Тени города Энкёрст

Верят, что церковь это последний оплот праведности, и если он будет осквернен, то солнце померкнет, время перестанет идти вперед, и Всеядный во множестве ликов спуститься на землю и пожрет все живое.

Как бы сказал Бальдер: сумасшедшие — они везде, надо лишь присмотреться.

— Главой назначается Имерия Скваж! А нет, Сквар, — Орн запутался в заляпанном тексте, ой, да и хрен с ним, сами поймут кого, — к обязанностям приступает немедленно.

Каноники зароптали на своей трибуне, возможно оскорбленные косноязычием советника, или эти старые пердуны как всегда ничего не расслышали и просили повторить. Сквар, Сквар, Сквар, до боли в деснах знакомое имя!

— Эрсус, — возликовал Орн, обращаясь к министру, — это же кардинал Трясучка! — когда он пригляделся к старикану, едва поднявшегося в почтительном приветствии толпы, от каждого его движения сыпался песок. Или это был прах с небес. С позиции советника было трудно разглядеть, — эх, а я ставил на Дорузу.

— Н-надеюсь у него выдержит с-сердце. В-восьмой д-десяток как-никак, — ответил министр, устремляя флегматичный взгляд в сторону священнослужителей.

Эрсус сегодня заикался на редкость больше обычного, волнение передавалось по цепочке всем вдоль подмостков. Казалось бы, волноваться стоило раньше, во время утомительной войны против Айрона Красного. Орн не назвал бы ее гражданской. Граждан как раз все более-менее устраивало, а вот феодалов мягко скажем не очень. Благо спустя полтора года, военная кампания по захвату земель завершилась сокрушительной победой армии под началом Бальдера «Освободителя» Строма. На слове «сокрушительная» министр финансов Эрсус Грей, как правило поджимал губы, сетуя, что единственное сокрушенное здесь — это инфраструктура. А еще экономика, сельское хозяйство и промышленность. Список продолжать можно долго, ведь итоги войны всегда схожи — голод, холод, горстка инвалидов и сборище вдов. А резон безобразия и вовсе стар как мир — деньги.

Пожалуй, да, повод для волнений у министра все же был.

— Указом номер тридцать…ять — сделав вид, что поперхнулся, Орнот продолжил чтение размытых слов, — открываю торговые пути в Норгорт, Кенрию и Цилию, налоговая ставка становится равна пяти процентам, а квота возвращается к адекватному состоянию, для каждой гильдии вопрос будет вынесен отдельно. Приказ вступает в силу с полуночи. Вопросы по рефинансированию узнавать у бургомистра, коей будет назначен позже.

И скорее всего им окажется он. Спал и видел, как целый день будет копаться в бумажках и слушать нытье понаехавших. Особенно этих черножопых из Цилии. Кстати, налоги тоже поднимут. Пожалуй, эту новость стоит приберечь и «обрадовать» всех в следующий раз.

Орнот полагал, что добрая половина собравшихся и слов то таких не знает, а не добрая и вовсе на всякий случай сожжет пару еретиков от греха подальше.

Вопреки этому, разразилась феерия рукоплесканий в рядах свободных торговцев, оптовиков и иностранных поставщиков. Аккомпанировал ему возглас разочарования среди монополистов, что даже на тухлую рыбу умудряются заламывать конский ценник.

Следующим приказом Орнот объявил запрет на алхимию, а с ним и упразднение университета Энкёрста. Предыдущий король просадил всю казну на опыты и постройку фабрик-лабораторий, притащил уйму школяров и ученых в город и все ради сомнительных исследований и археологии. Закономерный итог: денег нет, результатов нет, а дышать в городе без повязки на лице себе дороже.

Горло советника начало сдавать, а кашель становился уж совсем неприличным. К счастью, близился финал томительной речи, оставалась лишь парочка завершающих штрихов.

— Кхм, граждане, попрошу внимания! Я, глашатай и советник короля Орнот Морус, являюсь устами и голосом Его Величества. И так… — «великая честь, произносить слова за короля, который поленился выйти к подданным», — без вас, граждане Энкёрста, не случилось бы этой великой победы! В одиночку мы бы ни за что не справились с угрозой безумия Айрона Красного, мне очень жаль, что в это тяжелое и прискорбное время, нам пришлось проливать кровь своих собратьев, мне страшно представить, как много вы потеряли, борясь за свободу бок о бок вместе с нами. Но, уверяю вас, впереди нас ждет лишь безоблачное небо и яркое солнце, что ниспослала нам Тень! Люди, нет… — «от людей там одно название»- подумал Орн, — Друзья! От всего сердца, примите сей скромный дар. Ведь в дальнейшем нас ждут неисчислимые победы овеянные подвигами, без единой капли крови пролитой вашими близкими. Ура!

Кто писал эту дебильную речь? Точно не Бальдер, может Эрсус. Впрочем, тот стоял все так же отрешенно, закатывая глаза к небу. Видимо возносил молитву: когда же это все кончится и сможем свалить пожрать от души. И выпить, однозначно выпить.

Кто-то из доблестных рыцарей решился отличиться и произнес обет. Особо наглые стали расшвыривать деньги в толпу людей. Для увеличения авторитета, видимо.

Орн выглянул из-за свитка, наблюдая, как серебро весело подпрыгивает по мраморным полам площади. Кажется, будто вчера он шел по ним, скользким от крови, перешагивая трупы, давясь дымом полыхающего города.

В настоящий момент мало что изменилось, но хаоса определенно стало больше. Единственное спасение вчерашних мятежников, а ныне правящего конклава — высота в 10 футов над алчущей оравой.

— Драный цирк, — хриплый и низкий голос донесся с противоположного края подмостков.

Военачальник Йорвульф, с увешанной кольцами-амулетами седой бородой, одинаково огромный как вширь, так и ввысь, брезгливо смотрел на галдящую толпу из-под кустистых бровей. Суровый нрав норгортца отличался лаконичностью и прямолинейностью. Орн и по сей день помнит их первый и последний диалог:

«— Йор, зачем тебе секира и столько топоров?

— Я бы поостерегся спрашивать человека с топором, по какой причине он его носит.

— Почему?

— Потому что причиной можешь стать ты.»

Больше они не общались.

Общение вообще не самая сильная сторона Орнота. Если так подумать, то и сторон эти не было вовсе. Пожалуй, одна положительная сторона была — он понимал всю свою убогость, всю свою трусость и слабость. Но едва ли это делало его сильным. Худшего кандидата на должность советника короля было трудно представить.

А люди тем временем через чур увлеклись щедростью высшего света, и продолжали собирать монеты в охапку. Кому не доставалось, тот отбирал их у соседа. Они пробирались меж торговых веранд и осколков статуи свергнутого правителя, пихаясь, кусаясь и пуская в ход кулаки. Кто-то даже огрел соседа черенком лопаты ради горстки серебра. Орн презрительно хмыкнул.

Единственное чему искренне радовался советник в этот поганый день; натягивая вымученную улыбку всякий раз, как под ноги страже падал очередной букет цветов благодарных горожан, что законодательное выступление ограничивается дворцовой площадью. Без пафосного шествия по задворкам, где вместо оваций скорее схватишь шальной болт промеж лопаток.

А цветы будут потом. На похоронах.

— А теперь главное событие, друзья! — объявил советник, затем перейдя на шепот добавил, — у нас запланировано событие? — министр в ответ лишь кротко кивнул, — И так, главное событие сегодняшнего дня! — надрывая из последних сил осипшую глотку, провозгласил Орнот.

Спустя мгновение толпа взорвалась радостным воплем, от которого закладывало уши. Удивительно, как таким воем окна не повыбивало. Или выбило, трудно сказать, когда не слышишь даже собственных мыслей, не то что звон битого стекла.

Орн щурясь сквозь солнце, увидел, как двойка стражников натягиваю канат поверх свода арки. Куча тряпья стремительно взмыла вверх.

— Я не припомню, что бы здесь был флагшток, — советник быстро померк лицом, когда присмотрелся к тому, что покачивается на волнах бриза дующего с моря, — А-а-а, ну да.

Изувеченное и изломанное тело экс-правителя вздернули как бездомную дворнягу на потеху толпе. Трупы вообще не отличались аппетитностью, но этот…распухший язык вывалился изо рта, сквозь распоротую щеку, один глаз выкатился из орбиты и оказался на уровне срезанного носа. Боязно было предположить, что же творилось под тюремной робой, глядя на старые бурые пятна. Однозначно, Айрон Красный при их последней встрече выглядел куда здоровее и презентабельнее, а сейчас самой приятной частью его тела были грязные босые ноги. Но самое пугающее то, что у него не было собственной тени. Явный признак исчезнувшей души.