Тени Империй

— Я должен закончить, — сказал он Акико.

— Нет. Ты должен выжить.

— Я выживу, если закончу.

И он снова шагнул вперёд.

Схождение на этот раз было иным.

Без образов. Без вспышек. Просто тишина. Словно сама Точка поняла — он пришёл не смотреть. А решать.

В центре — платформа, на ней — сфера Сердец. Не два. А одно, сшитое, неравномерное, трещащее по краям. Слишком много силы. Слишком мало равновесия.

Перед ним — он сам.

Но теперь — светлый.

Одет в белое. С глазами, где не было боли. Только понимание.

— Ты здесь, — сказал он. — Чтобы решить.

— Я не выбираю ни власть, ни отказ, — ответил Алексей. — Я выбираю… пространство. Возможность.

— Значит, ты понял. Связать — значит не сливать.

Разделить — не значит уничтожить.

— Я… сделаю третье.

Он шагнул к сфере. Поднял руки. Внутри гудели все реальности. Все страхи. Все Григории. Все Алексеии. Он не пытался их уничтожить. Он разрешил им быть.

Но не влиять.

Он вложил в сферу не силу. А границу. Как дом, у которого много комнат. Но в каждой можно закрыть дверь.

— Не всё должно быть одно, — прошептал он. — Но всё должно жить.

Сфера дрогнула. Не вспышкой. Не бурей.

Она просто… замерла.

И мир выдохнул.

Он вышел из Точки медленно. Как будто рождался заново.

Скала снова стала скалой. Воздух — воздухом. Пространство — привычным. Акико обернулась первой.

— Ты…

Он кивнул.

— Я… не всё изменил. Но я дал шанс. Миры будут жить. Но не сплетённые. Разные. Свободные.

Мария лежала тихо. Он коснулся её лба. Свет прошёл сквозь ладонь. Она дёрнулась — и открыла глаза.

— Ты вернулся… — прошептала она. — Значит, ты всё испортил.

Он рассмеялся. Впервые за долгое время — не от отчаяния. А потому что жил.

В этот момент, где-то далеко, в другом краю мира, на вершине башни из чёрного стекла стоял Григорий. Его глаза светились янтарём, но не жгли. Он смотрел в сторону горизонта — и на миг… улыбнулся.

— Он сделал невозможное, — сказал он. — Значит… я больше не нужен.

Позади него, в темноте, вспыхнуло второе сердце. Но теперь оно било медленно. Как будто умирало.

И где-то в нём звучал голос:

«Теперь ты просто брат.»

Глава 23: Последние круги

Когда они спустились с плато, мир уже не был прежним.

Не разрушенным. Не спасённым. Просто — иначе настроенным.

Деревья не шелестели так, как раньше. Ветви выгибались, будто в такт внутреннему дыханию мира. Птицы пели отрывисто, фальшиво. Земля была тёплой, но не солнечной. Всё казалось... на грани пробуждения. Или срыва.

Алексей чувствовал это кожей. В груди билось не только его сердце. Там же — пульсация мира, еле различимая, как послание, оставленное в бутылке и заброшенное в океан вселенной.

— Мы изменили что-то фундаментальное, — сказал он, идя первым. — Я чувствую... ткань реальности стала податливее. И в то же время — опаснее.

Акико кивнула.

— Не реальность изменилась. А её глубина. Раньше мы жили на поверхности. Теперь… всё дышит изнутри.

Мария, шедшая позади, махнула рукой, отгоняя назойливую пчелу.

— Как по мне, всё стало страннее. Особенно эта пчела. У неё на жопе тень. Чья пчела?!

Их смех — короткий, нервный — прозвучал, как дыхание в костях. Они были живы. Но слишком долго стояли у грани, чтобы чувствовать себя по-настоящему собой.

Через два дня пути они достигли Рест-Хара — поселения, где когда-то родилась Акико. Теперь это был полуразрушенный храм, заросший мхом, с тремя оставшимися обитателями. Все трое — старцы, хранители Песни Времени.

Они не удивились, увидев Акико. Не удивились и Алексею. Но сказали:

— Ты вернулся. Значит, круг завершился.

— Какой круг? — спросил он.

— Первый.

Он хотел спросить больше, но почувствовал: не время. В Рест-Хара время текло иначе. Он остался на ночь, а утром проснулся с мыслью, что прошёл год.

В этот самый вечер в другой части мира, в Смотровой Башне Империи Око, некий наблюдатель разложил на мозаике кости и пепел.

— Алексей Волконский активировал точку схождения, — сказал он. Его голос звучал как шелест страниц.

Перед ним — зеркало. Внутри — ничего. Только слова.

— Переход в стадию финала. Все нити сводятся в его шаги.

Григорий... сброшен. Но не исчез.

А Сердца... они теперь не вещи. Они — условия.

Он коснулся зеркала, и из него всплыл светящийся текст:

"Те, кто завершат путь, должны быть готовы забыть, кем они были."

Он улыбнулся. И исчез.

На следующее утро Алексей нашёл у своего ложа письмо. На нём не было подписи. Только символ — спираль, обвитая змеёй.

Он знал — это от Григория.

"Ты сделал невозможное. Но ты не избежал судьбы.

Ты стал началом новой петли.

Я ухожу.

Но оставляю тебе то, что нашёл — карту боли. Там, где ты думаешь, что всё закончилось, всё начнётся.

Ты увидишь круг. И в нём — себя.

Если выберешь — не зови.

Если пойдёшь — не оглядывайся.

Если забудешь — ты спасёшься."

— Он оставил маршрут, — тихо сказал Алексей. — Но не для себя. Для меня.

Акико подошла ближе.

— Григорий… всё ещё наблюдает?

— Да. Но теперь не с ненавистью. А с... тревогой. Он боится, что я поверю в конец.

— А ты?

Он сжал письмо.

— Я иду до конца. Даже если кругов станет больше.

Путь, указанный Григорием, не шёл по привычным маршрутам. На карте он казался чередой изгибов, петель, внезапных разворотов. Но когда Алексей шагал, всё становилось… логичным. Будто сам мир уступал ему дорогу — но не с радостью, а с любопытством. Как зверь, впускающий путника в своё логово лишь потому, что хочет узнать, доживёт ли он до выхода.