Тео. Теодор. Мистер Нотт

Старик вернулся в своё кресло.

— У тебя есть какие-то вопросы, Теодор? — спросил он тоном, не терпящим возражений. Теодор, впрочем, не собирался молчать.

— Конечно, сэр! Зачем вы показали мне воспоминания?

— Их увидит Гарри, когда придёт время. Я дал ему сил, сделал сильнее, провёл через ритуал тогда, в девяносто втором… чтобы он исполнил своё предназначение, пусть я и не знал тогда, как.

— Но зачем их видеть мне?

— Когда я умру, — задумчиво ответил чародей, — моё имя обольют грязью. Людям свойственно это, охаивать тех, кто уже не может ответить. Немногие поймут мой замысел в целом. Я хочу, чтобы, когда придёт время, тебе пришла мысль описать настоящую правду, мой мальчик. Пойми одинокого старика, тщеславие — немногое, что у меня есть.

— Но почему тогда вы не сокрушите Тёмного лорда, пока вы живы? Чтобы сказать всем правду.

— Том не был глупцом, он спрятал свои сокровища, чтобы его вернейшие слуги смогли найти их и вернуть его к жизни. Твой отец ослабил проклятье на кольце, не ведая того, когда пытался… понять, что это за артефакт. Проклятье, что он навёл на себя, его и убило, я видел заключение Тонкса. Малфой хранил дневник — но побоялся вернуть его, и избавился, подкинув дочери своего заклятого врага. Детские обиды… он думал, что Артур уничтожит эту находку, и семья Люциуса будет спать спокойно. Увы.

— Значит, чаша и медальон у других верных слуг? Лестрейнджи? Долохов? Кэрроу?

— Кэрроу всегда были на стороне закона, — отмахнулся Дамблдор. — Это близнецы из младшей ветви оказались замешаны в пытках над магглами. Долохов — иммигрант, а его брат и вовсе присвоил себе наследство в России… Лестрейнджи, это скорее всего так. И Блэки.

— Блэки мертвы, все до одного!

— До одного, — тонко улыбнулся директор. — Гарри не смог унаследовать Сириусу Блэку. Сейф этого тёмного семейства перешёл к другому претенденту. И я обязательно найду его, не будь я победителем Гриндевальда.

Тон директора внушал опаску. Впрочем, Тео понял мало что из его слов. Вскоре вопросы у него кончились, и он, саркастически пожелав директору хорошего вечера, отправился прочь, обратно в кабинет Макгонагалл. На её столе высились непроверенные и проверенные эссе, и Теодор тут же придумал, что именно он скажет всем, у кого будут вопросы.

Вернувшись в Трапезный зал, он из дверей застал финальные сцены постановки. Хор Флитвика, расположившийся на первых рядах, исполнял некий гимн, под который на сцене Малькольм, которого играл гриффиндорец Маклагген, короновался. Теодор не слишком сильно любил это творение Шекспира, он, скорее, был поклонником «Ромео и Джульетты» (и даже видел в прошлые годы, когда отец предупреждал его о возвращении Лорда, себя в виде Ромео и Джульетту в Джинни в ночных грёзах), однако по антуражу и тому, как именно была трансфигурирована по частям сцена подмостков, чтобы отобразить убранство королевского зала шотландских мормэров, отметил усилия старшекурсников. Единственным вопросом, который Теодора интересовал, было исполнение убийства Макдуфом Макбета, где тан должен был потерять голову, но его он уже пропустил.

Лишь только музыка утихла, на стенах вспыхнули факела, и зал зааплодировал. Раздались крики браво, и Теодор с досадой цокнул — видимо, действительно было неплохо.

***

Уже лёжа в кровати и размышляя о прошедшем разговоре с директором, Теодор понял, что тот не мог не лукавить в разговоре с ним. Шестнадцатилетний, даже семнадцатилетний юноша не мог попросту стать гарантом доверия от Дамблдора. Ни он сам, ни Поттер. Вероятно, директор мог положиться на других своих верных людей. Орден Феникса существовал не просто так. Конечно, доверие, что директор ему оказал, сообщив о планах, было лестным, но мысль о том, чтобы осуществить всё это… несколько пугала.

Впрочем, он же хотел быть политиком? Политики вершат судьбы сотен. Ему же предстояло вершить судьбу всей Британии. И было бы ошибкой не воспользоваться этим шансом.

Глава 85

Проснувшись утром следующего дня, Теодор почувствовал изнуряющую головную боль. В таком состоянии он и пробыл всю пятницу; несмотря на отсутствие занятий, настроение не располагало ни к каким действиям, так что он с некоторым отупением восстанавливал свои боевые навыки. Прочие шестикурсники, кто участвовал в постановке, репетировали, вдохновленные произошедшей накануне премьерой, но в их случае роль Тео была небольшой — он должен был уже в конце трансфигурировать из камня, которым Парвати должна была колоть орехи в ходе пьесы, королевскую печать.

Многократные повторения тех двух атакующих связок, что когда-то дал ему подложный Шизоглаз, позволили ему расслабиться, и головная боль прошла. Обдумывая разговор с директором вновь и вновь, он приходил к выводу, что не знает и десятой доли планов старика, проникаясь к нему неподдельным уважением и бессильной злобой. Тот приобрел его верность исподтишка, не честным способом — правда, честным бы он не получил её и так.

В субботу в замке появились свежие номера «Придиры». Номер Теодора — он по какой-то причине получал еженедельно журнал по подписке, не заплатив ни кната Лавгудам, — упал к нему одновременно с письмом, запечатанным большой печатью аппарата Визенгамота, что было явно неожиданно. В силу запрета на «Пророк», «Придира» пользовался значительной популярностью у студентов, и старшекурсники всех факультетов тут же зашуршали страницами журнала. Газетная бумага была будто бы ещё теплой от волшебного станка, но это была лишь иллюзия; а, может, Лавгуд специально создавал такую иллюзию для своих читателей.

«Громкая премьера: как выпускники Хогвартса разрушили спрос на прорицателей», — гласил заголовок статьи. Теодор поднял глаза от текста и переглянулся с изумлённой Паркинсон, читавшей через его локоть.

— Ксено явно чокнутый, — сказала Панси. — При чём тут постановка?

Однако, в статье, написанной неким «Т. Сойером» (это не мог не быть псевдоним одного из зрителей), приводилось объяснение громкому заголовку. И Теодор пришёл в шок от того, как именно автор унижал не абы кого, но Тёмного лорда и Дамблдора одновременно! «Макбет верил в пророчества, уверенный в своей победе и блистательном будущем — но то, как именно пророчества воплотились в жизнь, загнало его в могилу», — писал неизвестный автор. — «Порой британские колдуны так же много уделяют внимание пророчествам, видя в них тот смысл, что выгоден лишь для них, и оказываются на обочине истории, когда судьба приводит их к воплощению этих предсказаний».

В качестве примера он приводил Кантакеруса Нотта, которому предрекали славу за океаном, чего он не скрывал — и куда был вынужден бежать, чтобы спасти свою жизнь (весь зал дочитал до этого момента одновременно — и волосы на голове у Тео зашевелились, когда все взгляды обратились на него), Льюиса Стирлинга, который надеялся прославиться напророченным изобретением пушки, что дострелила бы до Пфальца — а остался в веках как автор летучего пороха, и Коди Мартина, писателя, прославившегося не своими книгами, а тем, что умер, выпив в пабе чернила, как ему и предрекало пророчество.

Совсем тонко, и эту мысль могли уловить (или же Теодору она мерещилась!) лишь посвящённые, автор отсылал к битве в Министерстве. «Именно потому настоящие пророчества хранятся в Министерстве, в Отделе Тайн, куда школьников не пускают, даже в ночное время — иначе они разгромят там всё до последней полки». Дочитав до вывода, где судьба Макбета, о котором всей Британии напомнили студенты школы, преподносилась автором как настоящее проклятье для немногих пророков и оракулов, что торговали своими дарами на островах, Теодор передал журнал явно заинтересованной больше, чем он сам, Панси, и отправился к выходу из зала.

Как-то само получилось так, что в той аудитории, где тремя годами ранее собирался клуб самообороны, а теперь шли репетиции постановки Марка Твена, он оказался не один — туда же пришёл и Невилл, и Поттер с Уизли, приведённые Грейнджер, и Бут, и Гамп, и Макмилан… а через несколько минут просочился и Малфой, незримой тенью вставший рядом с Ноттом.

— Вы тоже читали это? — Рональд, распираемый чувствами, потряс «Придирой». — Лавгуд сказала, что отец публикует всех, кто присылает статьи! Кто мог написать такое!