонкого благородства Несущей Мир эту даму отделяло такое же расстояние, как корову – от лани.

– Магда Лабелин?.. – наконец, узнала Фаунтерра. – Святые боги!..

– Внучка Софии! – закричали приезжие артисты. – Лучшие жены – софьины внучки!

Другие подхватили:

– У кого в доме рай? У мужа Софьи! У кого детей толпа? У мужа Софьи! У кого жена, как мед? У мужа Софьи!

А третьи уже брызгали вином, поднимая чаши, а четвертые трубили веселый марш…

И Фаунтерра махнула рукой: ну ладно, пускай Магда. Что выйдет из этого? Поживем – увидим, а сейчас – отчего не праздновать?

– Долгие лета!.. Жена как мед!.. Детей толпа!.. Слава Софье!

С новою силой грянуло веселье. Фаунтерра оправила юбку, затянула корсет потуже – и, забыв обо всем, пустилась танцевать.