Тео. Теодор. Мистер Нотт

— Вингардиум Левиоса, — прошептал Тео. Белая ткань тут же воспарила вверх, не меняя своего положения. Тёмное, покрытое какими-то отметинами тело скончавшегося накануне мальчика, предстало перед ними. Тёмная кожа искажённого судорогой лица, сведённые навеки в каменной хватке пальцы… это было тяжёлое, устрашающее зрелище.

В тот миг Тео подумал, что не мог бы утверждать, что любой шум не заставил бы его испугаться.

— И что? — хрипло прошептал он, сглотнув слюну. Блейз был растерян.

Будто бы разбуженный словами Тео, он сделал шаг, другой, и обошёл стол по кругу. Реза Мохаммад был точно мёртв и никаких следов магии не было на нём.

— Ты убедился? — шикнул Нотт. Вся эта затея тут же стала казаться ему бессмысленной и противной. Ему самому стало противно от себя.

— Мобиликорпус, — ответил вместо того Блейз, перекатив шарик Люмоса на ладонь. С отвратительным хрустом, от которого Тео сжал скулы, правая нога тела чуть сместилась вбок. — Вот!

Он указал пальцем на бедро — там действительно имелся бурый след, как будто бы след засохшей крови.Нотт нервно сглотнул и сжал пальцами переносицу.

— Давай прекратим это, — сказал он тихо. — Я не хочу знать.

— Нет, — решительно ответил Забини, повернувшись к нему. — Ты должен знать. Должен.

Два «Секо» и одна «Левиоса» разрезали единственную одежду на теле тринадцатилетнего мага, явив место травмы. Теодор подумал об этом в первую очередь, когда увидел бурые следы на бедре, но Забини решил удостовериться. Теодор отвернулся, его замутило, а внутри — да и снаружи — всё сжалось. То, что должно было быть, отсутствовало.

— Репаро.

В полном молчании они проделали обратный путь, закрыв сначала одну дверь, а потом и вторую. Теодору нужен был воздух, и они вышли на открытую площадку на третьем этаже. Свежий осенний воздух холодил голову. Оперевшись руками о колени, он стал глубоко дышать, чтобы его перестало мутить. Забини тихо стоял рядом.

— Теперь ты понял? — подал он наконец голос.

— Ты… это было отвратительно, ты знал?

— Нет, — признался он. — Но я предполагал худшее. Это ведь так очевидно, что во всём виноваты эти Пожиратели!

В ту ночь Теодор видел особо отвратительные кошмары.

***

Следующие дни пролетели быстро — занятия, патрули, работа над статьёй, в которую Тео закопался, чтобы отгородиться от крайне неприятных воспоминаний. Лишь взгляд Забини, который не спешил делиться их открытием со всеми сам — и Тео был ему за это благодарен — напоминал ему о страшных открытиях.

Вечером выходного дня он всё же взялся за ручку и выписал пункты, свидетельствующие в пользу вины Кэрроу.

Смерть гриффиндорца-третьекурсника прикрывал Снейп. Определённо так. Директор наверняка узнавал первым о гибели студента благодаря магии замка, ведь эта должность была не просто организационной, но магической. Дамблдор на глазах у Тео выступил несколько лет назад проводником магии, что укрепила замковые щиты.

Кэрроу не любили магглорождённых. Проще сказать, ненавидели и считали недостойными жизни в магическом мире, ведь они были «ворами» магии.

Реза Мохаммад был выходцем откуда-то из Ближнего Востока, и Тео вполне допускал, что это его имя, записанное отсталыми письменами тех диких краёв — и Нотт соглашался с Дамблдором в том, что свет цивилизации туда ещё не пришёл, — он видел на карте Поттера, которую Невилл после того дня забрал с собой и больше не забывал. Тео чувствовал настороженность со стороны друзей, нарастающую каждый следующий день молчания.

Наконец, смерть первого магглокровки, первокурсника, который разбился на метле, Тео не мог не связать в действительности с Пожирателями смерти. Он помнил мимолётное выражение страха на лице Кэрроу, которое тогда принял за реакцию на искореженное тело маленького волшебника, но если это они, Кэрроу, травмировали так же и того мальчишку… то он мог испугаться не травм погибшего райвенкловца, а узнавания его лица.

Чем больше Нотт об этом думал, тем больше ему хотелось кинуть такие обвинения в лицо. Он вспомнил подслушанный разговор о том, что Кэрроу считали Яксли своим противником среди приспешников Тёмного лорда, и… мгновенно решился использовать этот факт.

«Дорогой товарищ! Будет вам известно, что двое из ларца, вернувшиеся поразительных с гастролей за Каналом в старый замок, занялись антрепренерством и здесь. Уже на двое меньше студентов ходит на занятия — так очаровали их представления антрепренеров, что они выбросились из жизни. Думаю, вам будет это полезно. Нетопырь Трафальгара».

Следующим же утром, в Визенгамоте, это письмо он превратил в бумажный самолётик, спускаясь по лестнице, и самолётик остался на столе Яксли. В тот раз Яксли и Малфой всё же смогли продавить повестку, нужную себе — и весь день шёл спор о конфискации.

— Лордов Краучей, Милфордов, Блэков и прочих Прюэттов нет уже много лет! — ревел с трибуны в поддержку лорд Флинт.

— Мы знали примеры того, как сгинувшие рода продолжались! Лорд Роули, хотите лишиться места?! — ревел ему в ответ лорд Диггори.

К концу дня у Тео болела голова, а никакого решения так и не приняли. Да что там, гораздо более важные соглашения с гоблинами, которые смогли подготовить Буллстроуд и Скамандер, распространившие текст соглашения для визирования Визенгамота (хотя достаточно было подписи Тикнесса — но едва ли тому полностью доверял вознесшийся шотландец), не были даже рассмотрены.

Когда Тео вернулся в замок, его встретил, потрясая кулаками, гриффиндорский капитан Пикс.

— Это нечестно, Нотт! — ныл он. — Они перенесли наш матч! Мы не готовы к такому, это нечестно!

— Объясни, в чём твоя проблема? — вздохнул Тео. Головная боль едва отступила, а от криков Пикса в висках снова начало пульсировать.

— Вот!

Он протянул свёрнутый лист. Развернув его, Тео пробежался по строкам. «Извещаем… волей… заместителя… переносится… с командой… подпись: заместитель директора школы чародейства и волшебства Хогвартс Амикус Левиафан Кэрроу».

В начале года всю работу по составлению расписания Снейп возложил на Теодора, словно бы ради увеличения его нагрузки, но это были те обязанности, которые увеличили его собственную персональную значимость для студентов школы. В виду отсутствия префекта девочек, Панси вообще пыталась смешаться с обивкой кресла, чтобы ни в коем случае не попасть ни в какую историю, его фигура становилась единственной точкой возложения надежд для всех студентов в возникшем противостоянии с неприятными преподавателями.