Теперь всё можно рассказать. Том второй. Боги и лягушки.
Шрифт:
Я, конечно, человек терпимый и могу закрыть глаза на подобные мелочи. Но если на моём месте оказалась бы менее толерантная Соня, – сейчас ты собирал бы собственные зубы с паркетного пола.
Будь осторожнее с подобными вещами.
Я, как ты понимаешь, – к настоящим правым не отношусь. И слава богу! Юлька тоже к ним не относится. И Антонина Александровна тоже.
Да, представь себе: несмотря на все усилия, нашей госпоже ещё очень далеко до своей знаменитой тезки.
Да что там! Даже Соня Барнаш к числу настоящих правых не относится!
Она, конечно, ебанутая
И хотя она это ото всех скрывает и страшно злится, когда ей об этом говорят, – на самом деле она всё ещё верит в любовь.
В нашей школе, насколько я знаю, есть только один человек, которого моджно назвать настоящим правым. Или, точнее, настоящей правой.
Разумеется, речь идёт про нашу добрую Нину Ивановну!
Боже, чтоб она сдохла!
Ладно, я всё сказала!
У-у-ух, как же я устала! Налей винца, дорогой!
Я налил полный бокал розового безалкогольного вина и подал его Свете. Она залпом выпила рубиновую жидкость.
После этого Солнцева тяжело вздохнула, потянулась немного, а после с чувством явного облегчения откинулась всем телом на мягкие подушки.
Мы с ней побеседовали ещё немного, а потом я пошёл домой.
Надо ли говорить, что домой я пошёл в состоянии глубокого шока?
Впрочем, шок этот был довольно приятным.
После всего этого я ещё долго обдумывал то, что услышал тогда от Юльки и Светы.
Конечно, приводить эти рассуждения здесь я не буду даже в самом конспективном виде.
Но кое-что сказать я всё-таки должен.
Когда Солнцева говорила, что все произносимые ею речи не имеют ничего общего с реальными планами девочек, – она была абсолютно права. Грядущие события это доказали.
Когда разговоры кончились, а дело дошло до настоящей политической практики, – эта последняя оказалась куда интереснее, чем все предшествующие разговоры о ней. Но об этом я расскажу позднее.
Так…
Про политические взгляды нашей школьной аристократии я вам рассказал. Поговорим теперь об её моральных воззрениях.
Неформальный нравственный кодекс этих людей был довольно прост и незатейлив.
Самые главные человеческие добродетели – это храбрость и верность. Соответственно, ужаснейшие пороки – трусость и предательство.
Самое главное в жизни – добрая слава.
Добиться этой славы совсем нетрудно. Нужно лишь свято хранить верность своему господину и данному однажды слову, а также как можно чаще совершать смелые, решительные поступки.
А вот ограничивать себя в удовольствиях не следует. Человеческая жизнь коротка. Надо наслаждаться, пока есть такая возможность.
Знаете, я хоть и коммунист, но перед нашей аристократией всегда преклонялся. Преклонялся потому, что она состояла из людей, для которых такие понятия, как подвиг и клятва – не были пустым звуком.
Ведь тут не было никакого лицемерия. Эти люди реально мыслили такими категориями, как честь и верность. Они правда дорожили честью больше, чем жизнью. И они на самом деле готовы были до последнего свою честь защищать.
Знаете, многие люди сейчас
привыкли рассматривать политику и мораль как бы отдельно от своей повседневной жизни.Дескать, вот есть мир политики с одними законами, вот мир морали с другими, а вот повседневная жизнь с третьими. Когда речь о политике заходит, – надо рассказывать, какой ты патриот, как ты любишь Сталина и ненавидишь Запад. Когда говорят о морали, – надо рассказывать всем про то, как ты обеими руками за эти так называемые «традиционные ценности». Ну, а уж в повседневной жизни сам бог велел держать сбережения в долларах, отдыхать в Таиланде, шататься там по борделям, развратничать, напиваться до поросячьего визга, принимать наркотики, затем пьяным заваливаться посреди ночи в гостиничный номер и дубасить до полусмерти свою жену.
Самое главное, когда человек указывают на то, что он сам говорит одно, а думает другое, то он, как правило, недоумевает. Чего прицепились-то?! Мораль – это одно, а реальная жизнь – совсем другое!
Наши аристократы ничем подобным не страдали.
Политические взгляды, которых они придерживались, пронизывали их жизнь от начала и до конца. Мораль, которую они исповедовали, находилась в полном соответствии с их образом жизни.
И тут, я думаю, было бы уместно привести несколько наиболее ярких на мой взгляд примеров.
А начать, следует нужно с Барнаш. Не могу, честно говоря, представить себе человека более последовательного. Во всех отношениях.
Её повседневная жизнь…
Впрочем, обо всём по порядку. А то получится чересчур сумбурно.
Жилище Сони Барнаш было просто верхом изысканности.
Я сам превосходно помню, как впервые посетил это злодейское логово.
Случилось это всё в самом начале апреля четырнадцатого года.
Не знаю, почему, но Соня тогда захотела, чтобы я заглянул к ней домой. Прямо так она как-то подошла ко мне на перемене да и говорит: «Приходи ко мне домой завтра!».
– Зачем? – спросил я, выкатив глаза от удивления.
– Поебаться хочется, – спокойно ответила девушка и пошла прочь. Внезапно она обернулась и добавила. – Подробности я тебе завтра сообщу.
День закончился, ночь прошла. Начался новый учебный день.
Мы обо всём договорились и теперь ждали, когда кончатся уроки.
Снежана Владимировна почти продиктовала нам задание по русскому. Тут раздался звонок. Последний урок закончился.
Мы обменялись многозначительными взглядами, а затем принялись собираться. Из класса мы выходили порознь: сначала Соня, а где-то через минуту или две её поклонник.
Снежана Владимировна ненавидела и меня, и Соню. Не хотелось давать училке лишний повод для скабрезных шуток.
Мы спустились на первый этаж, зашли в раздевалку и принялись натягивать куртки.
И да, конечно, при этом мы пялились друг на друга так, будто не виделись уже сто лет.
Соня вышла на улицу первой. Я шёл следом за ней.
Она вышла за школьные ворота, остановилась возле них и принялась меня ждать.
Через минуту я подошёл, мы обнялись, взялись за руки и пошли к станции метро «Фили». По дороге мы практически не разговаривали.