Тень Великого Древа
Шрифт:
Минерва подозвала Инжи Прайса:
– Сударь, насколько помню, у вас очень острый глаз.
– Да уж, не жалуюсь.
– Прошу послужить целям разведки. Возьмите трубу и доложите обстановку во вражеском тылу, как можно глубже. Не бойтесь, я вас не уроню.
Она надела Перчатку Янмэй и бережно подняла Парочку четырьмя лучами. Сначала он сотворил спираль и завопил: «Боги святые, спасите!» Потом онемел, испуганно задрыгал ногами. А потом, уже в сотне ярдов над землей, одолел страх и начал наслаждаться. Покрутил головой туда и сюда, поглядел под себя, погрозил Минерве пальцем. Приставил к глазу трубу и стал вглядываться в даль. Мира видела, как
– Славная потеха, - сказал Инжи, коснувшись ногами стены. – Потом, когда попрошу, поднимешь еще разок?
– Что вы увидели? – спросила Минерва.
– Да уж увидел кое-что…
Его доклад придал Мире уверенности. И весьма своевременно, поскольку к стене приблизились вражеские парламентеры: знакомые офицеры из корпуса Серебряного Лиса.
– Каково быть перебежчиками? – крикнула им Минерва. – Совесть – не ослик: и не такое вывезет?
– Виноваты, ваше величество… - конь под офицером гарцевал, вынуждая всадника натягивать удила. – Мы принесли слово его величества Адриана. Он желает говорить с вами…
– Бургомистра Адриана? Я не вижу его среди вас.
– Он знает, что вы владеете Перчаткой Могущества, и хочет гарантий. Поклянитесь, что не причините ему вреда и не примените против него Предмет.
– Я уже поклялась кое в чем: беречь головы своих солдат. Правда, не учла, что мои солдаты переметнутся к самозванцу. Как полагаете, клятва распространяется на этот случай?
– Слово Несущей Мир – тверже стали! – быстро ответил офицер. – Поэтому Адриан готов довериться вам и подойти для разговора. В противном случае он начнет атаку.
Минерва положила руку на Эфес.
– Хорошо. Клянусь Янмэй Милосердной, что не причиню вреда бургомистру Адриану во время нашей с ним беседы.
Офицеры ускакали обратно. Парочка хитро подмигнул:
– Моя школа, детка! Здорово ты поклялась: во время беседы не причинишь, а вот после нее…
– Здесь нет хитрости. Я действительно хочу с ним поговорить.
Адриан отделился от полков и двинулся к стене, окруженный блестящим квадратом рыцарей. Как только Мира разглядела его, сердце сжалось до боли.
Тот самый Адриан. Как много его в памяти!..
Я искра, ваше величество, что бы вы ни думали. Бал, Вечный Эфес в ножнах – клац-клац. Вот этот Эфес, что теперь на моем поясе. Девичий хохот, сильные мужские руки. Клуб девиц, увлеченных Адрианом…
Он скакал, вились по ветру вымпела, рыцарские кони сотрясали землю. Воспоминания вспыхивали с каждым ударом копыт.
«Только для вас, миледи, и только сегодня: правила отбора невест!» Чудесная Ребекка, красавица Аланис, по уши влюбленная Валери. И никому неизвестная провинциалочка – я. Но я-то всех умней. Настолько умней, чтобы все-таки сыграть. Я найду убийцу и спасу Адриана, и тогда… Святые боги, как давно это было! До чего я стара в свои девятнадцать!
Тогда, младше на целую жизнь, я была так глупа, чтобы выиграть. Села за стол и разбила его на глазах у двора. Он улыбался, а шут хвалил, и я бы душу отдала, чтоб этот миг тянулся вечно. Тьма, как давно! Тогда я умела таять от одного теплого взгляда…
Адриан приближался. Он правил конем одной рукою, с дерзкой небрежностью, а второй придерживал эфес меча. Красивый, надменный, как тогда. Пожалуй, еще красивее.
Я мечтала о нем. Зачем врать себе? Мечтала в день, когда он выбрал другую. Мечтала, когда умирала
от яда, с лопаткой в руке, ковыряя сырую землю. Сколько мне осталось? Наверное, дня два. Что я успею? Прорыть полтора фута и тысячу раз вспомнить Адриана. Мечтала, когда вышла на свободу. Первый луч солнца в глаза, и первая же мысль - о нем. Теперь я свободна, и все может сбыться!.. Инжи Прайс сказал: «Ты ж высокородная, как митра на епископе», - и я подумала: да, так и есть! Я – янмэянка высшей пробы, так почему нет?Серый, туманный Уэймар; смертельные тайны подземелий. Слова леди Ионы: «Ваш любимый сжег заживо прошлую невесту». Слова графа Виттора: «В столице вас казнят за сговор и обман». Я смеялась над абсурдом. Это же Адриан – добрый, справедливый, милосердный! Итан с Шаттэрхендом спасли меня, и я знала: это он их послал. Он – моя защита и путеводная Звезда. Есть лишь одна Звезда в небе!
Солнце склонилось так низко, что било в глаза, выжимая слезу. Времени осталось лишь на один разговор, потом стемнеет.
И Мира подумала: а сколько слез я о нем пролила. «Ваше величество»… Эти слова, обращенные ко мне, стали самым страшным звуком в жизни. Нет, вторым после звона тетивы, убившей отца. Я плакала, въезжая в Фаунтерру, входя в его дворец, садясь на его трон… Пила каждый день, поскольку не могла слышать это «ваше величество». И нет, я не плакала над его трупом, просто думала: лучше б я была на его месте.
Когда узнала, что он жив, чуть не сошла с ума от счастья. «Отрекаюсь в пользу Адриана! Он – наш владыка!» Все отдала вмиг, без колебаний… А хрустнуло во мне через десять минут. Первая ниточка порвалась, когда лорд-канцлер сказал: «Адриан – трус. Он даже не явился защитить Менсона». И я впервые подумала: он также не явился помочь мне. Все беды мира легли на легли на мои плечи – а у него нашлись дела поважнее…
– Как дела во вверенном вам городе, бургомистр? – спросила Минерва, по праву императрицы сказав первое слово.
Она хотела звучать насмешливо, но вышло хрипло и хрупко. Адриан снял шлем, встряхнул темною гривой:
– Чувство юмора верно вам, миледи. Но сложно наслаждаться им с расстояния. Не спуститесь ли?
Он протянул ей руку, будто желая помочь сойти со стены. Парочка бешено замотал головой: нет, детка, не смей! Мира и сама знала: высота стены – спасение. Пока Адриан стоит ниже, она защищена от его власти.
– Мне хорошо здесь, милорд. О чем вы хотели поговорить?
Он произнес с сокрушительной мягкостью:
– Я прошу вас вернуться.
– В Фаунтерру?
– Нет в то время, когда мы были друзьями.
В горле пересохло. Мира потеряла слова.
– Мы понимали друг друга, как никто. Каждая беседа была отрадой для души. Я наслаждался вашим умом, а вы – моим. Ничто не изменилось! Все пути по-прежнему открыты для нас!
Мира задохнулась. Она готовилась язвить и высмеивать, стыдить Адриана за трусость, властолюбие и самодурство, упрекать исчезновением… Весь яд испарился без следа, Мира смогла выдавить одно:
– Теперь вы женаты, милорд.
То было идовски плохо. Худшее, что можно сказать. Эти слова оставляли за Адрианом всю моральную правоту, сводили обвинения Минервы к банальной, глупой женской ревности. Он развел руками:
– Кто из нас лишен недостатков? Вы сами знаете: брак императора – политический акт. К любви он не имеет отношения.
К любви… Убийственно тонкий намек. Если б сказал прямо: «Я люблю вас», - грубая лесть отрезвила бы ее. Но сказано одно слово: «любовь», - за которым можно домыслить что угодно.